2
Приложение 3.
Лекция преподавателя
Чехов прожил весьма нелёгкую жизнь. Но лишь раз в его письме говорится об «исковерканном детстве», которое «тошно и страшно вспоминать». С 16 лет, он, не самый старший сын, взваливает на себя обязанность кормильца. Всех своих родных всю жизнь содержал или поддерживал деньгами он один. И формировался во многом не благодаря, а вопреки укладу жизни в семье (два его старших брата были алкоголиками. В итоге — ранняя смерть Николая, талантливого живописца, беспорядочная жизнь литератора Александра, оставившего единственное своё «творение» — сына Михаила, великого артиста). Отца, Павла Егоровича, позволил себе судить, кажется, лишь однажды, поминая в письме, как тот, человек одарённый, но деспотичный, устраивал скандал из-за пересоленного супа, как регулярно бил сыновей, «ругал мать дурой». Но в зрелости написал: «Отец и мать единственные для меня люди на всём земном шаре, для которых я ничего не пожалею». (слайд 7-9)
С самого раннего детства Антон знал, что такое нужда, и о том, чтобы посвятить себя литературе, и не помышлял: делом жизни он избрал медицину, во многом потому, что это открывало для молодого человека большие возможности.
В те времена врачи были специалистами широкого профиля, могли лечить любые болезни, начиная от насморка и заканчивая венерическими заболеваниями, а городской доктор мог получать до 10 000 рублей в год, содержать экипаж, жить не в избе, а в неплохой квартире, быть «своим» среди знати.
Но за это нужно было платить изнурительным трудом: во время учёбы студенты изучали все направления в медицине, а на выпускной сессии пересдавали все экзамены с предыдущих курсов — всего семьдесят пять дисциплин. Чехов выдержал все испытания и в 25 лет стал дипломированным лекарем. (слайд 10)
«Я не боюсь ничего...» — чеховское признание. «Даже смерти и слепоты не боюсь», «на этом свете на всё нужно быть готовым...». Антон Павлович всегда носил пенсне. У писателя правый глаз был близорукий, а левый - дальнозоркий.
Смолоду был чудо как хорош собой: «малороссиянин», под 1 м 90 см ростом, с дивным баском и густой шевелюрой. В 24 обнаружились первые признаки чахотки. В 37 у него впервые пошла кровь горлом, на обеде в ресторане «Эрмитаж». Любимым блюдом было караси в сметане. После первого приступа он продолжал жить по-прежнему, не прислушивался к советам врачей, только с огромным удовольствием пил, прописанный для укрепления здоровья, кумыс, однако уже через год оказался в больнице с ещё более серьёзным кровотечением. Из-за слабости вынужден был пользоваться тростью. Интересно, что посетителей к писателю не пускали, потому что ему был нужен покой, однако вскоре к нему пришёл гость, которого не могли не пропустить.
Лев Толстой, который был в те времена самым известным российским писателем, навестил начинающего автора в больничной палате и завёл разговор о жизни после смерти. Встречи Толстого и Чехова, которые позже происходили в Ясной Поляне и Ялте, где уже серьёзно больной писатель балансировал на грани жизни и смерти, до сих пор являются предметом изучения литературоведов. (слайд 11)
Лечиться и «выстукиваться» сам он, врач, не любил. В его письмах лишь беглые и чаще шутливые упоминания о недомоганиях и ещё, совсем редко, одно слово — «хандрю»... Лишь за четыре года до смерти вдруг признался: «Я всё ухожу, ухожу, ухожу куда-то без остановки, бесповоротно, как воздушный шар». В 1904 г. он, по словам близких, «был плох, почти не ходил». Но всё отшучивался в беседах с собратьями-писателями, так любящими порассуждать о трагизме человеческой жизни: «заладили тоже — "трраги-изм, трраги-изм"... А вы поменьше водки пейте!»
Врачи посоветовали Чехову отправиться в Крым: тёплый климат мог на некоторое время отсрочить конец. Продав права на издание собрания сочинений, писатель купил небольшой домик в Ялте. В те времена полуостров не был таким развитым курортом, каким он стал в советские времена, и после того, как разъезжались отдыхающие, побережье пустело. Газеты в это южное захолустье доходили с трудом, а без газет, по словам писателя, можно было «впасть в чёрную меланхолию и даже жениться».
Рассказы он начал писать ещё во время учебы, публикуя их в развлекательных, граничащих с бульварщиной изданиях, и даже после того, как они неожиданно стали приносить неплохой доход, Чехов продолжал называл медицину женой, а литературу — любовницей. Серьёзно заняться творчеством он смог только после того, как покровительство над ним взял издатель Алексей Суворин.
Суворин платил Чехову совсем по другим ставкам, что позволило ему писать не по рассказу в день, а по рассказу в неделю. Во многом именно Суворину мы обязаны серьёзными чеховскими произведениями «Степь», «Чёрный монах», «Палата № 6», «В овраге» и многим другим.
Происхождение Чехова во многом определило и направление его творчества. Рассказы молодого автора полюбились широкой аудитории именно из-за того, что простые лавочники, врачи, купцы и интеллигенты увидели в них себя. Вскоре Чехова стали принимать как своего во многих знатных домах, но при этом у него осталось много привычек, которые нередко шокировали представителей света.
