Разработка урока по русской литературе на тему "Эпоха сталинизма" (11 класс)

 ХУДОЖНИК И ТОТАЛИТАРНАЯ ВЛАСТЬ

Второй наиболее трагичный период истории русской литера­туры XX века (1930-е — середина 1950 гг.) характеризуется откры­тым и жестоким подавлением любого инакомыслия, и в первую очередь свободы слова, особенно «тайной свободы» творчества, о чем еще в 1921 году забил тревогу Александр Блок: «Пускай же остерегутся от худшей клички те чиновни­ки, которые собираются направлять поэзию по каким-то собст­венным руслам, посягая на ее тайную свободу и препятствуя ей выполнять ее таинственное назначение» («О назначении поэта»).

С начала 30 годов все более реальной становилась угроза фашизма. Идея непрерывной революции, которая вот-вот превратится в революцию мировую, оказалась утопией Маркса. Сталинская партия — ВКП(б) — на ходу меняла свои идео­логические ориентиры. Теперь был объявлен курс на построение социализма в отдельно взятой стране. Сталин, ставший пожизнен­ным генсеком, а вскоре «вождем и учителем всех народов», строил особое государство. Последовательная коллективизация, индуст­риализация и милитаризация экономики, усиление и ужесточение политических репрессий превращали СССР в абсолютистское тоталитарное государство — уже по образцу Германии Гитлера, Италии Муссолини.

Советской закономерностью с конца 20 гг., с года «великого перелома» (1929), по сталинскому определению, ста­новится феномен полностью закрепощенного общественного сознания. И это абсолютное «единогласие» и «единодушие» печать и литература уже подавали как символ советского народного единства на основе все более поощряемой партией классовой борьбы — физического уничтожения «врагов народа», лучших представитлей творческой интеллигенции и даже армейской военной элиты.

В литературе и искусстве вводится единый и обязательный для всех метод социалистического реализма — начиная с I Всесоюзного съезда советских писателей 1934 года. Нарастает политизация и «огосударствление» литературы и литературной критики, которая становится в сущности одним из рычагов партийного руководства в области культуры вообще. Полным ходом идут (под видом дискуссий о формализме, творческом методе, учебы у классиков) кампании идеологической травли таких писателей, как Е. Замятин, М. Булгаков, А. Платонов, Б. Пильняк, А. Белый, А. Мариенгоф и др.

Поэтика противостояния официальному, партийному со­циальному заказу в эти годы все больше эволюционирует от сатиры, «дьяволиады» и антиутопичности советской действи­тельности (Е. Замятин, М. Булгаков, А. Платонов, Б. Пильняк), от позиции «над схваткой» (М. Волошин, М. Цветаева, М. Бул­гаков) к поэтике реквиема, окрашенной горечью или иронией, поисками исторических параллелей к советской «дьяволиаде» (Б. Пастернак, А. Ахматова, М. Цветаева, Ю. Домбровский). Эта литература уже в определенной своей части уходит в подполье, потому что подвергается однозначному идеологическому остракизму и запрету. Она уже напрямую соотносится с эми­грантской русской литературой по своей решительной непри­миримости и по тому, что с начала 20 годов, а затем в 50-х начи­нает публиковаться на Западе. Так, запрещенная советская лите­ратура с конца 20-х и с начала 30 годов в сущности вступает на путь двойной жизни: подпольную, скрытую в свою эпоху, оста­ваясь в основном неизвестной своим современникам, и открытую, новую с конца 80-х годов, получая название литературы «воз­вращенной».

Великая Отечественная война, в отличие от других войн, в которых участвовала Россия в XX веке, была войной вы­нужденной и справедливой. Эта внешняя война приглушила, отодвинула на второй план войну внутреннюю, которую вел против народа НКВД во главе со Сталиным. Советский человек, наконец, почувствовал свое че­ловеческое достоинство и гордость, в нем пробудился подлинный, а не показной патриотизм.

Именно эти обстоятельства предопределили проблемно­жанровые особенности литературы военных лет. Это продол­жение и развитие таких традиций, как героико-патриотическая (гимны, поэмы, оды), лирическая, исповедальная (романс, песня, послание-письмо), фактологически-документальная (публицис­тические статьи, очерки, воспоминания участников боев и тру­дового фронта, тыла), наконец, батально-эпическая (рассказ, повесть, роман). Все эти традиции, так или иначе знакомые уже по классической литературе, теперь наполнялись новым духовно­-историческим содержанием — не только отстоять свою независи­мость, но и принести свободу народам Западной Европы. Под­спудно нарастала и уверенность в том, что народ-освободитель не может быть несвободным в своем собственном доме.

Однако несмотря на этот общий высокий пафос патриотизма и освобождения, вряд ли поэзию и прозу войны нуж­но рассматривать как особый этап литературного развития. Ско­рее это было характерное вовлечение и поглощение литературы самой историей, когда решалась судьба всего СССР — быть или не быть, когда область эстетического отходила на дальний, второй или третий планы общественной жизни. В такие времена воз­можны как бы неожиданные, хотя, конечно, закономерные, худо­жественные открытия, и они были: например, поэма Твардов­ского «Василий Теркин», главы из романа М. Шолохова «Они сражались за Родину», поэтические книги Б. Пастернака «На ранних поездах» и «Земной простор», «Из шести книг» А. Ахма­товой, вплоть до отдельных лирических произведений, пережив­ших свое время, «Жди меня» К. Симонова, «Я убит подо Ржевом» А. Твардовского, песен — «В землянке» А. Суркова и К. Листова,

Тяжелая, но победная война усилила сознание необходи­мости радикальных общественных перемен в нашей стране, потому что народ-победитель не только ничего не получил, кроме орденов и медалей, но и снова почувствовал себя рабом сталин­ского крепостничества. Несмотря на последнее восьмилетие сталинских репрессий (1945—1953) война стала первым предвес­тием хрущевской «оттепели» (И. Эренбург), которую так или иначе стимулировала и литература. Важно помнить, что именно во время войны в лагерях и в штрафных батальонах смертников формируется типично советский писатель-зек (заключенный), писатель-протестант, диссидент, бесстрашно и сознательно культивировавший самиздат, нелегальную литературу советско­го «сопротивления» (Ю. Домбровский, В. Шаламов, А. Солжени­цын, А. Белинков, А. Марченко, А. Синявский, Л. Копелев и др.). Конечно, такой писатель появляется гораздо раньше, еще в начале 20 годов, его генеалогия восходит к судьбе и творчеству Е. Замятина, М. Булгакова, А. Платонова, Б. Пильняка.

Разоблачение культа личности Сталина (1954) после его смерти, амнистия и частичная реабилитация жертв ста­линского режима, относительная демократизация общественной жизни означали не только конец тоталитарной эпохи, но и стрем­ление власти сохранить идеологический и экономический конт­роль над советским человеком. Однако и в литературе, и в искусстве еще предстояло в течение нескольких десятилетий изживать наивную веру в святость ленинских идеалов. Компромисс художника с властью означал только одно, что их Противостояние и борьба приобрели несколько иные, более приемлемые, хотя и более традиционно сложные, изощренные способы иносказания жизненной правды.