Форма проведения: урок-суд над помещиками из поэмы «Мертвые души» Н.В. Гоголя
Ход урока:
Секретарь. Встать, суд идет!
Судья. Прошу защитника и обвинителя, почтенную публику занять свои места. Слушается дело о губернских помещиках, которые обвиняются:
Манилов - в бесхозяйственности, бесхарактерности, пустой
мечтательности;
Коробочка — в жадности и косности;
Ноздрев — в бесцельной активности, хамстве, пьянстве, во лживости и мошенничестве;
Собакевич в грубосги и чрезмерном чревоугодии;
Плюшкин в беспредельной скупости, превратившей его в «прореху на человечестве», в том, что он потерял человеческий облик.
Чтобы лучше понять обвинение и защиту, чтобы приговор суда был единственно справедливым, соответствующим букве закона, заслушаем показания каждого из этих помещиков и проследим путь их моральной деградации, путь падения.
Помещик Манилов, вам предоставляется слово.
Манилов. Я — уважаемый отец семейства; имею на по-печении двух отроков — Фемистоклюса и Алкида, верный супруг и старинный владелец Маниловки, родового имения в... (приказчик, сколько душ?)... в двести душ. Хоть и не имею блестящего образования, как иные, но без ложной скромности скажу: прелю- безнейший и препочтеннейший человек, слуга отечества. Имею дом, стоящий на эдаком возвышении, три клумбы по-английски, чудеснейшую беседку под названием «Храм уединенного размышления», в которой я предаюсь отрадным мечтаниям.
Защитник. Позвольте, о чем же вы мечтаете?
Манилов. Глядя с крыльца на пруд, я мечтаю о том, чтобы от дома провести подземный ход или через пруд построить прекрасный каменный
мост, на котором бы разместились по обеим сторонам скамеечки, а на них бы сидели купцы и продавали разные мелочные товары, нужные для крестьян
.
Защитник. Прошу покорнейше господ судей учесть хозяйственные способности моего подзащитного, его радение о своих крепостных.
Обвинитель. Но ведь эти радения только в мечтах, а на деле?! Крестьяне живут в сереньких бревенчатых избах, нигде меж ними нет ни растущего деревца, ни другой какой земли. А сколько умирает у вас крестьян от голода, от болезней?
Защитник. Я протестую! Люди умирали и умирать будут, при чем же здесь господин Манилов? Ответьте на мой вопрос, подзащитный. Много ли вы читаете? Манилов. На этот вопрос я отвечу с превеликим удовольствием. Я очень много читаю, проглядываю «Сына Отечества», и, заметьте, с превеликим удоюльствием.
Обвинитель. А как вы объясните тот факт, что закладка в книге два года покоится на четырнадцатой странице?
Манилов. Да, вы знаете, семейные заботы, благоденствие деток, Маниловки, размышления о судьбе Отечества — все это занимает много времени...
Судья. А как вы объясните показания свидетеля М. «В первую минуту разговора с ним не можешь не сказать: «Какой приятный и добрый человек!» В следующую за тем минуту ничего не скажешь, а в третью скажешь: «Черт знает что такое»! — и отойдешь подалыне, если ж не отойдешь, почувствуешь скук' смертную?»
Манилов. Господин ? Не понимаю... Это не племянник нашего многоуважаемого полицмейстера?
Что ж, очень милый человек, имели мы с ним продолжительную беседу, паренье мысли эдакое, но отчего же он так изволил отозваться обо мне? Отчего скука? Отчего? Черт знает что такое... Не понимаю, господа.
Судья. А еще о вас говорят: «Человек так себе, ни то ни се, ни в городе Богдан ни в селе Селифан».
Манилов. Это, кажется, из пословицы... Как же изволите понимать такое изречение? Не пойму, такое глумление...
Судья. Помещица Коробочка, расскажите суду о вашей жизни.
