Житийные традиции в творчестве Л. Улицкой

Ковалев С.А.

Духовно-нравственное воспитание на уроках литературы (на материале романа Л.Улицкой «Даниэль Штайн, переводчик»)

Русская литература на первый план всегда выдвигала духовно-нравственные вопросы, пыталась дать нравственный ориентир человеку в жизни. В современном литературном контексте, в эпоху господства постмодернизма, взгляд на мир с точки зрения вечных религиозных истин особенно актуален.

В работе мы обратились к одному из жанров древнерусской литературы, агиографии. Истинная вера помогала святым Древней Руси переживать все невзгоды и трудности, особенно это ощутимо в житиях юродивых, которые, выбрав такой способ служения Богу, уже пошли по пути вечных тягот и лишений.

Возможно, именно те художественные произведения, которые содержат в себе черты житийности, будут способствовать духовному росту и обогащению молодежи XXI века.

Сказанное выше дает возможность обозначить актуальность нашей работы, посвященной рассмотрению развития агиографического жанра и особенностей юродства в Древней Руси, их влияния, проявления основных черт и традиций в современной литературе.

Автор-агиограф ставил основной задачей обязательное прославление святого.

Житийная схема определяла в основных чертах характеристику идеального святого, стиль и композиционные элементы жития. Начиналось оно обычно предисловием. В нем авторы говорили о недостаточности своего литературного образования и таланта для описания жизни человека столь большой святости. Затем приводились доводы, побуждавшие писать житие.

Главная часть жития обычно строилась по следующему плану: сведения о родителях и родине святого; рассказ о поведении будущего святого в детстве, о его тяге и способностях к образованию; описание подвижнической жизни в монастыре или пустынном уединении; в конце шли предсмертные наставления, кончина святого, чудеса, происходившие после его смерти, заключение.

Жития старались сделать как можно более торжественными, изгоняя индивидуальные черты святости, которые могли бы покоробить благочестивого читателя, особенно это заметно в древнерусских житиях юродивых.

Юродство – добровольно принимаемый христианский подвиг из разряда так называемых «сверхзаконных», не предусмотренных иноческими уставами. Презрение к общественным приличиям составляет нечто вроде привилегии и непременного условия юродства.

Внешний вид юрода – открытое вызывающее представление того, чего в обществе больше всего опасаются – нищеты, безумия и отверженности. Его тело, одежда, слова, действия – нестерпимый антимир для благополучной социальной жизни.

Жития юродивых занимают незначительное место в агиографической литературе, однако оказывают влияние на русскую литературу.

Роман Людмилы Улицкой «Даниэль Штайн, переводчик» – это колоссальный проект, основанный на реальных событиях. Писательница рисует образ еврея Даниэля Штайна. Роман посвящен реально жившему и скончавшемуся в 1998 году монаху-кармелиту, брату Даниэлю Освальду Руфайзену.

Название романа, «Даниэль Штайн, переводчик», можно интерпретировать по-разному. Даниэль Штайн – это главный герой. Интерес представляет для нас уточнение – переводчик. Даниэль во время войны с Германией служил в белорусской полиции, а затем в гестапо переводчиком. В мирное время он стал католиком, принял монашеский сан. И всю свою жизнь вел людей к вере и Богу, помогая найти себя. То есть стал «переводчиком» слова Божьего для мирян.

Композиция «Даниэля Штайна» довольно необычна: в нем нет четкой последовательности событий, перед нами то 1983 год, то 1959, но все происходящее взаимосвязано. По этому поводу автор пишет так: «…книга эта не роман, а коллаж. Я вырезаю ножницами куски из моей собственной жизни, из жизни других людей и склеиваю… "живую повесть на обрывках дней"».

В романе нет и повествователя, читатель узнает о произошедших или о происходящих событиях из писем героев, записей из дневников, статей из газет, различных протоколов. Видимо, это связано с тем, что при написании произведения Людмила Улицкая изучила много литературы о Даниэле Руфайзене, евреях, войне, беседовала с родственниками и близкими Даниэля Писательница и сама встречалась с ним в Москве в 1992 году, весь разговор был записан на диктофон, эту запись в дальнейшем использовала Улицкая в своей работе над романом.

Говоря о традициях житийной литературы в «Даниэле Штайне», отметим следующее: предисловие, которое мы привыкли видеть в житии, в романе Улицкой тоже есть, однако здесь нельзя говорить о традиционном житийном предисловии. В конце каждой части идет письмо Людмилы Улицкой Елене Костюкович, все письма отправлялись после написания той или иной части. В своих посланиях писательница сообщала о том, как начинала писать роман, как шла работа над частью, что она собирается написать дальше, какие герои ждут своей очереди.

Таким образом, в романе «Даниэль Штайн, переводчик» мы видим трансформированное житийное предисловие. Жанровые особенности и черты позволяют нам отнести письма писательницы именно к агиографическим предисловиям. Следовательно, можем говорить о том, что уже в этом проявляются традиции житийного жанра в романе.

Проследить агиографические традиции мы можем в эпизодических персонажах.

Монах Рафаил, о нем узнаем из дневника Хильды, встретившей его в 1972 году: «…на отшибе не то дом, не то конура… И вылез такой дряхлый кузнечик с большой костлявой головой…». Уже при первом описании старика в памяти всплывает образ юродивого. Жизнь монаха полностью соответствует описанию жизни святых и юродивых агиографии.

