Методический доклад "Николай Петров. Портрет мастера."

Муниципальное бюджетное учреждение дополнительного образования

«Детская школа искусств им. Е.М.Беляева» г. Клинцы, Брянской области

МЕТОДИЧЕСКИЙ ДОКЛАД

на тему:

«Николай Петров. Портрет мастера»

Преподаватель

спец. фортепиано

Соловьева Л.Е.

г. Клинцы

2022г.

СОДЕРЖАНИЕ:

I.ВВЕДЕНИЕ………………………………………………………………...3

II.ОСНОВНАЯ ЧАСТЬ

2.1. Н.А. Петров - творческий портрет…………………………………… 4

2.1.1. Родословная………………………………………………………….. 6

2.1.2. Учеба. Класс Якова Зака……………………………………………. .8

2.1.3. Международные конкурсы…………………………………………. 15

2.1.4. Репертуар…………………………………………………………..….19

2.1.5. В ансамбле…………………………………………………………….22

2.1.6. Грамзапись……………………………………………………………24

2.1.7. Благотворительный фонд. Фестиваль……………………………….28

2.1.8. Кумиры………………………………………………………………...30

2.1.9. Непоказной патриотизм………………………………………………33

2.1.10 Борьба с бюрократией………………………………………………..34

2.1.11 Личное………………………………………………………………. .37

III. ЗАКЛЮЧЕНИЕ………………………………………………………….38

IV. СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ………………….....40

С 13 по 20 апреля в городе Брянске проходил XII-й международный фестиваль «Кремль музыкальный». Каждый день перед жителями Брянска и области выступали молодые пианисты Андрей Юсов из Германии, Томоки Саката и Фуеко Накамура из Японии, Томер Гевирцман из Израиля, Вячеслав Грязнов из России, Оливер Пул из Великобритании, музыкальный коллектив из Санкт- Петербурга «Tango Eterno» с программой «Жизнь в стиле танго».

И завершался фестиваль концертом того самого пианиста планетарного масштаба, который и организовал этот фестиваль за счет своего собственного международного благотворительного фонда. Николай Арнольдович Петров, завоевавший в 19 лет серебрянную медаль Конкурса имени Клиберна в США, в 21 год награду того же достоинства на Конкурсе имени королевы Елизаветы в Бельгии, а в 22 года покоривший публику Карнеги-холла - одного из самых престижных концертных залов мира.

С тех пор прошло уже больше 10 лет, но этот концерт все пианисты нашей музыкальной школы небольшого районного городка Клинцы помнят до сих пор.

Мы приехали нашим дружным фортепианным коллективом 20 апреля в концертный зал «Дружба» г. Брянска. На сцену вышел большой человек, пианист, народный артист СССР Николай Петров. Программа была построена из концертов К.Ф.Э. Баха и И.С.Баха для 2х фортепиано с камерным оркестром. Дирижировал губернаторским оркестром Э. Амбарцумян. Партию второго фортепиано исполнял Заслуженный артист РФ, друг Николая Петрова Александр Гиндин. Игра Николая Петрова впечатляет по – особому, эффект силы и мощи, пианист «феноменальных возможностей» и какое взаимопонимание в ансамбле. На поклон Николай Арнольдович вышел, держась за рояль. Мы знали, что здоровье у пианиста оставляло желать лучшего, но было сложно представить, что через каких-то 5 месяцев в г. Минске гастроли для Николая Арнольдовича будут последними.

А мы своим присутствием смогли прикоснуться к человеку, в честь которого названа одна из малых планет «Николай Петров».

***

Он давал аншлаговые концерты в Линкольн- и Кеннеди-центрах (Нью-Йорк и Вашингтон), в Барбикане, Альберт- и Ройял-Фестивал-холлах (Лондон), в зале Плейель (Париж) и театре Колон (Буэнос-Айрес), в Концертгебау (Амстердам), не говоря уже о наших родных Большом зале Московской консерватории, Большом зале Санкт-Петербургской филармонии… Он играл с Берлинским филармоническим, Лондонским симфоническим и Королевским филармоническим оркестрами, с ведущими симфоническими коллективами США, японским оркестром NHK и конечно со всеми главными оркестрами и дирижерами нашей страны. Петровым подготовлено было более 50 сольных программ, 85 концертов для фортепиано с оркестром. Свыше 30 «петровских» дисков выпущено Мелодией, Олимпией и другими фирмами…

Про артистическую манеру Петрова тоже хочется сказать: победительная. Пианист не стеснялся подавать эффектную виртуозность как важнейшее художественное качество игры – хотя эстетствующая критика традиционно считала, что виртуозности надо чуть ли не стесняться, противопоставляя ей выразительность. На самом деле одно не только не противоречит другому, но в подлинно совершенном исполнении его дополняет. И Петров с блеском доказывал это. Делал это весьма естественно, никогда не «давя» специально на чувствительные нервы слушателей, - а игра получалась эмоциональной.

В гармоничной классичности его игры словно спрессован был весь опыт мировой музыкальной истории, каким он видится из сегодняшнего дня. Поэтому нельзя сказать, что исполнителю особенно была близка музыка, например, барокко, или романтизма, или импрессионизма…Они все ему в равной степени близки.

Петров был первым отечественным исполнителем многих произведений Барбера, Хинастеры, Пуленка, Лютославского, Стравинского…Любил он открывать и взаимосвязи между разными эпохами, стилями, отдельными сочинениями, обычно ускользающие от поверхностного взгляда.

Николай Арнольдович был народным артистом СССР, профессором Московской консерватории, лауреатом многих отечественных и зарубежных наград (в том числе удостоенный, первый из россиян, Большой медали Французской академии имени Оноре де Бальзака за мастерское исполнение музыки друзей великого писателя – Бетховена, Берлиоза, Листа). Стремясь помочь коллегам по искусству, (особенно молодым), он основал собственный благотворительный фонд, а вместе с Игорем Моисеевым, Элиной Быстрицкой, Екатериной Максимовой и Владимиром Васильевым, Фазилем Искандером, Петром Тодоровским – Академию российского искусства.

Петров был общительный, ироничный, восторженный человек, категорически не умеющий и не желающий обходить острые углы, жизнелюб, безудержно увлеченный тем, что любит, и бескомпромиссно враждующий с тем, что считает злом.

***

Корни своей музыкальности Николай Петров возводил к деду, Василию Родионовичу Петрову - знаменитому оперному певцу. Тот происходил из села Алексеевка в нынешней Харьковской области. Однажды проезжий антрепренер случайно услышал, как Вася Петров, сын портного, поет в церковном хоре, и оплатил его поездку в Москву, на учебу. В этом месте Василия Родионовича помнят, там его музей, проводятся музыкальные фестивали его имени…Многие современники утверждали, что бас Петрова была объемнее и сильнее шаляпинского. Во всяком случае, именно такое мнение о нем высказывали Сергей Иванович Мигай, Иван Семенович Козловский. Но у Петрова были больные ноги, и это сильно ограничило его актерские возможности в опере – на протезах было крайне трудно передвигаться по сцене.

Дедова популярность имела парадоксальные последствия: он каждый год на Пасху исполнял в храме Христа Спасителя знаменитую песню о Кудеяре- атамане, причем с таким успехом, что тогдашнее церковное начальство эти выступления прекратило, руководствуясь тем соображением, что в храм люди должны идти ради молитвы, а не на концерт.

Записи голоса Василия Родионовича сохранились, увы, в очень небольшом количестве, притом в техническом отношении они далеки от идеала. Если бы он уехал за границу, как Шаляпин, где звукозаписывающая техника была гораздо совершеннее…Но он остался на родине.

