Подготовка к домашнему сочинению по комедии Н.В.Гоголя "Ревизор"

ПОДГОТОВКА К ДОМАШНЕМУ СОЧИНЕНИЮ 
ПО КОМЕДИИ ГОГОЛЯ «РЕВИЗОР»

Цели урока: завершить обсуждение комедии Н. В. Гоголя; учить аргументированно давать «режиссерские» и «литературно-критические» оценки гоголевского текста.

Ход урока

I. Организационный момент.

II. Сообщение темы и целей урока.

1. Слово учителя.

Сегодня, покидая «город Глупцов», мы еще раз пройдемся по его улицам, встретимся с его обитателями, обратимся к ним с последним словом, советом, а в дальнейшем напишем письмо-сочинение.

Объявляются темы, записанные на доске:

1. Поездка в город, где правит Сквозник-Дмухановский.

2. Самый любопытный персонаж в комедии Гоголя «Ревизор».

3. Есть ли в комедии Гоголя «честное, благородное лицо»?

4. Познакомьтесь: Иван Александрович Хлестаков.

5. Как я поставил (а) бы комедию Гоголя «Ревизор» (опыт режиссуры на примере одной из сцен).

2. Беседа по вопросам.

1) «...Правит пьесою идея, мысль. Без нее нет в ней единства. А завязать может все! самый ужас, страх ожидания, гроза идущего вдали закона...» – писал Гоголь в своей статье «Театральный разъезд после представления новой комедии».

Как вы понимаете эти слова?

Какая мысль, по-вашему, «правит» «Ревизором»?

2) Мы привыкли к тому, что лучшие русские писатели с уважением относились к народу. Бесспорно, то же можно сказать о Гоголе. Почему же в «Ревизоре» Осип, слуга в доме городничего, купцы, унтер-офицерская вдова, слесарша Пошлепкина вызывают смех, хотя над двумя последними творится явная несправедливость?

(Восхищаясь гоголевской пьесой, мы смеялись, а иногда «замирали», думая, что чиновники вот-вот «разоблачат» Хлестакова, а нам так не хотелось, чтобы его «разоблачили»! Ведь тогда бы и комедия прервалась, да и не было бы ее вовсе, и чем дольше Хлестаков водит чиновников за нос, тем интереснее, уморительнее зрителю, тем страшнее, ужаснее факты жизни России первой половины XIX века вскрываются. Конечно, мы знаем, кто такой Хлестаков, а герои пьесы и не сомневаются, что он-то и есть тот самый злополучный ревизор! А мы-то его уже раскусили! Как же все это произошло? А все это устроил Гоголь! Точнее, его Осип, монологом которого открывается II действие. Нужно ли это – Осип, роль которого в комедии, казалось бы, ничтожна, его пространный монолог, к тому же не очень-то естественный: непонятно, кому он рассказывает ... Это последнее обстоятельство иной раз смущало театр, его режиссеров, и у Осипа однажды появилась собеседница – судомойка гостиничного трактира, введенная в пьесу режиссером, чтобы оправдать монолог Осипа, исправив таким образом «оплошность» автора.)

– Согласны ли вы с вольностью, которую позволил себе режиссер? А как бы вы поставили эту сцену?

Не забудем: Осип все-таки лишь эпизодическое лицо в пьесе; однако роль его исполнял иной раз актер, которого мы привыкли видеть исключительно в центральных персонажах (пьесы или фильмы): например, Сергей Юрский, блистательный актер, сыгравший Осипа на сцене Большого драматического театра в Санкт-Петербурге, в спектакле, поставленном Георгием Товстоноговым; оправдано ли это: великий актер и эпизодическая, второстепенная вроде бы роль?

Итак, все вполне оправдано! И роль Осипа, человека из народа, мужика, слуги, ой как важна! Именно он заставляет нас смеяться над Хлестаковым, с первых же сцен обнажая истинный смысл, «нутро» своего барина. Вспомните унизительные препирательства Хлестакова с Осипом.

а) Как строит драматург диалоги Хлестакова с Осипом?

Разве не странно, не комично, что хозяином положения вдруг становится ... слуга, что барин у него под каблуком?