Коробочка. Я — старинная столбовая дворянка, помещица. Имею, батюшка, приличное поместье, дворик, где полно всякой домашней твари: и индеек, и кур, и петухов, и боровков. А какие огороды у меня, сударь, прости бог хвастунью: и капуста, и репа есть, и лук, и свеюта... А за огородами, напротив свиного хлева, — избы моих крестьян, их у меня душ восемьдесят.
Судья. Вы торгуете?
Коробочка. Торгую понемногу, господи помоги. И пенькой, и салом, и крестьянами, коли бог пошлег.
Судья. Вопросы к подсудимой имеются?
Защитник. Какие вопросы, и так ясно, что это хорошая хозяйка.
Обвинитель. У меня вопрос. Как это вы можете торговать живыми людьми, будто вещами? Разве возможно такое в наш просвещенный век?
Свидетельница Н: Прошу слова. Ну, полно вам, батюшка. Что же тут страшного?! Все торгуют, крепостные — хороший товар, ходовой. Намедни мне госпожа Коробочка продала двух девок по сто рублей каждая. Какие вышли славные работницы, сами салфетки ткут.
Судья (Коробочке). А свидетель Чичиков называет вас «крепкоголовой», «дубинноголовой», «проклятой старухой».
Коробочка. С нами крестная сила! Какие вы страсти говорите! Не хочу на ночь вспоминать о господине Чичикове. Ведь он, несмотря на то что
дворянин,почтенный с виду господин, затеял покупать у меня мертвые души. А я, скажу прямо, растерялась и стала жутко торговаться, а вдруг — продешевлю... Вот, видно, и недовольным он остался, что не позволили ему провести матушку-помещицу, оставить с носом. Ну да бог с ним, с бессовестным, я свое взяла, и кончено. А вы, господин судья, сало свиное не покупаете?
Судья. Садитесь, подсудимая, садитесь. Прошу, господин Ноздрев, встаньте, расскажите о себе суду.
Ноздрев. Ну что сказать о себе? Как говорится, славный малый, Лихач, охотник погулять, в картишки перекинуться... А ярмарки... люблю, брат, ярмарки! Хоть и продулся в последний раз, зато как покутили, погуляли как! Я за обед только шампанского й 17 бутылок выпил...
Судья. Ладно, ладно. Вы женаты?
Ноздрев. Был когда-то, да жена умерла, царство ей
небесное.
Судья. Ну, а дети есть?
Ноздрев. А как же! Хотя... не до них, брат. Вот пускай нянька за ними смотрит. Эх, смазлива, черт!.. А вот псарни, господа, это, я вам скажу, такое дело... Там я — отец родной. Я тебе, ваше превосходительство, могу щенка подарить, а лучше давай поменяемся... Да хоть на твою трубку, а?
Судья. Благодарю покорно. Вы лучше скажите: за что
вас называют «историческим человеком»?
Ноздрев. А это оттого, что я все время попадаю в истории.
Чичиков (с места). Позвольте добавить, господин судья. Весьма неприятные истории приключаются с подсудимым. Недавно и мне пришлось оказаться свидетелем пренеприятнейшей истории. Хотел я заключить сделку, весьма выгодную для обеих сторон... Что? Какую?.. Да это неважно...
Ноздрев. Нет, брат, ты скажи, скажи, какую. Суду будет интересно узнать
об этом, свинья ты эдакая.
Чичиков. Прошу прощения, я весьма тороплюсь. Так вот: только случаи меня спас от самоуправства господина Ноздрева. Ведь он, извините, хотел меня избить вместе со своими дворовыми. Ни одно дело не проходит у него без вмешательства властей, жандармов. Честь имею откланяться.
Ноздрев. Ах ты, жук! Я вам такую историю поведаю про него, пальчики оближете.
Судья. Хвагит. С нас досгаточно ваших исгорий. Слушаем помещика... э... Медведева... то есть Собакевича. Извините. Расскажите, как живете, чем занимаетесь.
Собакевич. Владенья у меня добрые (поглаживает живот). Деревня, сосновый бор, березовая роща, поля, свой двор, дом.