Жена Василия Родионовича, Евгения Николаевна - из Екатеринодара, урожденная Калашникова, причем, полагал Николай Петров, из того самого рода, изначально купеческого, легендарному представителю которого посвятил свое известное поэтическое произведение Лермонтов. Ее отец был директором гимназии, мать – педагогом. Бабушка Николая Петрова окончила Московскую консерваторию как пианистка у Карла Августовича Киппа с золотой медалью. Она была чрезвычайно образованна и многогранна в своих талантах. Специально выучила немецкий язык, чтобы читать внуку сказки братьев Гримм в оригинале. Дивно рисовала. Сама сочиняла волшебные истории в стихах, иллюстрировала их собственными рисунками и переплетала - дома у пианиста хранится ее переплетный станочек. Бабушка стала по сути его первым музыкальным педагогом. Маме Николая, Ирине Васильевне Петровой, заниматься этим было некогда, так как она - прекрасная пианистка, ученица Гольденвейзера – бегала по различным работам, чтобы заработать для семьи на хлеб насущный. И все равно до середины 60-х годов, то есть до начала активной концертной деятельности Николая Петрова, семья материально нуждалась. Дед Николая с папиной стороны даже называл своих младших родственников «голозадыми аристократами», потому что Ирине Васильевне приходилось продавать за бесценок то хрустальную люстру, то антикварные книги из петровской библиотеки…Тем временем в бабушкином исполнении Коля впервые услышал Ивана Сусанина, Садко, Снегурочку, Руслана и Людмилу, которые вскоре выучил чуть ли не наизусть.

Колины родители развелись, когда мальчику было четыре года. У обоих родителей впоследствии хватило разумения сохранить нормальные отношения. Они встречались домами, Коля бывал в новой семье отца. Арнольд Яковлевич Феркельман был феноменальным виолончелистом. В юности стал лауреатом первого всесоюзного конкурса. Но характер у него был непростой – капризный, несговорчивый…Плюс война, плюс хроническое безденежье. В результате музыкант, как говорится, сел в оркестр. И просидел в оркестре кинематографии – коллективе, как принято считать, не первого ряда - большую часть жизни концертмейстером виолончелей. В 1987 году, уже тяжело больной он эмигрировал со своей семьей в Израиль и вскоре умер. До сих пор в Израиле живет его дочь, единокровная сестра Николая Арнольдовича.

- Почему я взял мамину, а не папину фамилию? Во- первых, потому что роль отца в моем воспитании была неизмеримо меньше, чем мамы и бабушки - представительниц рода Петровых. Во – вторых, и я не стесняюсь об этом говорить - вы представляете, что значило носить фамилию Феркельман в 50-е годы? Разумеется, во мне нет никакого юдофобства, и я никогда не скрывал своей еврейской половины.

***

В центральную музыкальную школу при Московской консерватории Коля Петров пошел охотно, но в приобщении к прекрасному оказался чрезвычайно неусидчивым. В большой квартире на Остоженке, тоже подаренной деду Василию Родионовичу советским правительством, до сих пор обнаруживаются кусочки ремней, которые бабушка обломала о спину легкомысленного отрока, гоняясь за ним по замкнутому кругу из коридора и комнат в стремлении засадить за инструмент. Дело не в мальчишеской нерадивости. Николай Арнольдович снимал шляпу перед людьми, которые способны заниматься по 10-12 часов в сутки, но честно признавался, что сам никогда в жизни не сидел за роялем больше 3х часов кряду. Ведь вопрос не в том, сколько заниматься, а как. Своим невероятным везением считал природную способность учить быстрее, чем большинство его коллег. Во всяком случае, его метод (или, если хотите отказ от метода) не помешал подготовить 85 концертов для фортепиано с оркестром, сольных же и ансамблевых программ - 55…

С учительницей Т.Е. Кестнер

С необыкновенной нежностью Николай Арнольдович вспоминал свою учительницу по фортепиано Татьяну Евгеньевну Кестнер. Ученик относил свою наставницу к «старой ЦМШовской гвардии», наряду с Анаидой Степановной Сумбатян, Еленой Петровной Ховен, Тамарой Александровной Бобович…Эти люди без остатка посвящали себя работе с детьми. Уж от них точно невозможно было услышать фразу, которую нынешние педагоги с легкостью бросают растерянным родителям: хотите, чтобы ваш ребенок научился играть как следует, - нанимайте репетитора…Тогда учитель брал на себя полную ответственность за ученика. Татьяна Евгеньевна – хранительница замечательных пианистических традиций (ученица Гольденвейзера!) - вела юного Колю на протяжении 12 лет, с приготовительного класса до 11-го. Когда заболела и вынуждена была почти на год лечь в больницу, то в трудной ситуации юноше по-своему повезло: его согласился взять к себе на полгода выдающийся фортепианный педагог Илья Романович Клячков. Столько музыкантов, в том числе крупных, хранят добрую память об этом скромной человеке, большую часть жизни работавшем «не на своем месте»: мэтр самой высокой пробы, он долгие годы был вынужден преподавать общее фортепиано, так как не умел постоять за себя, в отличие от более напористых коллег. После уроков Кестнер, которая, по выражению Петрова, была идеальным школьным педагогом, занятия у Клячко открыли подростку совершенно новые горизонты: разговор пошел на консерваторском уровне…

Впрочем, Петров говорил с теплотой практически обо всех ЦМШовских преподавателях, в том числе тех, что вели общеобразовательные предметы: им хватало мудрости не донимать учеников ненужной муштрой. Не так давно жена Николая Петрова Лариса обнаружила в домашнем архиве дневник своего супруга в бытность его десятиклассником. Пришлось Николаю Арнольдовичу даже слегка краснеть: там сплошные двойки-тройник. Правда, не по специальности, а по алгебре, химии - учителя той далекой эпохи прекрасно понимали: вряд ли эти почтенные дисциплины так уж понадобятся их питомцам, и проявляли к ребятам снисхождение.

В ЦМШ Петров приобрел и друзей на всю жизнь – это его бывшие одноклассники Алеша Наседкин, Валерий Камышов, Тигран Алиханов…

Не столько безоблачны воспоминания Николая Арнольдовича о Московской консерватории. Там ему пришлось познать, что такое история КПСС и еще одна совершенно катастрофическая наука - политэкономия социализма.

- Ничего более бессмысленного в своей жизни не встречал, - уверял Петров. – При моей фотографической в те годы памяти я дочитывал строчку – и не мог вспомнить, о чем шла речь в ее начале. От всех этих занятий запомнились лишь мелкие взятки разной заграничной ерундой, привозимой из поездок на международные конкурсы, - зажигалками, жвачкой, конфетами, которые приходилось давать педагогам, чтобы сдать экзамен. Какие счастливые сегодняшние студенты - они же не пишут сочинений на темы вроде «Товарищеская взаимопомощь как основной принцип социалистической экономики»! А пропорция была такая: 11 часов в неделю на марксизм-ленинизм только 4 - на специальность.

Зато педагог по специальности у Петрова был выдающийся – Яков Израилевич Зак. Этого человека Николай Арнольдович вспоминал с огромной благодарностью и нежностью: в отличие от большинства педагогов, особенно сегодняшних, обучающих игре на рояле, он учил музыке. Его уроки выходили далеко за пределы фортепианного искусства, это были постоянные экскурсы в литературу, живопись… Эрудиция – уникальная: практически никуда не выезжая, он знал экспозиции всех художественных музеев. Например, говорил: «Коля, ты будешь по Льеже, там есть музей, когда войдешь в него – обрати внимание на картину Ван Дейка, которая висит слева во втором зале…» Правда, наблюдалось у Зака и другое свойство, Петров даже считал – комплекс, воспитанный в нем эпохой:

- Яков Израилевич был невероятно опасливым. Озирался, по- моему, даже когда сообщал, что назавтра обещают похолодание. И нас приучал к такой же опасности. Например, я говорил, что хочу сыграть какое- то сочинение. Он отвечал: ни в коем случае, его в 28 году так сыграл Эгон Петри, что больше за него браться нельзя…И добавлял торопливо: только никому не говори, что я тебе про Петри рассказывал, никому не говори…Всячески предостерегал от чрезмерного количества концертов – тогда как нас, его учеников, уже активно «брали в оборот», мы и по СССР гастролировали, и за границу ездили. А он все рассказывал, как в 45-м году Рихтер, получив премию на всесоюзном конкурсе, уехал в Тбилиси и сидел там год, готовясь к следующему сезоны. Он не понимал, что если в 45- году такое было возможно, то в 60-е и более поздние годы, когда число пианистов необыкновенно возросло, тебя лишь вытеснили бы из активной концертной жизни и ты никогда бы больше в нее не вернулся.