б) Эпитетом «плут» Гоголь характеризует Осипа («... он не любит много говорить, и молча плут») и Землянику («... проныра и плут» (см. «Замечания для господ актеров»). Чем «плутни» Осипа отличаются от плутней Земляники?

в) Осип подает совет Хлестакову поскорее уехать из города. Какие черты характера и особенности поведения Осипа «подготовили» этот совет?

г) Зачитайте, о каких «обидах», чинимых городничим, рассказывают купцы.

– Какие черты характера, поведения осуждает Гоголь?

д) О бесправном положении своем поведали и слесарша с унтер-офицерской вдовой. (Чтение текста.)

– Почему же мы смеемся над ними?

3) Писатель Владимир Владимирович Набоков отмечал, что в «Ревизоре» фон для действия создают так называемые внесценические персонажи, т. е. герои, которые не появляются на сцене, но о которых в той или иной форме сообщают действующие лица. Например, в первом акте пьесы городничий говорит о судебном заседателе, об учителях и т. д. В третьем – Хлестаков, наряду с лицами, принадлежащими к близкой ему среде (кухарка Маврушка), повествует о князьях и графах, которые якобы толкутся у него в передней, об иностранных посланниках, с которыми он якобы играет в карты, и т. д.

– Найдите упоминания и рассказы действующих лиц о несценических персонажах.

– Какое значение имеют, по-вашему, эти персонажи для понимания замысла комедии?

– Мы уже говорили о гоголевской развязке комедии, убедительна ли она и комична ли?

– Можно ли было завершить «Ревизора» удачнее? Обратили внимание на любопытную особенность заключительной сцены?

– Сам ревизор в ней не появляется: он – «за сценой»! Почему? Удачно ли это? А может быть, было бы куда сильнее для завершения комедии вывести на сцене «настоящего» ревизора? А ждали ли мы его? Было бы оправдано его появление в финале комедии?

Как бы мы ни ждали ревизора, в комедии Гоголя он остается тайной, если угодно, «инкогнито», в особом, художественном смысле, и это придает ему какой-то «мистический» смысл в финале пьесы. Ревизор у Гоголя не столько конкретное лицо, сколько олицетворение государства, мудрой и честной власти, карающей нечестивцев, на что и уповал автор бессмертной комедии.

– А как относитесь вы к этим надеждам Гоголя, расскажите об этом в своих сочинениях.

3. Выступления учащихся по главам из книги Ю. Манна «Николай Гоголь. Жизнь и творчество» – М.: Русский язык, 1988.

«Всё дурное», «все несправедливости...»

«В «Ревизоре» я решил собрать в одну кучу всё дурное в России, какое я тогда знал, все несправедливости, какие делаются в тех местах и в тех случаях, где больше всего требуется от человека справедливости, и за одним разом посмеяться над всем».

Правда, это сказано опять-таки ретроспективно: в 1847 году в «Авторской исповеди». В пору написания комедии Гоголь с такой итоговой чёткостью об её задании еще не говорил. Но само по себе такие категории, как общественная справедливость и благо, вовсе не были ему чужды; напротив, именно с их помощью, ещё с юношеских лет, обдумывал Гоголь свой путь. Вспомним: «Я перебирал в уме... все должности в государстве и остановился на одном. На юстиции. Я видел, что здесь работы будет более всего...» и т. д. Разве это не та же лексика, не тот же круг понятий, что и в определении задания «Ревизора»?

Широта и обобщённость изображения запечатлелись в первых же редакциях пьесы. Свой «уездный город» ещё в начальном варианте «Театрального разъезда...» драматург назвал «сборным городом всей тёмной стороны». Разве это не то же самое, что «собрать в одну кучу всё дурное в России...»?

В этом городе есть всё – как в маленьком государстве. Тут и просвещение, и почта, и здравоохранение, и своего рода социальное обеспечение (в лице попечителя богоугодных заведений), и карательные органы, т. е. полиция. И, конечно, суд, юстиция – предмет пристального интереса Гоголя с гимназической поры.