Защитник. У господина Собакевича все на века. Не только постройки — березы и те в два обхвата. Настоящий хозяин!
Судья (Собакевичу). Чем же вы занимаетесь?
Собакевич. Как когда. В основном охотой. Мишек люблю бить — слабость, извините.
Судья. Ваша цель в жизни?
Собакевич. Сытно поесть. Осетринку, поросенка с хреном, бараний бок с кашей — эх! Уважаю.
Обвинитель (передразнивает). «Бок с кашей!» Обжорство — вот его цель, смысл и суть жизни.
Судья. Как вы относитесь к председателю дворянскрго собрания?
Собакевич. Дурак, какого поискать.
Судья. А губернатор?
Собакевич. Сам разбойник и рожа воровская.
Обвинитель. Да вы же грубиян!
Защитник. Зато крепостных не обижает. Каждого в лицо знает.
Обвинитель. Ну да, с мужиками он в ладу. А обижать будет, так самому накладно станет — они же его собственность.
Секретарь. Суд продолжается.
Судья. Помещик Плюшкин. Вам слово. Барыня, я же звал Плюшки... Прошу прощения, господин Плюшкин.
Плюшкин (гаОким голосом). Что вам сказать, господа. Беднею я. Грабители в разор вводят. Хотя бы Прошка, вот эдакий. Всыпать бы ему, да нечем. Кругом издержки.
Защитник. Хочу сказать — ведь господин Плюшкин бьш прекрасным хозяином, рачительным. Соседи ездили к нему учиться мудрой скупости, разумной бережливости. У него работали фабрики, станки, прядильни, плуги, молоты, косы. Приветливая хозяйка, его жена, славилась хлебосольностью. Но хозяйка умерла. Старшая дочь выскочила замуж. Сын уехал. Младшая дочь тоже умерла. Господин Плюшкин остался один, неутешный в своем горе.
Обвинитель. Все это так. Но в одиночестве его бережливость превратилась в скупость с волчьим аппетитом, жадными глазами. Вы бы глянули на его дом: развалины в грязи, в пыли, в копоти. Ужас! Как он мог докатиться до такого?
Судья. А сколько у вас душ?
Плюшкин. С тысячу было. Да в запрошлом году от мора померло, да в бегах которые.
Обвинитель. Оттакого убежишь!
Судья. Как же вы думаете жить далыле?
Плюшкин. Как это священники-то не обращают внимания? Сказал бы поучение: ведь против слова божия-то не устоишь.
Обвинитель. Ну вы, я думаю, устоите!
Секретарь. Слово господину судье.
Судья. Перед вами предстали люди с их взглядами, мыслями, чувствами и поступками, в которых мы наблюдаем утрату человеческих начал, на что и
обратил внимание господин Гоголь: «один за другим у меня следуют герои, один пошлее другого».
В Манилове есть хотя бы что-то человеческое, например, его беспомощные «порывания» к духовной жизни. У крепкоголовой Коробочки нет даже и намека на какую-то духовную жизнь. У Ноздре-ва, наглого озорника, нечистоплотного в мыслях и посіупках, полностью отсутствуют принципы нравственности. В Собакевиче в обнаженном виде проступает жестокое и зверское. И, наконец, перед нами предстает Плюшкин — помещик, в котором человеческая личность достигла предела духовного оскудения, находится на грани психического распада. Эти ничтожные люди, к сожалению, не составляют исключения, они — обычные, типичные ддя нашей среды. То обстоятельство, что они душе-владельцы, лишает помещиков человеческого в них. Как мы, просвещенные люди, не замечаем ужасов порабощения одного человека другим! Развенчаем же миф о добром хозяине- помещике! Перед нами прошли «угодливые невольники власти и безжалостные тираны своих рабов, пьющие кровь и жизнь народа с той же естественностью и простодушием, с каким ребенок сосет грудь своей матери». (Ггрцен) Суд приговаривает этих помещиков к вечному презрению за паразитический образ жизни,