Но и бесконечно благодарен моему профессору за то, что он занимался со мной звуком – то, о чем сегодня, кажется, просто забыли. Во всяком случае, мне лично неизвестны педагоги, которые объясняли бы ученикам, во-первых, таинство туше, а во-вторых - разнообразие и богатство педализации…Эти две тайны ушли в прошлое. Учат только тому, чтобы все «хиляло».

Уроки у Зака не имели какой-либо рутинной схемы. Иногда ученику позволялось играть произведение большими фрагментами, даже целиком. А бывало, учитель заставлял юного коллегу буквально вгрызаться в один короткий мотив, - допустим, в начало Третьей сонаты Бетховена, повторяя его несчетное количество раз, пока не проявлялась нужная интонация – осторожно -вопросительная, чуть игривая, одновременно скрыто-волевая.

В выборе репертуара Зак оставлял за студентами известную свободу, однако были сочинения, на освоении которых он настаивал. Причем любил, чтобы такие сочинения как бы передавались от студента к студенту по эстафете: например, сыграл один ученик Детские сцены Шумана - и тут же эта вещь поручалась более младшему ученику, который видел и слышал, как над ней работал его товарищ по классу.

Вообще Яков Израилевич предпочитал, так сказать, артельный способ работы. Поощрял соединение учеников в ансамбли: именно тогда Коля Петров вместе с Алешей Черкасовым впервые попробовали освоить «двухрояльного» Рахманинова и даже записали несколько сочинений на пластинку. В этом студенческом опыте содержалось зерно той большой работы над ансамблевым репертуаром, которая потом стала для Петрова один из стержневых направлений в профессии вообще. Послушать уроки Зака всегда собиралось множество народу. Приходили даже ученики других профессоров, подчас вызывая ревность у своих педагогов.

- У Зака были, например, странные, непонятно- ревнивые отношения с Яковом Флиером. Об этом даже в шутку говорили: «Повесть о том, как поссорились Яков Израилевич с Яковом Владимировичем». Хотя надо отдать должное: Флиер был единственным, кто попытался выступить в защиту Якова Израилевича на том историческом партсобрании, где Якова Израилевича убивали.

Однажды на партсобрании профессорско-преподавательского состава Якова Израилевича - этого осторожнейшего человека - вдруг прорвало, и он выступил с речью, о которой консерваторию затрясло. Он сказал, что совесть музыканта и коммуниста не позволяет ему спокойно смотреть на то, как консерватория превращается из творческого заведения в конъюнктурное, где студенты стремятся попасть в класс к заведующему кафедрой или парторгу, поскольку это обеспечивает преимущество при посылке на международный конкурс, распределении на работу, поступлении в аспирантуру… От Якова Израилевича подобного настолько не ожидали, что прямой реакции на его слова не последовало: консерватория на некоторое время как бы замерла. Но довольно скоро случилось ЧП: остался в Италии некто Юрий Егоров, ученик Якова Израилевича. Правда, рекомендовал его в эту поездку не Зак, а человек, связанный, как в ту пору говорили, с «инстанциями». Тем не менее поводом воспользовались и рассчитались с Яковом Израилевичем по полной программе. Было созвано открытое партийное собрание с привлечением людей из горкома, и Заку дали такую вздрючку, от которой он уже не оправился. Через неделю или две он слег в больницу, откуда уже не вышел. Эту печальную историю через много лет рассказал в своей книге Сергей Леонидович Доренский, причем он честно признался, что ему, тогдашнему секретарю парторганизации консерватории, не хватило пороху защитить Якова Израилевича, о чем он теперь горько сожалеет. Я очень признателен Сергею Леонидовичу за эти искренние и мужественные, хотя и запоздалые слова.

Впрочем, эта история случилось много позже, в середине 70-х. А в начале 60-х наиболее драматичным испытанием в жизни молодого музыканта стали два международных конкурса - имени Вана Клиберна и имени королевы Елизаветы.

***

Конкурс имени Клиберна в 1962 году проводился впервые. Возможно, поэтому решение об участии в нем советских музыкантов было принято Министерством культуры лишь за пять месяцев до соревнования - в апреле. А уже в сентябре надо было лететь в американский город Форт- Уэрт. Яков Зак, считал Петров, совершил в этой ситуации педагогический подвиг, продемонстрировав чувство ответственности перед учеником и посвятив свой летний отпуск его подготовке к поездке. Впрочем, помогло и министерство: Зака, его ассистента Михаила Межлумова и Петрова командировали в Латвию. Яков Израилевич поселился в Юрмале - в курортном городке Яундубулты, его младшие коллеги – в одной из гостиниц Риги. Через день, по понедельникам, средам, пятницам и воскресеньям, они садились в электричку и ехали на встречу с профессором, который пешком, по знаменитому пляжу, приходил в юрмальский зимний концертный зал, где и проходили их занятия…В результате программа адской сложности была успешно подготовлена.

О самом конкурсе у Петрова остались противоречивые впечатления. С одной стороны, организаторы вроде бы неплохо сделали свою работу. Конкурсантов обеспечили питанием, расселили в домах местных жителей, которые, кстати, приняли гостей великолепно. Жюри было весьма солидным: поляк Збигнев Джевецкий, англичанка Лили Краус, выдающийся чилийский пианист Хорхе Болет, наш Лев Оборин… Сам Клиберн, как ни странно, в составе арбитров не значился. Просто сидел в зале и слушал. Его имя использовалось инициаторами конкурса, образовавшими так называемый Клиберновский комитет, скорее, как знамя - была еще совсем свежа в памяти его сенсационная победа на Первом конкурсе имени Чайковского в 1958 году.

Что же до атмосферы самого соревнования, то она Петрову не очень понравилась:

- Идешь как на заклание. Есть во всем этом какая-то безысходность. Одно дело - концерт: ты играешь, и публика тут же живо реагирует на твое выступление. Другое – конкурс: тебя выслушали, но никакой реакции ты не наблюдаешь – судьи, не говоря тебе ни слова, отправляются решать твою судьбу…Вообще-то мне незнаком концертный мандраж. Однако тогда я не получил удовольствия от общения с залом.

Не получил Петров и полного удовольствия от решения жюри. Дело даже не в том, что ему присудили лишь вторую премию, а в том, как это было сделано. Он уверенно побеждал, и жюри первоначально это признало. Но тут вмешался господин, который давал деньги на премии. Этот меценат заявил, что на американском конкурсе первое место должно быть за американцем. Жюри проголосовало, и обладателем высшей награды стал некий Ральф Вотапек. Имя, скорее всего, мало что говорящее нынешним поклонникам фортепианной музыки – большой концертной карьеры этот музыкант не сделал, хотя до сих пор преподает в одном из американских городов. Еще одним участником этого ностальгического концерта стал Михаил Воскресенский - ученик Льва Оборина, получивший тогда, в 1962 году в Форт-Уэрте третью премию.

Как видим, не в одном нашем любезном отечестве конкурсы грешат необъективностью. И даже более того, у нас есть основания гордиться: наши конкурсы - отнюдь не самые предвзятые. Пример - то же Первый конкурс имени Чайковского, принесший триумф американцу, - и это, заметим, в советские годы, когда идеология вмешивалась едва ли не во все. Да и в последствии на первые позиции Конкурса Чайковского, при всех законных к нему претензиях, совсем уж случайные люди не прорывались: все они оказались реальными звездами, от Огдона и Ашкенази до Луганского и Мацуева…Но в целом «проблема первых премий» в мире существует, о ней даже написаны книги, авторы которых задаются вопросом: куда «пропадают» обладатели высших наград? Собственно, корень этой проблемы виден, что называется, невооруженным глазом: за вершину пьедестала идет самая острая борьба тщеславий, и не всегда в этой борьбе пересиливают чисто музыкальные аргументы. В том смысле вторые премии - более надежные, что ли: вокруг них конкурсные страсти не так накалены и награда достается действительно достойным.

