Анализ поэтического текста. Стихотворение М. Ю. Лермонтова «Молитва».

Анализ поэтического текста

Стихотворение М. Ю. Лермонтова «Молитва»

…Он, этот Лермонтов могучий,
сосредоточась, добр и зол,
как бы светящаяся туча
по небу русскому прошел.

Ярослав Смеляков

Что такое для меня Лермонтов? Пожалуй, сразу и не объяснишь то чувство гордости, которое охватывает, едва слышишь это имя или бросаешь взгляд на выразительное лицо с задумчивыми тёмными глазами. Это – Лермонтов! Это мой Лермонтов. С его стихами меня познакомила моя двоюродная бабушка, когда я жил у неё, когда был совсем маленьким. От неё я впервые услышал «Бородино», «Песню про купца Калашникова», «Мцыри». С тех пор прошло десять лет, и всё это время я пытаюсь понять моего Лермонтова. Вот почему сегодня я обращаюсь к его стихотворению «Молитва». Попытаюсь его проанализировать.

Стихотворение написано в 1839 г. под влиянием княгини Марии Алексеевны Щербатовой, которая, как вспоминает одна из современниц Лермонтова, велела поэту молиться, когда у нее тоска.

Стихотворение состоит их трех строф, написанных трехстопным ямбом с перекрестным способом рифмовки. Слово «молитва» очень давно вошло в нашу речь, у него общеславянский корень. Образовано оно с помощью суффикса -те от глагола «молить» (как паства, жатва, битва, клятва). Состояние прошения, мольбы – одно из самых личных, сокровенных для каждого из нас. В наше время известно, что молитва - это определенным образом подобранные словесные формулы положительных вибраций. Как Лермонтов воспринимает молитву? Как сакральный текст, произносимые вслух или про себя слова, непонятные непосвященному? Или ритуальное заклинание, священнодействие, веками остающийся неизменным набор слов, подчас устаревших, вышедших из употребления? Или же состояние просьбы, которое невозможно пред­ставить себе или описать, если никогда его не испытывал?

Для поэта молитва - «созвучье слов живых». Со-звучие, то есть со-гласное звучание каждого слова, - мощный аккорд человеческих чувств, обращенных к Богу, где каждое слово не просто на своем месте, а единственно, неповторимо и вечно. Смысл слов в молитве впитывается и улавливается не рассудком, а всей духовной сущностью человека. В молитве человек соприкасается с бессмертием. К лермонтовской «Молитве» как нельзя более точно подходит знаменитая пушкинская формула, ставшая синонимом совершенного литературного произведения: «союз волшебных звуков, чувств, дум». Может быть, речь в стихотворении идет об Иисусовой молитве «Отче наш», ведь именно эту молитву привычно шепчут губы «в минуту жизни трудную».

Для лирического героя слова молитвы - всегда живые, потому что рождены энергией высшей частоты и чистоты - энергией сердца. Примечательно, что в стихотворении 1829 г. под таким же названием («Молитва») пятнадцатилетний Лермонтов пишет о Божьем слове, в молитве явленном, теми же словами: «живых речей твоих струя». Благодатной, то есть «дающей благо», полны для Лермонтова слова молитвы, слово Божье исполнено «святой прелестью», оно «дышит» ею. Понять, объяснить эту святую прелесть невозможно. Понятая и объясненная, она перестает быть таковой, об этом и пишет Лермонтов: «непонятная святая прелесть».

Первая строфа с точки зрения пунктуационных правил не вполне безупречна, куда логичнее было бы поставить запятые в конце первой и второй строк. Тогда вторая строка становится придаточным предложением, а стихотворение обретает грамматическую и синтаксическую правильность. Однако постановка знаков препинания обусловлена композицией произведения (архитектоникой). В первых двух строках дана экспозиция, обращенная к последующим десяти строчкам двоеточием, а кульминационная предпоследняя строка предваряется тире. Развязкой служит последняя строка стихотворения. При такой расстановке знаков препинания произведение приобретает удивительную стройность. Двоеточие отзывается тире, как своеобразным эхом. Многоточие, завершающее стихотворение, придает всей «Молитве» ощущение неисчерпаемости, бесконечности. Созданию такого эффекта способствуют три союза «и» в последних двух строчках: «И верится, и плачется, / И так легко, легко...».

Метафоры (теснит ль в сердце грусть; дышит святая прелесть), эпитеты (молитва чудная, святая прелесть; слов живых), сравнение (как бремя скатится) составляют образную основу этого уникального поэтического творения. Разговорное сочетание (трудная минута) сообщает стиху доверительную интонацию; славянизм (бремя, благодатная) настраивают на торжественный, возвышенный лад. Словесные повторы подчеркивают состояние духовного освобождения. Антонимичные понятия (бремя - легко) отражают изменения во внутреннем состоянии лирического героя. Прием инверсии (минуту жизни трудную; теснится ль в сердце грусть; твержу я; созвучье слов живых) придает стихам особую весомость и значимость.

В стихотворении три возвратных глагола. Но если в первой строфе глагол «теснится» обозначает внутреннее состояние лирического субъекта, то в последней строфе два безличных глагола (верится, плачется) существуют в пространстве стихотворения автономно, независимо ни от кого. Материальное «я» проливается слезами, растворяется в «созвучье слов живых», в свете веры и становится невесомым. Так с помощью поэтического языка автор поведал о духовном преображении. Состояние легкости даровано лирическому герою силой Того, к Кому обращена молитва.

В каждой строфе можно выделить ключевой словообраз: в первой - это сердце, во второй - слово, в третьей - душа. Эта цепочка слов обозначает путь, обязательный маршрут духовного очищения и освобождения. Слово, исторгнутое сердцем и обращенное к Богу, возвышает душу.

Звуковой узор стихотворения удивительно разнообразен. В первой строфе доминируют грустные, «узкие». Наименее звучные гласные - «ум», «и», воспроизводящие приглушенные слова молитвы. С помощью ассонанса передается некоторая напряженность во внутреннем состоянии лирического героя, ожидающего чуда. Но к концу стихотворения гласные становятся более звучными, широкими и свободными. В 5 и 7-й строках доминирует «а», придавая поэтической речи открытость и вольность. Слова вырываются на простор, обретают силу, что подчеркнуто ассонансом «а». Дважды повторенное наречие «легко» вносит ощущение легкости, полета, свободы от узких, тесных рамок повседневности. Молитва уносит лирического героя к вершинам свободного, творческого бытия.

Отзвук этого маленького лермонтовского шедевра ощущается в стихах поэтов XX века. В 1931 г. Мандельштам пишет:

Жил Александр Герцевич,

Еврейский музыкант,

Он Шуберта наверчивал,

Как чистый бриллиант.

И всласть, с утра до вечера,

Заученную вхруст,

Одну сонату вечную

Твердил он наизусть.

Несмотря на то, что текст Мандельштама носит шуточный характер, оба произведения сближает внутренняя мелодия; влияние лермонтовского стихотворения здесь очевидна. Стихи Лермонтова схожи с ажурной, тончайшей конструкцией, подобны безупречному архитектурному произведению. Не удивительно, что Мандельштам, особенно чутко воспринимавший красоту архитектуры, использует тот же ритм и мотив, возможно, не задумываясь о подражании великому поэту, а безотчетно поддавшись властному очарованию лермонтовских строк.

3