Город в «Ревизоре» последовательно иерархичен и, так сказать, пирамидален: на вершине его, как маленький царек, восседает городничий. Есть в городе и неофициальные сферы: своё избранное общество, своё дамское общество, в котором первенствует опять-таки семейство городничего; своё общественное мнение; свои поставщики новостей в лице городских помещиков Бобчинского и Добчинского.

Существует в городе и своя низовая жизнь, жизнь непривилегированных сословий. Жизнь эта течёт под пятой чиновников и полицейских, и мы больше ощущаем её, догадываемся о ней, чем видим на сцене. Но в четвёртом действии те, кого городничий несколько суммарно называет «купечеством да гражданством»и прорываются на первый план. Вслед за купцами, которые ещё могут отделаться взятками, появляются и беззащитные перед властями слесарша и унтер-офицерша. А там, как сообщает ремарка, вырисовывается «какая-то фигура во фризовой шинели, с небритою бородою, раздутою губою и перевязанною щекою, а за нею в перспективе показывается несколько других». Бродяги ли это какие или больные, или, может быть, «отрапортованные», то есть избитые полицейскими – мы так и не узнали. Но Гоголь во всяком случае намечает открытую «перспективу» в глубь городской жизни, заставляя предполагать в ней ещё всякое...

Гоголь везде подчёркнуто «локален», он как бы всецело захвачен лишь происходящими в городе событиями. Но глубина перспективы исподволь ведёт к обобщению. Перед нами действительно весь город – цельный и органичный. Поэтому гоголевский город словно зажил самостоятельной жизнью. Он стал минимально-необходимой моделью, которую можно и даже нужно было соотнести с другими, подчас более крупными явлениями, то есть с жизнью российской империи в целом. Мы потом увидим, как преломилась такая структура комедии в восприятии её первых зрителей.

Широта обобщения в «Ревизоре» возрастала благодаря следующей особенности гоголевской художественной манеры. Обычно в русской комедии (да и не только русской) порочным и развращенным персонажам противопоставлялся мир настоящей, честной жизни. Противопоставление осуществлялось или открыто, когда в действие включались добродетельные герои, или опосредованно, скрытно, когда присутствие подобных лиц чувствовалось за сценой.

Но Гоголь не сделал ни того, ни другого. Драматург не только отказался от идеальных, добродетельных персонажей, – он не оставил для них возможности существования и за сценой, вне сюжета комедии.

В «Ревизоре» нет даже намёка на то, что где-либо, в каком-либо дальнем или близком углу обширного русского государства жизнь протекает не так, как в городе, но по иным законам и правилам. Всё в пьесе предстаёт как общепринятое, освящённое обычаями и традицией. И городничий, и чиновники твёрдо знают, что нужно делать с прибытием «ревизора»: нужно давать взятки, задабривать, пускать пыль в глаза. Эти средства и раньше оправдывали себя, при наезде других высокопоставленных лиц (Сквозник-Дмухановский горд тем, что он «трёх губернаторов обманул», да и не только «губернаторов...»); помогут они и на этот раз.

Конечно, могло произойти и так, что ревизор не взял бы. Но тот, с кем случилось бы подобное, считал бы, что это просто его личное невезение. (Мало ли какие бывают соображения у важного лица! Например, городничий, не умея вначале найти «подход» к Хлестакову, мог подумать, что тот просто набивает себе цену.) В правильности и эффективности выбранных мер никто из чиновников не сомневается.

Не сомневаются в этом и люди низших сословий – купцы, мещане, те, кто выступает в пьесе в роли обиженных и просителей. Купцы жалуются на городничего не за то, что он берёт взятки («мы уж порядок всегда исполняем»), а за то, что он меры не знает, чересчур лютует в своей алчности («Не по порядкам поступает»). И это говорят они тому, кого считают воплощением порядка! Зная «порядок», они и сами явились к Хлестакову с подношением.

Под увеличительным стеклом

Гоголь не только особенным образом «спланировал» и «выстроил» свой город, в который «из разных углов России стеклись... исключения из правды, заблуждения и злоупотребле-ния», – но он ещё поместил этот город под гигантское увеличительное стекло. Тут видно, с каким искусством и полнотой воспользовался драматург идеей ревизии.