Тем не менее после Форт-Уэрта Николай Петров еще раз попробовал конкурсного счастья - через полтора года, на Конкурсе имени королевы Елизаветы в бельгийской столице Брюсселе. И вновь получил вторую премию! Пропустив на первое место своего товарища по классу Зака Евгения Могилевского… Впрочем, на сей раз обижаться на результат соревнования у Николая Арнольдовича было меньше причин: конкурс этот, в отличие от клибиреновского, обладал большой историей, традициями и авторитетом. Так что и судейство на нем в целом заслуживало доверия. Проиграл же, считал Петров, не столько он могилевскому, сколько Барток (чей второй концерт играл Петров) Рахманинову (его третий исполнял Могилевский). Конечно рахманиновская музыка, при всем уважении к творчеству знаменитого венгра, вызывала у большинства членов жюри куда более горячий отклик…Но именно на таком репертуаре своих учеников настаивал сам Зак, и это «странное», по выражению Петрова, решение педагога определило исход состязания.

Есть и еще одно обстоятельство, которое Николай Арнольдович вспоминает с досадой. По регламенту брюссельского конкурса после третьего тура его участников на десять дней засаживают учить инструментальный концерт - новое, специально к соревнованию написанное сочинение кого-либо из современных авторов. Во-первых, такие сочинения редко бывают шедевральными. Во-вторых, тем самым отсекаются музыканты, которые высоко одарены артистически, однако не обладают фотографической памятью. Получается, что во главу на решающем этапе соревнования ставится не творческая, а техническая задача, способность молодого исполнителя к кунштюку…

Все это и подсказало 21-летнему Петрову: хватить тратить силы на полуспортивные состязания. Пора сосредоточиться на главном, что составляет предмет мечтаний любого исполнителя, - собственно концертной карьере.

***

Свой первый «коммерческий» (за который получен гонорар) концерт он дал еще в дни подготовки к Конкурсу Клиберна, в том самом юрмальском зимнем зале. В программе были Третья соната Бетховена, Соната Макдауэлла, Соната Барбера, сонаты Скарлатти, фантазия Дон-Жуан Листа, его же Блуждающие огни…Правда, заплатили молодому пианисту всего 10 рублей, но зал был полон публики, и приняла она гастролера тепло.

О первом десятилетии концертной деятельности Петрова часто говорят, что было время увеличения виртуозностью. И это в значительной степени справедливо. Более того – совершенно естественно. Несколько лет назад речь зашла о манере Евгения Кисина, которого частенько упрекали тогда за преувеличенные темпы. И Николай Арнольдович говорил:

- Представьте, что вы молоды, энергичны, да к тому же вам подарили роскошный спортивный «Мерседес». Кто в такой ситуации избежит соблазна полихачить? Вот и Женя с его фантастической одаренностью и техническим аппаратом должен «наиграться» в эту игру. Дайте ему время - возможно, к 35 года он предстанет совершенно другим музыкантом…

И добавил:

- Я и сам в его годы достаточно «полихачил», меня тоже упрекали за «превышение скорости» за клавиатурой.

60-е и 70-е годы стали десятилетиями упорной, прямо- таки фанатичной работы по накоплению самого разнообразного репертуара. Этого требовал еще Яков Израилевич: творческий багаж музыканта профессор сравнивал с сундуком, который надо постоянно пополнять - учить, учить, учить новые произведения. В результате образовался такой огромный запас, что его хватило на добрую четверть века: лишь году к 95-му Петров «исчерпал свой сундук», то есть переиграл все выученное и стал частично возвращаться к старым концертным программам. Но до середины 90-х годов он придерживался принципа: в новом сезоне – ни одного сочинения из предыдущих сезонов.

И, несмотря на упреки в каких-то периодически сменявшихся увлечениях, он с самого начала строил репертуар как музыкант с универсальным кругозором. Не случайно одним из краеугольных камней этого репертуара стал Бах. Со студенческих лет в активе пианиста - все партиты, Английские и Французские сюиты, Французская увертюра…Полный цикл из 17 клавирных концертов Баха, сыгранный в абонементе, Петров красноречиво называл «курсом личной музыкальной гигиены». Конечно, в 60-е годы юный музыкант не избежал увлечения творчеством Глена Гульда. Но Петров не был бы Петровым, если бы манеру даже самого признанного исполнителя он принимал безоговорочно: критичность, порой весьма едкая - неотъемлемая черта натура Николая Арнольдовича. Например, он очень осторожно оценивал исполнение Гульдом Хорошо темперированного клавира, где, на его взгляд, слишком много субъективного эксперимента - в отношении темпов, динамики. Правда, Бах их обычно и не обозначал - потому что, вспоминал Петров, вечно испытывал дефицит времени, а с другой стороны - был совершенно уверен в прочности своих музыкальных построек, воспринимая их не как свое, а как Божье творение, себя же считая лишь инструментом в руках Господа.

Петрова вообще привлекал мир клавирной музыки XVIII века. Любовью на всю жизнь можно назвать творчество Доменико Скарлатти и его ученика Антонио Солера. В репертуаре пианиста было около трех десятков сонат Скарлатти, которые он играл клавесинно-ясным, чуть суховатым звуком, но притом изумительно передавая их изящную виртуозность и лиризм. А вот по отношению к Моцарту Петрову всегда хотелось доказать, что это человек и композитор, как выражался Николай Арнольдович, с ярко выраженными половыми признаками. Нас сбивают с толку плохие прижизненные портреты в буклях и куделечках, но ведь Моцарт был натурой страстной, о чем свидетельствуют и его концерты, особенно минорные, и сонаты, особенно их медленные части. То же самое можно сказать о Гайдне, о Шуберте…

Музыка Шуберта - еще одна «отдельная» страница в творчестве Петрова. Если Баха пианист сравнивает с легированной сталью – бей такую вещь, швыряй оземь, ничего с ней не будет, то Шуберта - с хрусталем. Баха, как кощунственно это не звучит, можно в крайнем случае играть и посредственно - все же он останется Бахом. Посредственный же Шуберт совершенно невозможен - от него просто ничего не остается. Как никто другой Шуберт предполагает только выдающееся исполнение.

Кстати, в значительной степени именно с венским романтиком связан тот перелом, что наступил в творчестве Петрова году в 1972-1973-м, и этот момент можно считать началом полной артистической зрелости. Во всяком случае, сам Николай Арнольдович вспоминал как одну из рубежных программу той поры, в которой играл Девятую сонату Прокофьева и посмертную си-бемоль-мажорную Сонату Шуберта. Тогда-то ему и открылись по-настоящему эмоциональная глубина и внутренний пульс этой внешне неброской музыки, о созерцательном парении которой так точно сказал Шуман: божественные длинноты…

Одним из признаков зрелого концертного стиля Петрова стала особая выстроенность его программ. Его перестали удовлетворять стандартные схемы типа: «в первом отделении классицизм, во втором романтизм», или: «сперва Шопен, потом Дебюсси», или «от глинки к творчеству советских композиторов» … То есть все это сохранило право на существование, но захотелось еще и «изюминки» - какой-то индивидуальной идеи, превращающей программу в самодостаточную и неповторимую музыкальную вселенную, пусть небольшую по протяженности. Один из первых опытов в этом направлении - «вечер Вторых концертов»: в конце 60-х Петров сыграл четыре опуса советских авторов, помеченных этим номером, - концерты Хачатуряна, Хренникова, Эшпая и Щедрина. Конечно, сама конструктивная идея еще довольно наивная, формальная. Впрочем, Николай Арнольдович считал, что все сочинения были достойны по художественному уровню.