Рафаил уходит из отчего дома в юности, как и святые герои.

Самой яркой характеристикой, позволяющей отнести старца Рафаила к юродивым являются следующие слова: «…он ходит босой и в рваной одежде и моется, когда идет дождь и много воды в корыте набирается, и потому никто не желает видеть ни его ума, ни его образования».

В образе Рафаила Улицкая показала истинного святого, пришедшего к вере еще в юные годы.

Ольга Исааковна Резник. В 1978 году Даниэль получил письмо от незнакомой женщины, просившей о крещении. А приняла она такое решение после операции на сердце ее сыну Давиду, во время которой он умер, а затем ожил. В этот момент молилась жена Давида, именно тогда Ольга Исааковна почувствовала присутствие и помощь Всевышнего («…я чувствовала… как будто дул сильный ветер… в три часа у него остановилось сердце… Но в тот день, я знаю, Христос спас моего сына»). Но Ольга Исааковна говорит и о том, что во сне к ней пришел Господь и позвал к себе: «Я видела Его во сне, он мне говорил – иди, иди сюда!». Перед нами картина общения с Высшей силой, что находим и в житиях. Умерла Ольга Исааковна мирно и спокойно, во сне, как самая настоящая праведница.

Но настоящим святым среди эпизодических героев романа, на наш взгляд, является старец Абун, о котором узнаем из письма Федора Кривцова: «Вот привел меня Господь в такое место, о котором молил. Старца нашел настоящего». Абун был отшельником, вел аскетический образ жизни, служил Богу вдали от людей.

Когда Даниэль отпевал старца Абуна в его пещере, «на площадку хлынуло солнце, такое сильное, как будто рядом огонь заполыхал». В этом фрагменте писательница показывает невероятное явление, происходящее после смерти Абуна. Это служит еще одним доказательством святости и приближенности к Богу. Да и сам Даниэль Штайн считал, что старец «вознесен выше ангелов».

Таким образом, можно говорить о том, что влияние житийной литературы прослеживается в эпизодических персонажах «Даниэля Штайна».

Образ главного героя романа, монаха Даниэля Штайна, сложен и противоречив.

Жизнь Дитера Штайна (имя в документах) в произведении излагается «не по порядку». Да, мы видим детство и взросление героя, тягу к учебе, приход к Богу.

Одаренность стала причиной того, что в семилетнем возрасте Даниэля забирает к себе тетя, «чтобы он мог ходить в хорошую еврейскую школу». Можно сказать, что таким образом Улицкая показала уход из отчего дома, который мы встречаем в житиях.

Будучи ребенком Даниэль общался с Господом. В четвертой части романа, в последней беседе Даниэля Штайна со школьниками, мы находим еще одно доказательство предопределенности его пути: «Я с детства ощущал присутствие Божественной Силы, которая держит наш мир. И когда это чувство ослабевало, я получал свидетельства и подтверждения того, что человек не одинок в мире».

В годы войны Дитер Штайн служил в гестапо. Даниэль так говорит о полезности своего выбора: «Большую часть разбирательств я вскоре стал вести самостоятельно, и мне удавалось защитить невинных… способствовать справедливости. Я постоянно искал случая сделать что-нибудь для людей – это было единственное, что давало мне силы прожить день с утра до вечера».

Молодой человек, рисковавший собственной жизнью ради других, отважившийся на организацию побега из гетто и веривший в себя и Бога, поистине святой («…я чувствовал, что несу ответственность за многих людей. Брать ответственность на себя важнее, чем исполнять приказ. Я благодарен Богу, что он наградил меня этим качеством»).

На протяжении всей послевоенной жизни Даниэль помогал людям, приходившим к нему с самыми различными просьбами и проблемами, принимал у себя и бездомных, и наркоманов, некоторые из которых становились на ноги и начинали новую жизнь. В трудный момент Даниэль поддержал забеременевшую девочку Дину Коген, а после рождения сына (с диагнозом гидроцефалия) помог найти врача и собрать деньги на операцию.

Мать Иоанна сказала, что «святой – существо тихое, незаметное, спит под лестницей, одет неприметно». Эти слова полностью подходят к Даниэлю, и сама матушка так отозвалась о нем: «Он у нас человек неприметный, всю жизнь где-то под лестницей живет».

Характеристика «всю жизнь где-то под лестницей живет» довольно интересна, и у нас в одночасье возникает ассоциация с юродивыми. Однако понятно, что мать Иоанна употребляет это выражение в переносном смысле, показывая читателю, что Даниэль Штайн не был избалован бытом. Это черта блаженных Христа ради.

Внешний вид Даниэля тоже был необычен: он не носил рясу, а ходил в мирской одежде. Вещи донашивал после Авигдора и не любил новые («…он вначале ходил в этом облачении, а потом снял, ходил как все люди. Очень любил после меня одежду донашивать. Он новую одежду не любил»). Павла Кочинского встречает в растянутом свитере и соломенной шляпе. Странное одеяние для монаха.

Как и юродивые Даниэль Штайн не отвечал злом на зло и критиковал папскую власть. Вот традиционный житийный ход – противопоставление себя окружающим и церкви.

Следовательно, в образе Даниэля Штайна мы прослеживаем влияние житий святых и юродивых.

Таким образом, мы можем говорить, что в романе Л.Е. Улицкой «Даниэль Штайн, переводчик» прослеживаются не только традиции агиографической литературы, но и их трансформация.