Гоголевский город живёт невиданно напряжённой жизнью, взволнован необычайным событием. Это событие – ожидание, приём и проводы ревизора.

Драматург создал тем самым «общую» завязку пьесы, которую он противопоставлял завязке «частной». Пример послед-ней – любовная интрига. Такая интрига затрагивает интересы двух, самое большее – нескольких героев: молодых любовников; их родных, друзей или слуг, которые помогают или препятствуют соединению любящих. Гоголь считал, что любовная завязка – это всего лишь «узелок на углике платка». Пьеса же должна вязаться «всей своею массой, в один большой общий узел».

...Любовная интрига занимает в пьесе подчинённое место. Над всем преобладает одна, всеобщая, «всегородская» забота – мысль о ревизоре.

«Не нужно только забывать того, /что/ в голове всех сидит ревизор», – напоминал Гоголь. В отношения к ревизору поставлены все без исключения персонажи, от городничего до его слуги Мишки. Больше того: приезд ревизора глубоко взволновал и тех, кто находится за сценой. Воздух пьесы наэлектризован до предела; от событий, которые совершаются на сценической площадке, токи расходятся во все стороны и пронизывают весь город.

Гоголь позднее писал об «электричестве» чина («Не более ли теперь имеют электричества чин, денежный капитал, выгодная женитьба, чем любовь?»). Можно сказать, что в «Ревизоре» действует электричество чина (предполагается, что Хлестаков имеет очень крупный чин, «больше» генерала) плюс электричество высокого положения, ответственной миссии, да ещё тайной. Так идея ревизора вывела Гоголя к тому предельному обобщению, которое он почитал необходимым для своего произведения.

Дело в том, что такая идея скрывала в себе глубокий смысл – и социальный, и психологический, и философский.

При господствовавших в дореволюционной России бюрократических порядках деятельность государственных чиновников совершалась в значительной мере «для начальства», для вида, для показа. Да и верховным властям нужно было создать у подчинённых впечатление, что оно за всем наблюдает и всё видит. Это был обоюдный обман, готовивший почву для всевозможных авантюр, мистификаций, недоразумений, ошибок. Жертвой одной из таких ошибок стали персонажи «Ревизора».

Это был, кроме того, и самообман, поскольку с прибытием ревизора связывались разные, но равно несбыточные надежды. Верховные власти питали иллюзии, что таким путём можно несколько подправить государственную машину и приостановить взяточничество и казнокрадство. Люди бесправные и обиженные тщетно ожидали, что начальственное лицо принесёт им избавление от произвола и беззакония.

Говоря о разнообразии реакции, вызванной прибытием ревизора, Гоголь писал: «У одних – надежда на избавление от дурных городничих и всякого рода хапуг. У других – панический страх при виде того, что главнейшие сановники и передовые люди общества в страхе. У прочих же, которые смотрят на все дела мира спокойно, чистя у себя в носу, – любопытство, не без некоторой тайной боязни увидеть наконец то лицо, которое причинило столько тревог и, стало быть, неминуемо должно быть слишком необыкновенным и важным лицом».

Из всех возможностей приезд ревизора оставлял реальной только одну – возможность и дальше лгать и обманывать друг друга. Чиновники города это и делают. Они спешно производят кое-какие улучшения (вроде уборки улицы, по которой поедет «ревизор»), а что касается исправления по существу, то о них и не помышляют. «Насчёт же внутреннего распоряжения и того, что называет в письме Андрей Иванович грешками, я ничего не могу сказать. Да и странно говорить. Нет человека, который бы за собою не имел каких-нибудь грехов. Это уже так самим богом устроено...» – считает Городничий.

Правда, на сей раз меры его ни к чему не привели; но это не потому, что «тактика» была неверной, а потому, что ревизор оказался не ревизором...

Неисчерпаемость характеров

В «Ревизоре» ещё более высокой степени достигло гоголевское искусство лепки комических характеров. То искусство, которое уже обратило на себя внимание в его повестях и которое превращало чуть ли не каждого его героя, по выражению Белинского, в «знакомого незнакомца».