***

«Жадность Петрова до репертуара выразилась и в огромном списке сыгранных им произведений с оркестром, в камерных ансамблях. Он выступал со многими ведущими дирижерами и оркестрами мира, причем артистический авторитет порой позволял ему выполнить миссию, выходящую за рамки собственно музыкальной. Например, именно Петрову, а также дирижеру Юрию Темирканову, вставшему за пульт Нью-Йоркского филармонического оркестра, было доверено в 1986 году выступить в Линкольн-центре со Вторым концертом Прокофьева и Седьмой симфонией Сибелиуса, чем они прорвали шестилетнюю блокаду, устроенную американским правительством советским музыкантам после начала войны в Афганистане. Доводилось Николаю Арнольдовичу играть с Берлинским филармоническим, Лондонским симфоническим, Концертгебау и другими. Но никто, считал Петров, не сравнится как партнер солиста – пианиста с Евгением Светлановым. С середины 60-х до конца 70-х они вместе объехали практически весь мир. При своем колоссальном музыкантском масштабе Евгений Федорович совершенно не был диктатором. Такой чуткости по отношению к солисту, убежден Петров, не удавалось добиться даже Караяну…Как-то они со Светлановым должны были играть в Софии Второй концерт Рахманинова, который ранее вместе не исполняли. Но что-то случилось: то ли автобусы с оркестрантами опоздали, то ли транспорт с инструментами задержался. В общем, пришлось выходить на сцену без репетиции. Отзвучали первые аккорды фортепиано, вступил оркестр - и тут, признался Николай Арнольдович, его словно подхватили добрые, сильные руки и буквально понесли над волнами музыки. А ведь там много коварных «омутов» и «водоворотов» - ритмических перебивок, сложной полифонии…Но все это было блистательно пройдено, и во многом - благодаря чутью великого дирижера.

Затем, в силу некоторых причин, в отношениях двух музыкантов наступил перерыв, и сотрудничество возобновилось лишь лет через пятнадцать, в конце 90-х. К 55-летию Петрова Светланов неожиданно выступил в газете Культура с восторженной статьей об искусстве пианиста. Затем от Евгения Федоровича поступило предложение сыграть Пятый концерт Бетховена в Швеции. Потом музыканты вместе поехали в Японию, где с замечательным, по определению Петрова, оркестром NHK исполнили Второй концерт Прокофьева. Пианист увидел очень подряхлевшего, перенесшего огромные страдания, в том числе множество мучительных хирургических операций человека – седенького, тихонького…И по – прежнему гениального на сцене: от его Второй симфонии Сибелиуса, по уверению Николая Арнольдовича, можно было сойти с ума…

Если с оркестром любят играть, за редким исключением, практически все сколько - нибудь состоявшиеся пианисты, то любовь к камерным ансамблям – свойство немногих. Это, если угодно, показатель преданности в музыке: ведь, в отличие от концертов с оркестром, пианист тут чаще всего - не главный герой. Готовность смирить личную гордыню во имя совместного творчества - неброская, но по сути очень высокая доблесть. И ею в полной мере обладал Николай Петров. Первые опыты камерного музицирования состоялись в консерваторском классе Якова Зака. Вскоре, на Конкурс Клиберна, юному Коле довелось сыграть Квинтет Брамса – с японскими музыкантами. Партнеры были, может быть, не самые великие, но зерно упало на плодотворную почву. Петров очень полюбил квинтетный репертуар и переиграл его почти весь, от Шуберта до Шостаковича и Вайнберга. Сюда вошел даже Квинтет Николая Капустина – известного отечественного автора, работающего в джазовой стилистике… Петров много выступал с квартетами имени Бородина, Прокофьева. Даже с «бетховенцами» первого состава успел поиграть, более того – попал к ним «в любимчики». Что, между прочим, оказалось очень полезно для общего дела. Николай Арнольдович с улыбкой вспоминал:

- На репетициях случались курьезные диалоги. Дело в том, что родные братья – скрипач Василий Ширинский и виолончелист Сергей Ширинский отчего-то были в перманентной ссоре. И Сергей Петрович говорил мне: Коля, передай, пожалуйста, этому (дальше шел невоспроизводимый эпитет), что здесь стоит акцент… А Василий Петрович вторил: Коля, передай этому (снова невоспроизводимый эпитет), что там надо играть крещендо…

Очень дорожил Петров своей музыкантской, да и человеческой дружбой с молодым пианистом Александром Гиндиным. Заметив талант юноши, Николай Арнольдович сделал его стипендиатом своего благотворительного фонда. Впрочем, теперь уже Гиндин - самодостаточная личность на нашей музыкальной сцене и, по выражению Петрова, «сам кого угодно может поддержать». Петрова и Гиндина (ученика Михаила Воскресенского) сближали и некоторые музыкантские качества - например, повышенное внимание к педализации. Во время одного из фестивалей Кремль музыкальный, проводимого Петровым, старший коллега так прокомментировал свое дуэтное выступление с младшим:

- Однажды к 57-летнему Листу пришел 25-летний Григ, чтобы показать ему свой Фортепианный концерт. Молодой человек был смущен - он технически не мог исполнить то, что сам написал, и попросил сделать это Листа. Демократичный маэстро охотно сделал это - после чего Григ выразил ему восхищение игрой, а Лист сказал, что очарован ярким, свежим композиторским талантом гостя…И не случайно мы сегодня объединили в одной программе сочинения Листа и Грига. Мы не сравниваем себя с великими музыкантами XIX века. Но ведь между нами – точно такая же разница в возрасте, как между ними, и мы, точно так же как они, несмотря на эту разницу, дружим и работаем сообща…

***

Петров записывался много, начиная с 1962 года. Сделал более 40 пластинок на фирме Мелодия, почти половина из которых - еще на виниле. Правда, считал, что большинство из них по сути, как бы и не выходили в свет. За исключением пластинки, где они с Геннадием Рождественским исполняют Четвертый концерт Рахманинова и третий Прокофьева, переиздававшейся раз десять или пятнадцать, остальные печатались однократно тиражом от 5 до 10 тысяч. Что это для «великого, могучего» 270-миллионного Советского Союза? Один диск на 27 тысяч человек. Впрочем, ничуть не в лучшем положении находились Рихтер, Гилельс и все прочие исполнители классики. Лишь в последние годы отношения с обновленной фирмой Мелодия активизировались, число записанных здесь Петровым компакт-дисков подошло к 40.

Вообще с темой грамзаписи у Петрова связаны как радостные, так и весьма драматичные страницы биографии. К последним принадлежит история, развернувшаяся в середине 90-х годов и ярко характеризующая пианиста не только как музыканта, но шире, как человека с гражданскими принципами, с бойцовским общественным темпераментом.