Так, актриса Клеопатра Каратыгина, встретившая писателя на берегу моря в Ялте в 1889 году, так вспоминала о нём:
«Смотрю, молодой человек, стройный, изящный, приятное лицо, с небольшой пушистой бородкой; одет в серую пару, на голове мягкая колибрийка „пирожком“, красивый галстук, а у сорочки на груди и рукавах плоеные брыжи. В общем, впечатление элегантности, но... о ужас!!! Держит в руках большой бумажный картуз (по-старинному „фунтик“) и грызёт семечки (привычка южан)».
В отличие от собратьев по перу, вышедших из дворянского сословия, Чехов всю жизнь воспринимал литературу именно как ремесло: он не мог позволить себе впасть в творческий кризис, перестав писать на какое-то время. Во многом этим обусловлен ответственный подход к организации рабочего процесса — он садился писать строго в определённые часы, причём никогда не позволял себе работать без бабочки, а все документы — письма, заметки, чеки из магазинов и даже счета из ресторанов — хранил в порядке.
В 30 лет, уже больной чахоткой, он неожиданно для всех 82 дня едет через всю Россию на перекладных на «каторжный остров» Сахалин. Опросив лично 10 000 (!) каторжных и поселенцев, рецидивистов-убийц и малолетних проституток, сделал перепись всего населения на Сахалине, описал условия жизни коренных народов (гиляков и орочей).вернулся и написал книгу «Остров Сахалин». Хотел обратить внимание общественности на каторжный остров. «Я еду, чтобы пожить полгода не так, как жил до сих пор», - говорил он.
Книга «Остров Сахалин» послужила одной из причин для начала тюремной реформы в России. (слайд 12,13)
На этой инфографике видно какую колоссальную работу проделал А.П.Чехов. (слайд 14)
Но мало кто знает, что это путешествие не ограничивалось только Сахалином: добравшись до острова по Сибирскому тракту («самой большой и, кажется, самой безобразной дороге во всём свете»), назад писатель возвращался через Индию, Сингапур, Цейлон, Порт-Саид, Константинополь и Одессу. В Цейлоне Чехов купил мангуста, который получил прозвище «Сволочь» за то, что сожрал все путевые заметки об острове, восстановить которые писатель не смог, и поэтому мы до сих пор не знаем его впечатлений о плантациях знаменитого чая.
Мангуст долго жил с Чеховым в купленном им имении Мелихово в Московской губернии, где, по словам отца писателя, стал «образчиком звериного хулиганства»: бил посуду, прыгал по столам, кусал за нос спящих людей, вытаскивал пробки из бутылок, а потом сбежал в лес. Когда поиски ничего не дали и все посчитали его сгинувшим навсегда, Сволочь был найден в расщелине каменоломни охотником и возвращён Чеховым, которые решили отдать зверя в зоопарк, где за ним был бы лучший уход.
Помимо Мангуста, у писателя было две таксы по прозвищу Бром и Хина. В целом собакам он отдавал явное предпочтение перед кошками. В Мелиховском имении их никогда не было, из-за чего мыши чувствовали себя вольготно: пойманных грызунов писатель не убивал, а отпускал в лес.
При всей «многонаселённости» его жизни Чехов был одинок: «Около меня нет людей, которым нужна моя искренность и которые имеют право на неё».
Чехов всегда был очень сдержан и в чувствах. Романы свои (а дамы и девицы его обожали) не афишировал. А женитьба незадолго до смерти (ему шёл 42-й год) на актрисе Ольге Книппер многих удивила. (слайд 15-16)Отношения на расстоянии стали единственным возможным вариантом для обоих. Жизнь Ольги Книппер проходила в Москве — она не могла без сцены, оваций, бенефисов и богемных вечеров с шампанским. Чехову, наоборот, нельзя было оставаться в городе — в 1899 году он продал своё имение в Мелихово и окончательно перебрался в Ялту. Их роман, а затем и брак представлял собой вереницу редких встреч и мучительных расставаний. Только письма помогали супругам сохранить любовь. «Дуся моя, ангел, собака моя, голубчик, умоляю тебя, верь, что я тебя люблю, глубоко люблю; не забывай же меня, пиши и думай обо мне почаще. Что бы ни случилось, хотя бы ты вдруг превратилась в старуху, я всё-таки любил бы тебя — за твою душу, за нрав. Пиши мне, пёсик мой! Береги своё здоровье. Если заболеешь, не дай Бог, то бросай всё и приезжай в Ялту, я здесь буду ухаживать за тобой. Не утомляйся, деточка», — писал Чехов своей жене. Их письма друг другу пестрят ласковыми прозвищами и умилительными обращениями. Чехов называл жену «милой собачкой», «лошадкой», «цаплей», «актрисулей», «милюсей», а она его — «дусиком», «милым писателем» и «Антонкой».
Антона Павловича Чехова не стало 15 июля 1904 года. Ольга Книппер была с ним в последние дни его жизни — тогда ей наконец-то дали отпуск в театре, чтобы она могла сопроводить мужа на лечение в Баденвейлере на юге Германии. (слайд 17) После его смерти она на несколько месяцев пропала из виду, жила затворницей, продолжая писать мужу нежные письма. Но постепенно её деятельная натура взяла своё — она вернулась в театр и прожила ещё 55 лет. Ольга Книппер никогда больше не вышла замуж, но в свете по-прежнему ходили слухи о её бесчисленных романах. «Эти мучительные шесть лет остались для меня светом и правдой и красотой жизни…» — вспоминала она впоследствии.
На похороны писателя собралось четыре тысячи человек: гроб с телом пронесли от Николаевского вокзала до кладбища Новодевичьего монастыря.