В новой пьесе Гоголя объёмность, рельефность характеров связана с её центральным мотивом – мотивом ревизора. Ведь для персонажей комедии встреча с ревизором – больше чем служебная или административная забота. Тут, говоря словами городничего, «дело идёт о жизни человека». Ведь почти для каждого из них на карту поставлена и служебная карьера, и благополучие семьи – «жены, детей маленьких», о которых в минуту страха вспоминает городничий.

В этих обстоятельствах каждый из характеров раскрывается глубоко и разносторонне. Несмотря на исключительную рельефность гоголевских типов, невозможно определить их по одной или нескольким психологическим чертам. Еще в «Невском проспекте» Гоголь писал: «Человек такое дивное существо, что никогда не можно исчислить вдруг всех его достоинств, и чем более в него всматриваешься, тем более является новых особенностей, и описание их было бы бесконечно». Сказано это по поводу поручика Пирогова, то есть, казалось бы, одного из самых примитивных гоголевских персонажей.

В «Ревизоре» действует то же правило: на первый взгляд, персонаж может быть сведён к одной-двум чертам, но «чем более в него всматриваешься», тем более убеждаешься, что это не так.

Что, например, можно сказать о Сквознике-Дмухановском? Кто он – плут, мошенник, невежда, лицемер, карьерист? И то, и другое, и третье... Но одновременно в нём нетрудно угадать и другие черты, например, он чадолюбив, хороший семьянин. Городничий (как и любой другой персонаж пьесы) не умещается ни в одно из бытовавших в то время комедийных амплуа.

Комические ли это персонажи? В целом, да. Но в то же время комическое в их облике и поведении граничит с драматическим.

Неправильно было бы думать, что корысть составляет единственное побуждение всех действующих лиц. Выше уже приводилось замечание Гоголя о тех, кто отнёсся к прибытию «ревизора», так сказать, чисто эстетически, кто не связывал с ним никаких особенных планов и лишь трепетно ожидал увидеть столь важную особу. Примерно в таком положении находился Бобчинский. Когда он просит Хлестакова сказать в Петербурге «всем там вельможам разным: сенаторам и адмиралам, что вот... живёт в таком-то городе Пётр Иванович Бобчинский», – то во всём этом, конечно, нет ни тени корысти. Интерес Бобчинского совсем иного рода. Он видит перед собою «вельможу», представителя высоких сфер жизни; из которых нисходит свет благодати. По его понятиям, Хлестаков как «государственный человек» воплощает всё самое достойное и поэтическое в жизни. И «нижайшая просьба» Бобчинского – попытка приобщиться к этой заповедной «поэзии», чтобы и его, Бобчинского, имя не кануло в небытие. Чтобы и ему, Бобчинскому, означить «своё существование» в мире...

Словом, просьба Бобчинского представляет собою комическое проявление каких-то весьма серьёзных и высоких переживаний. И это весьма характерно для комедии в целом, ибо она раскрывает (в комическом преломлении) всю глубину натуры человека, весь строй его чувств.

Хлестаков

Гоголь считал, что главный герой комедии – Хлестаков. Такая его роль объясняется, по крайней мере, двояко: и тем, что это самый сложный образ, и тем, что он занимает особое место. Ведь именно Хлестаков – виновник необычных событий, охвативших весь город.

Автор сразу же даёт понять, что Хлестаков не ревизор (предваряя появление Хлестакова рассказом о нём слуги Осипа). Однако роль и значение этого персонажа становятся ясны не сразу.

Читатель (или зритель) гоголевской эпохи настраивался на восприятие мошенника или плута, который сознательно обманывал окружающих. Такого человека принимают за ревизора, потому что он выдаёт себя за ревизора, потому что он целенаправленно добивается каких-то выгод.

Гоголь решительно перестроил самые основы этого характера, чем в значительной мере обусловлена вся новизна, вся необычность комедии в целом.

Хлестаков не вынашивает никаких планов обмана чиновников, не ведёт никакой продуманной интриги – для этого у него слишком мало хитрости и слишком много простодушия. Хлестаков не пользуется сознательно выгодой своего положения, он и не задумывается, в чём оно состоит, только перед самым отъездом у него возникает смутная догадка, что его приняли «за государственного человека», за кого-то другого, но за кого именно – он так и не понял. Всё происходящее с Хлестаковым происходит как бы помимо его воли и тем не менее к вящей его выгоде.