- Началось все с того, что мне позвонила моя коллега Вера Горностаева: «Коля, нас надо спасать - все наши записи проданы в Америку!». Оказалось – руководство Государственного телерадиоархива фоно- и видеозаписей, в котором хранилось огромное количество фонограмм отечественных музыкантов, заключило контракт с американским предпринимателем Тристаном Дэлом, по которому ему уступались права на тиражирование этих фонограмм. Правда, формально сами записи - старые магнитные ленты - оставлялись нам, а Дэл «всего лишь» делал с них цифровые копии, но эти копии по сути вечны, тогда как ленты от некачественного хранения, да просто от возраста неизбежно осыпаются, если не осыпались уже. Причем, как сказано в документе, договор касался любых носителей - как известных на момент его подписания, так и еще неизвестных. То есть если, допустим, через несколько лет установят связь с Альфой Центавра и оттуда с нами поделятся доселе неизвестным способом звукозаписи, то права Дэла будут распространяться и на этот носитель, и на хождение в солнечной системе Альфы Центавра. Что все это означало для нас? Во-первых, отныне мы должны испрашивать разрешение на издание собственных записей у фирмы Дэла, расположенной в Лос-Анджелесе. И во-вторых — нет твердой гарантии, что мы, исполнители, будем представлены на этих записях в достойном виде. Ведь в архиве, о котором речь, хранились не фондовые записи, которые нами тщательно контролировались и без нашей визы не могли выйти в свет, а трансляционные записи концертов, где и случайные ноты проскальзывали, и кашель и чих публики фиксировался. Это сейчас, если вы хотите записать свой клавирабенд, вы должны платить из собственного кармана, тогда же писалось все, причем за казенный счет. Строго говоря, это собрание было противозаконно, потому что по существовавшим тогда нормам такие записи можно было однократно дать в эфир, а потом их следовало размагнитить. Но никто этого, слава Богу, не сделал. Таким образов сохранилось огромное количество истинно шедевральных исполнений – ну и, конечно, муры, где случайные люди играют сочинения какого-нибудь Тютькина или Пупкина…

Я взялся за дело со всей своей энергией. Для начала мы - ряд известных исполнителей и тогдашний министр культуры Сидоров - опубликовали возмущенное письмо в прессе, где обрисовали сложившееся положение. Тристан Дэл сделал ответный шаг- вчинил иск об оскорблении чести и достоинства. Я нанял одного из самых серьезных и дорогих адвокатов – Генри Резника. Потянулась тяжба... И тут мои бывшие соратники - не хочу называть их имена, но в большинстве своем это всемирно известные музыканты – один за другим стали - «отпадать». Кому-то из них, в бытность его на гастролях в Америке, Дэл пригрозил, что за несанкционированный выпуск записей (своих собственных!) он может быть привлечен к суду по американским законам. Другому бизнесмен, наоборот, пообещал, что издаст его записи и хорошо заплатит за них... В результате почти все повинились перед Дэлом, отозвали свои подписи под той коллективной статьей, и на скамье подсудимых остались мы вдвоем с Сидоровым.

Правда, через год тот же Дэл предложил мировое соглашение. Я сперва сопротивлялся, но Резник, с которым мы к тому времени уже по- человечески подружились, сказал: «Коля, это дело может тянуться десятилетиями. Я не хочу тебя разорять и советую принять предложение». Самое смешное, что у нас с Дэлом потом тоже установились нормальные отношения, и он в Лос-Анджелесе посылал мне в номер клубнику и ананасы. Потому что выяснилось—он хотел «как лучше»: законно заработать на действительно высокохудожественных записях, тем самым по сути спасая их. И он сделал это — не со всем архивом, а с наиболее ценными 1100 часами записи. К тому же потом руководство архива в одностороннем порядке прервало с ним договор. Но фонограммы Гилельса, Рихтера, Софроницкого, Ойстраха, Когана и других мастеров (имел честь попасть в эту компанию и ваш покорный слуга) Дэл успел обработать. Впрочем, вскоре он отошел от этого бизнеса в Америке дела разворачиваются и сворачиваются очень быстро, а права на записи приобрел совсем другой человек. Он оказался менее щепетилен в вопросах качества. Например, мне прислали изданные им мои диски, отпечатанные где-то в Юго-Восточной Азии, и на них все звучит над всем этим - улыбающееся лицо Андрея Петрова, знаменитого композитора: они нас просто перепутали, вместо одного Петрова шлепнули портрет другого…Я написал на эту фирму письмо – Боже, как они потом извинялись…

В общем, я получил урок на всю жизнь. Эта история проявила человеческие качества ряда моих коллега, втравивших меня в драку, а затем отошедших в сторонку. Не говорю уже о тысячах долларов моих личных судебных издержек и несчетном количестве затраченных душевных сил. Я сохранил уважение к профессиональным достоинствам упомянутых мной господ музыкантов, но впредь зарекся ради них идти на амбразуру. И отныне решил – если предпринимать что-либо по выпуску записей, защите прав потребителей и тому подобным серьезным проблемам, то уже ни с какой не с группой, а исключительно от своего, достаточно, смею надеяться, авторитетного имени.

***

Созданный в 1998 году Петров и вправду решился на предприятия «от своего имени». Одно из них - упомянутый уже благотворительным фонд. Первое, о чем он позаботился еще на стадии написания устава фонда, - это пресечение нецелевого использования средств, а попросту говоря воровства. Для этого решительно отказался от посредников - помощь осуществлялся прямо из рук в руки — тем, кто в ней нуждается. Исключил (кроме случаев крайней необходимости) всевозможные «представительские акции» вроде банкетов и фуршетов, поскольку это почти не контролируемый канал для хищений. Объявил мораторий на необязательные поездки типа «себя показать - людей посмотреть», когда функционеры, вместо того чтобы заниматься прямыми обязанностями, по выражению Николая Арнольдовича, «трясут филейными частями за счет Фонда в Париже, Нью-Йорке и других приятных местах». В Фонде Петрова работали всего три человека, притом без зарплаты: жена пианиста Лариса и еще двое —бухгалтер и секретарь. Потому что, считал музыкант, если у тебя есть лишние деньги - уж лучше купи для ЦМШ пару Стейнвеев или отремонтируй два-три инструмента из Госколлекции, чтобы люди могли на них не только смотреть, но и играть... Или просто помоги своему старому больному педагогу. Кстати, именно это было одним из важных мотивов создания фонда. Правда Павел Месснер не педагог Петрова, но когда Николай Арнольдович узнал, что этот престарелый человек, известный всем питомцам Мерзляковского училища и воспитавший так много знаменитых пианистов, едва сводит концы с концами, получая мизерную пенсию, да к тому же еле ходит после двух инсультов, — фонд стал ему помогать. Как стал помогать и тяжелобольному Федору Дружинину — знаменитому альтисту и великому педагогу, о котором иные его прямые ученики, в их числе самые успешные, похоже, забыли.

Но, конечно, главный контингент фонда — молодежь. В нем около 40 стипендиатов. Есть и целые творческие коллективы — скажем, детская танцевальная школа Игоря Александровича Моисеева. Размеры стипендии непостоянны — допустим, сто долларов в месяц на человека, когда дела идут относительно благополучно, но они не всегда так идут. Ведь фонд пополнялся исключительно из гонораров Николая Петрова (который никогда не зарабатывал ничем другим, кроме игры на рояле), да еще пожертвованиями богатых людей. Но добывать деньги становится все труднее. Мало кто согласен давать их без задней мысли, сплошь и рядом требуют пресловутого «отката» — скажем, на бумаге перечисляют 100 тысяч, но 40 из них фонд должен тихо передать назад наличными... Конечно, с такими «благотворителями» Петрову не по пути.

Есть у Фонда Николая Петрова и еще одно чрезвычайно дорогое пианисту «детище» — фестиваль Кремль музыкальный, ежегодно весной начиная с 2001 года проходящий в Оружейной палате. Нет, Петрову вовсе не приходилось задействовать свой «административный ресурс», хотя он и был членом президентского совета по культуре. Напротив, идея пришла «оттуда», причем не из президентской администрации, а именно из Кремля как музея-заповедника. Там запомнили, как однажды Николай Арнольдович выступил в Оружейной палате в «сборной» программе, организованной Святославом Бэлзой, наряду с Еленой Образцовой, Зурабом Соткилавой… И хозяевам – музейщикам, и самому Петрову очень понравилась атмосфера вечера – теплая, интимная. Рояль и акустика, по свидетельству Николая Арнольдовича, - прекрасные. Сыграло какую-то роль и то, что Ирина Родимцева – тогдашний директор музеев Кремля - одноклассница жены Петрова Ларисы. Впрочем, доброе отношение к фестивалю сохранилось и после прихода в кремлевские музеи нового директора – Елены Юрьевны Гагариной… в общем, пианисту сказали, что хотели бы чаще видеть и слышать его в этих стенах. Идею оперативно поддержали в Министерстве культуры…