Гоголь объяснял это противоречие так: «Хлестаков, сам по себе, ничтожный человек. Даже пустые люди называют его пустейшим. Никогда бы ему в жизни не случилось сделать дела, способного обратить чьё-нибудь внимание. Но сила всеобщего страха создала из него замечательное комическое лицо. Страх, отуманивши глаза всех, дал ему поприще для комической роли».

Хлестакова сделали вельможей те фантастические, извращённые отношения, в которые люди поставлены друг к другу.

Но, конечно, для этого нужны были и некоторые качества самого Хлестакова. Когда человек напуган (а в данном случае напуган не один человек, а весь город), то самое эффективное – это дать людям возможность и дальше запугивать самих себя, не мешать катастрофическому нарастанию всеобщего страха». Будь на месте Хлестакова человек с какими-то своими планами и сильными устремлениями, он бы, не жалея того, расстроил всю игру. Но ничтожный и недалёкий Хлестаков сделать это не в силах. Он бессознательно и потому наиболее верно ведёт ту роль, которой от него требует ситуация. Напоминает он в этом... лунатика, который в сомнамбулическом состоянии движется на головокружительной высоте; окликни же его кто-нибудь, разбуди – и случилась бы катастрофа.

Но «окликнуть» Хлестакова в пьесе некому. Все герои увлечены действием, они, подобно Хлестакову, не вне, а внутри ситуации. Субъективно же Хлестаков был прекрасно подготовлен к выпавшей ему «роли». В петербургских канцеляриях он накопил необходимый запас представлений, как должно вести себя начальственное лицо. «Обрываемый и обрезываемый доселе во всём, даже и в замашке пройтись козырем по Невскому проспекту», Хлестаков не мог втайне не примеривать к себе полученного опыта, не мечтать лично производить всё то, что ежедневно производилось над ним. Примерно так же, как ребёнок, который ставит себя в положение взрослого, мешая быль и мечту, действительное и желаемое.

Ситуация, в которую Хлестаков попал в городе, вдруг дала простор для сдерживаемых желаний. Он никого не собирался обманывать, он только любезно принимал те почести и подношения, которые – он убеждён в этом – полагались ему по праву. Ибо они адресованы именно ему, а не какому иному, несуществующему лицу. «Хлестаков вовсе не надувает; он не лгун по ремеслу; он сам позабывает, что лжёт, и уже сам почти верит тому, что говорит», – писал Гоголь.

В этом – причина мистификации, жертвой которой сделались чиновники и особенно городничий. Его тактика была рассчитана на настоящего ревизора. Раскусил бы он, без сомнения, и мнимого ревизора, мошенника: ситуация, где хитрость сталкивается с хитростью, коварство с коварством, была для него привычной, и он не раз выходил из неё победителем. Но чистосердечие Хлестакова обмануло городничего. Ревизор, который не был ревизором, не собирался себя за него выдавать, и тем не менее с успехом сыграл его роль, – такого никто не ожидал...

Гоголевская ирония идёт ещё дальше. Мы помним, чего горожанам стоило общение с «ревизором», какие надежды на него возлагались. Ему вручались взятки, писались жалобы, давались важные поручения. Весь город жил невиданно напряженной, полной ярких впечатлений жизнью. И казалось, что для этого не было ни малейшего основания... Ну был бы хоть плут, выдававший себя за ревизора, а то ведь все усилия были нацелены на человека, который во всём этом просто ничего не понял. Есть от чего придти в отчаяние, испытать невиданное потрясение. Так возникает последний эпизод комедии – «немая сцена».

«Немая сцена»

Эта сцена возникает внешне неожиданно, как гром среди ясного неба. Но внутренне она подготовлена всей художественной логикой, всем ходом событий. Страх, отчаяние, надежду, бурную радость – всё суждено было пережить горожанам в эти несколько часов ожидания и приёма ревизора. Переход от одного состояния к другому совершался с головокружительной быстротой. Рассудок не успевал фиксировать перемену; контуры событий смещались и наплывали друг на друга. «Не знаешь, что и делается в голове, – говорит городничий, – просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить».