Фестиваль Петрова не имеет никакой стилевой, репертуарной заданности. Собственно, его задача вытекает из общей цели, которой руководствуется Петров, - поддержать молодые таланты, давать шанс несправедливо обойденным сценической фортуной артистам. Например, Николай Арнольдович пригласил на один из фестивалей Тамерлана Курбанова. Многие, наверное, помнят этого чрезвычайно своеобразного молодого пианиста — астраханца, выпускника Казанской консерватории... Но в Москве у него не было «волосатой руки», поэтому участвовать в Конкурсе Чайковского ему не дали. И это была далеко не единственная душевная травма, которую нанесли молодому пианисту в столице. В этих условиях поддержка со стороны Петрова сыграла большую роль: Тамерлан успешно выступил на фестивале в Кремле, сыграл концерт в Большом зале консерватории в абонементе Петрова (Николай Арнольдович уже много лет поддерживал традицию - один из своих абонементных концертов в БЗК отдавать кому-либо из молодых исполнителей под девизом «Николай Петров представляет…»). В результате Курбанова «расслышали» не только простые российские слушатели. Его пригласили во Францию, где карьера, по всем признакам, получила новый импульс. Увы, судьба его в целом сложилась трагически: психологические травмы подорвали здоровье этого ранимого человека, один за другим стали отказывать жизненно важные органы, и музыкант скончался в Москве в самом расцвете творческих сил в 31 год. К счастью, куда удачнее складывается жизнь и карьера других подопечных Петрова, например, юного пианиста Никиты Мндоянца, скрипачки Кати Фроловой. Эти стипендиаты петровского фонда успели завоевать симпатии не только «кремлевской» публики. Их хорошо знают в самых разных мировых культурных центрах.

***

Об отношении Николая Петрова к коллегам хочется поговорить особо. В его неравнодушных оценках ярко проявлялась натура страстного и ироничного человека. Например, когда в один год получили первые премии на разных конкурсах Мацуев, Руденко и другие молодые пианисты, он написал для газеты Культура статью Галатеи желтой сборки. Имелось в виду, что как в мировом производстве сейчас господствует пусть качественный, но ширпотреб из Юго-Восточной Азии, так и в музыке распространился этакий усредненный «стиль» - все играют довольно гладко, одного исполнителя при этом трудно отличить от другого. Хотя Петров признавал незаурядный дар самых ярких представителей поколения – таких, как Кисин, Луганский…

— Колю Луганского помню еще по его детству, он ведь, как и я ученик Татьяны Евгеньевны Кестнер. Однажды дома я включил телевизор, и экран еще не засветился, а звук уже возник – и слышу: кто-то феноменально играет «Сон в летнюю ночь» Мендельсона. Оказалось – Николай! А недавно он замечательно выступил на вечере памяти нашей с ним учительницы…

Или помню, как весь зал дружно ревел белугой, когда 14-летний Женя Кисин играл Шопена. А лучшей В-dur’ной или g-moll' ной прелюдии Рахманинова, чем у него, и представить себе невозможно. Я даже выработал формулу: успех достигается исполнителем тогда, когда на глазах у публики слезы и она лезет в карман за носовыми платками. Но сейчас с Евгением что-то произошло: могу вас заверить, на его концерты смело можно ходить без платка — если, конечно, кондиционер в зале исправен. Как раз азиаты — китайцы Ланг Ланг, Юн Ди Ли — уже начали понимать, что голой техникой людей не проймешь, надо играть эмоционально. Но большинство наших молодых музыкантов по-прежнему закидывают публику шапками, то бишь скачками в «Мефисто-вальсе». Я таких исполнителей называю молотобойцами, и имя им легион. В игре должна быть душа, мысль. Мой идеал — не человек-машина, а Человек Сомневающийся. Каковыми были Чайковский, Рахманинов, Чехов, Куприн.

- Безусловно, среди самых ярких звезд — Артур Рубинштейн. Мне посчастливилось не только слушать оба его концерта в Москве 1964 году, но и общаться лично. Мне позвонили прямо на концерт и, к моему удивлению, сообщили, что завтра в двенадцать меня в гостинице «Националь» ждет Артур Рубинштейн… Видно, кто-то ему обо мне рассказал — все - таки я уже был лауреатом двух крупных конкурсов... Чувствуя ответственность, я встал наутро пораньше, позанимался... В двенадцать меня за столиком с кофе и какими-то тарталеточками встречают Рубинштейн и его жена. Мы долго беседовали на отвлеченные темы, наконец я спросил: Артур Игнатьевич, что вы сегодня будете играть? А в афише было просто написано: «Шопен». Он отвечает: еще не знаю... Я удивился — концерт же через несколько часов. Грешным делом даже подумал: рисуется, наверное, старик... Тут его жена спрашивает меня по-французски: Николай, вы сегодня занимались?.. Я говорю: да, часа два, специально встал пораньше... После этих слов она поворачивается к мужу: вот видишь, Артур, Николай занимается, а ты лентяй, ничего не делаешь... В общем, устроила ему форменную выволочку. Самое забавное, что ее опасения оказались не напрасными: вечером на совершенно потрясающем концерте (а Рубинштейн в самом деле «импровизировал» свои программы чуть ли не в ходе выступления) Артур Игнатьевич вдруг заплутал в скерцо b- moll’ной Сонаты Шопена, забрел в немыслимый, как я говорю в подобных случаях, «ща- бемоль минор» … Наконец выбрался. А на следующий день провел пресс-конференцию в консерватории, на которой признал со свойственным ему юмором: вчера я вам дал блестящий урок, как надо выходить из совершенно безнадежной ситуации.

Но это, конечно, эпизод. Вообще Рубинштейн действительно был близок к абсолютному идеалу исполнителя. Было в нем что-то царственное, львиное. Поразительно: ведь маленький, худенький, но когда он клал руки на клавиатуру - рояль отзывался до последней деревяшечки, до колесиков! Феноменальное владение звуком. На меня он произвел даже большее впечатление, чем Горовиц. Но знаете еще, чем мне ближе Рубинштейн? Он был умнейшим, мудрейшим человеком. А Горовиц... как бы это сказать поделикатнее…Николай Арнольдович не просто относился к музыкантам, уехавшим на Запад, делавшим мировую карьеру.

***

Но почему не уехал за границу сам Петров? Ему ведь отечественные начальники от культуры немало попортили крови.

Одна история с присвоением — точнее, долгим неприсвоением звания народного артиста СССР чего стоит. При самых солидных рекомендациях и почти тридцатилетней к тому моменту международной карьере! Петров был убежден, что его документы не просто так «потерялись» в Министерстве культуры, а потом, через год, «вдруг нашлись». Что за интрига произошла на самом деле, уже, конечно, никогда не узнать...

Еще дольше продолжалось испытание с поездками за границу. Почти пять лет, с 1978-го по конец 1982 года, Николая Арнольдовича держали на привязи. Как считает Петров, он навлек на себя гнев тем, что отказался играть в концерте с Владимиром Федосеевым, в который пианиста «вставил» Госконцерт, даже не известив предварительно. Дело в том, что Петров был очень дружен с Г. Н. Рождественским. А накануне Геннадию Николаевичу пришлось уйти из Большого симфонического оркестра Гостелерадио. Его вынудил сделать это председатель Гостелерадио Лапин, славившийся своим самодурством. В БСО взяли Федосеева. Лично к Владимиру Ивановичу у Петрова никаких претензий не было (нет и сейчас, совсем недавно они вместе отыграли концерт в Зале соборов храма Христа Спасителя). Но в той ситуации Петров прекрасно представлял себе, что, согласись он играть с Федосеевым, Рождественский не подаст ему больше руки... И несмотря на уговоры дирекции Госконцерта, Николай Арнольдович отказался. Не подозревая, что карательные меры окажутся столь долгими и извращенно жестокими. Ему стали последовательно срывать все контракты, предлагаемые западными импресарио. Ведь тогда советский артист мог отправиться на гастроли только через посредство государственной организации… А оттуда отвечали на Запад: Петров болен, Петров гастролирует по Советскому Союзу…Помочь прошибить стену не решился даже Родион Щедрин, тогдашний председатель Союза композиторов РСФСР — лишь «утешил»: Коля, в бесплодную яблоню не швыряют палками... Дескать, будь горд, что тебе пакостят: значит, ты собой что-то представляешь... Только дирижер Арвид Янсонс прорвал чиновничью блокаду: они с Петровым поехали осенью 1982 года в Стокгольм.