И вдруг – первый удар. «Чиновник, которого мы приняли за ревизора, был не ревизор...»

Перемена так внезапна, что инерция сознания ещё продолжает рождать старые представления. Городничий выговаривает почтмейстеру, что тот осмелился распечатать «письмо такой уполномоченной особы»; Анна Андреевна восклицает: «это не может быть» – ведь «ревизор» «обручился с Машенькой». Есть в этом, конечно, и отчаянная попытка обманутых удержать обман как можно дольше.

В воздухе отчётливо запахло катастрофой, но это ещё не сама катастрофа. Она пришла, когда миновало первое потрясение от удара. Казалось, всё страшное позади. Исступлённые жалобы городничего, поиски виновников, злорадное преследование «козлов отпущения» – Бобчинского и Добчинского – дали какой-то выход досаде и горю. Но тут новый, на этот раз непереносимый удар. Известие о прибытии настоящего ревизора. «Вся группа, вдруг переменивши положенье, остаётся в окаменении».

Что означает «окаменение» реально? Недоговорённость «немой сцены» (ведь настоящий ревизор в пьесе так и не появился, и об его действиях и намерениях мы ничего не узнали) оставляла простор для различных толкований. Сам Гоголь позднее (в «Театральном разъезде...») писал, что в «немой сцене» выразился страх «неверных» исполнителей закона перед маячащей впереди царской расправой, торжеством справедливости. Намекал драматург и на иное, высшее значение сцены: прибытие настоящего ревизора символизирует божественный суд над людскими пороками и заблуждениями. Высказывались и другие точки зрения: например, в первые послереволюционные годы финал пьесы воспринимался как предощущение катастрофы всей самодержавно-крепостнической системы, как грядущая революционная буря...

Конечно, некоторые из этих трактовок (вроде объяснения финала как будущей революции) далеки от реальных взглядов Гоголя начала 30-х годов. Но в какой-то мере они предопределены самой особенностью комедии и её завершающей сцены.

Показывая, что современная жизнь приводит людей на грань кризиса, Гоголь намеренно избегал уточняющих определений. В чём состоит этот кризис и каковы будут его последствия – эти вопросы оставлены Гоголем без ответа. Например, неясно, «исправятся» ли герои, восторжествует ли справедливость в результате действий настоящего ревизора. В последней сцене всё внимание сосредоточено только на эффекте ужаса, потрясения. Все тревоги и страхи с прибытием настоящего ревизора сконденсировались и как бы откристаллизовались в застывших позах. Возникает гротескный образ окаменения: то же чувство страха, которое двигало персонажами, заставило их в роковую минуту застыть навсегда (Гоголь специально указывал на символическую длительность «немой сцены» – «почти полторы минуты», в другом месте даже «две-три минуты»).

Но этим значение «немой сцены» не исчерпывается. Говоря о воздействии театра на зрителей, Гоголь писал: «Нет выше того потрясения, которое производит на человека совершенно согласованное согласье всех частей между собою, которое доселе мог только слышать он в одном музыкальном оркестре...»

Согласованность пьесы получает в её финале пластическое выражение и ведёт к согласованности зрительного зала и его всеобщему потрясению. Гоголь возвещал о явлении чудодейственного ревизора, но обращался-то он к реальным людям, своим современникам. От их всеобщих усилий ожидал он победы над злом и неправдой.

Другими словaми, «немая сцена» наряду с такими особенностями пьесы, как синтетическое, «сборное» «устройство» города, свидетельствовала о новых стремлениях Гоголя. Стремлениях к тому, чтобы максимально сблизить художественную мысль с мыслью гражданской, «поприще писателя» с поприщем общественного деятеля. Осуществлялось это ещё достаточно тактично, осторожно, с живым ощущением специфики художественного языка и с острой боязнью в чём-нибудь против неё согрешить. Впоследствии такое равновесие и гармония выдержи-вались Гоголем не всегда и не во всём...

4. Чтение статьи учебника «Будьте внимательны к слову» (с. 355–356). Работа по вопросам (с. 356–358).