Так почему он не эмигрировал вслед за многими коллегами? Его удержало в стране другое - любовь к дому, семье, боязнь поставить под удар близких…

Кроме того, говорит Петров, эмиграция была бы для него самоубийственна, потому что западный стиль жизни ему совершенно не подходит. Ценя в общении открытость и естественность, он полагает крайне ненатуральными американские так называемые вечеринки. Там степень внимания к вам заранее отмерена в присланном приглашении: «Дорогой господин N, такой-то и такой-то имеют честь пригласить вас на рисепшн, который состоится там-то и там-то с 18.00 до 19.40». То есть вам отводят час сорок минут. Если вы в 19.45 все еще сидите и пьете чай, хозяин с удивлением смотрит на часы — дескать, чего этот чудила не уходит. Ну а чтобы, как у нас, проходя или проезжая мимо, вы вдруг решили заглянуть к другу на огонек, — об этом даже подумать нельзя. Если вы позвоните в дверь без предварительной договоренности, вам, скорее всего, просто не откроют. Точно так же существуют жесткие правила светской беседы. Если вас спросили — как дела, это вовсе не значит, что на русский манер можете начать рассказ о своих проблемах. В 90 процентах случаев это просто ритуал, вы должна ответить: «Файн! Найс! Все великолепно!».

***

В критический момент карьеры Петров сохранил верность Родине. Однако сделал все, чтобы решительно стряхнуть путы бюрократических структур – прежде всего того же Госконцерта.

Однажды пианист предложил одну из своих самых любимых - «французскую» программу для гастролей в Италии. Вскоре раздается звонок: Николай Арнольдович, говорят из Госконцерта, ваша программа не пойдет…Почему?. В ней нет сочинений советских композиторов…А тогда действительно существовало правило, что в программах наших гастролеров должен быть определенный и, немаленький, процент советской музыки. Артист попробовал возразить, что если в каких-то случаях это и уместно, то здесь - никак: французская музыка есть французская музыка…

Петров стал фактически первым из советских музыкантов, решившимся взять свою концертную карьеру под собственный контроль.

До того все отечественные исполнители, сколько бы они ни зарабатывали на Западе, могли получить в руки не больше 300 долларов с концерта. То есть если Петрову или какой-то другой советской знаменитости за рубежом платили, допустим, 5000, он, как обладатель высшей ставки, обязан был отдать в госконцертовскую кассу 4700. Поколения советских артистов с таким положением мирились, но во второй половине 80-х годов чаша терпения оказалась переполненной.

В конце 80-х Петров познакомился в Англии с молодым импресарио Питером Брайтманом. Сложилось хорошее сотрудничество, и Брайтман стал эксклюзивным представителем пианиста на Западе. Тогда музыкант обратился с письмом к министру культуры СССР, где предложил эксперимент: он сдает Госконцерту 30 процентов своего гонорара. Это, объяснил Петров, должно быть выгодно всем, поскольку концерты идут успешно, гонорары растут и отчисляемые суммы будут все равно больше тех, что сдавались по старому порядку... Прошло полгода — нет ответа. Музыкант счел себя вправе действовать односторонне.

Поехал в одну поездку — отдал 30 процентов. Поехал в другую — то же самое. В Госконцерте занервничали, Петров предложил — подавайте в суд. Сам же узнал, что нет закона, по которому можно отнимать у человека 90 процентов его заработка.

Тем временем подоспела очередная зарубежная поездка — в Америку, на декаду советского искусства. Уже получены виза, билет. Вдруг за день до отъезда приходит письмо из Госконцерта: товарищ Петров, за Вами числится огромный долг, просим немедленно его погасить и одновременно сообщаем, что лишены возможности командировать Вас в США в связи с занимаемой Вами позицией…

Конечно же он полетел - ведь у него на руках билет и виза! И первое, что показали американские партнеры, — полетевший вслед факс, просим выплатить Н. А. Петрову только суточные, а все остальные деньги перечислить Госконцерту. То есть из полагавшихся 15 000 долларов должен был получить 200. Тогда он сказал американцам: друзья, или вы выплачиваете мне всю причитающуюся сумму, или я ближайшим Рейсом вылетаю в Москву, но перед тем созову пресс-конференцию, так как хочу объяснить уважаемым американским слушателям, почему лишен возможности выступить перед ними, и уверен, ваши журналисты охотно помогут мне это сделать... Через четверть часа гонорар был у Петрова. После чего сыграл четыре назначенных концерта с грузинским дирижером Джансугом Кахидзе — все четыре раза это был Второй концерт Щедрина. Вернулся в Москву и сказал, что больше Госконцерт не получит ни копейки. Следующим за Петровым это же сделал Юрий Темирканов. Вскоре последовали другие исполнители, и вся эта империя государственного рэкета очень быстро развалилась.

***

Музыкантскую жизнь Петрова невозможно было отделить от личной: семья тыл и в быту, и в карьере. Впрочем, удача посетила Николая Арнольдовича лишь со второй попытки. Впервые он женился на дочери Николая Горяева — был такой талантливый график, иллюстрировал Гоголя. Молодые супруги прожили четыре года и— дело житейское - стало ясно, что пора расставаться. Как раз в тот момент Петрову позвонили из Министерства культуры, и милый женский голос сказал: Николай Арнольдович, приглашаем вас поехать на декаду искусства в Молдавии... Пианист отправился в означенное ведомство, зашел в комнату - и сразу увидел прекрасную обладательница голоса. Это была Лариса. Как выяснилось впоследствии, она тоже «запала» с первой встречи. Потом они увиделись на декаде в Молдавии. вспыхнул молниеносный роман. Оба поняли: это судьба. Петров развелся с первой женой, Лариса ушла от мужа – и были более 30 лет вместе.

В 1976 году у Петровых родилась дочь. Женечка проявляла музыкальные способности, но папа не настаивал, чтобы она пошла по его стопам. Уж очень труден музыкальный хлеб, и часто – горек. Женя получила журналистское образование, в совершенстве знает английский, даже пишет на нем стихи. Но главное, чем родители очень гордятся, - она выросла порядочным и добрым человеком.

Дом в подмосковной Николиной Горе было заветное место для Петрова. Дом поначалу был простой избушкой –шестистенкой без отопления, водопровода, кухни, канализации. За многие годы Петрову удалось пристроить второй этаж, поставить флигель, гараж, даже сделать теннисный корт, два прекрасных рояля – «Стейнвей» и «Бехтештейн» - на тот случай, если приезжает, допустим, Саша Гиндин и надо вместе порепетировать.

Петров был сторонник спокойного проведения досуга, разумеется, много читал. Обожал Платонова с его чрезвычайно своеобразным словопроизводством.

***

Природа и воспитание надежно защитили Петрова иммунитетом против фальши — и душевной и музыкальной. Прямота и открытость — среди главных его человеческих качеств. И еще — непоказное чувство собственного достоинства.

Это столь привычное и желанное для тысяч меломанов объявление – «играет Николай Петров» - мы, к сожалению, услышим только в записи.

«Нужно уважать то дело, которое делаешь. Уважение к музыке, к Профессии – это, по - моему, самое главное» Н. Петров.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

1.Бирюков С. Николай Петров. М., 2006.

2.Википедия. Петров Николай Арнольдович

3.Шадрина Н.И., Пигарев Р.В. Кто есть кто в современной культуре // Петров Н.А. М., 2006-2007.