Учебно-исследовательская работа "Семантика и функции двери в произведениях Н.Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки» и «Тарас Бульба».
Учебно-исследовательская работа "Семантика и функции двери в произведениях Н.Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки» и «Тарас Бульба».
За свою жизнь человек проходит сквозь миллионы дверных проемов. Для входа в здание и выхода из него человеку приходится открывать и закрывать миллионы дверей. Иногда дверь оказывается открытой, иногда закрытой. Иногда для того, чтобы открыть дверь нужно приложить определенные усилия.
Вы уже знаете о суперспособностях современного учителя?
Тратить минимум сил на подготовку и проведение уроков.
Быстро и объективно проверять знания учащихся.
Сделать изучение нового материала максимально понятным.
Избавить себя от подбора заданий и их проверки после уроков.
Просмотр содержимого документа
«Учебно-исследовательская работа "Семантика и функции двери в произведениях Н.Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки» и «Тарас Бульба».»
Муниципальное бюджетное общеобразовательное учреждение г.Хабаровска «Средняя школа №49 имени героев-даманцев».
Научно-исследовательская работа.
Семантика и функции двери в произведениях Н.Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки» и «Тарас Бульба».
2. Функция и семантика двери в произведении Н.В.Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки»……………………………………………………....11
3 Функция и семантика двери в произведении Н.В.Гоголя «Тарас Бульба»……………………………………………………………..………...17
Заключение……………………………………………………………………22
Список литературы…………………………………………………………...24
Введение
За свою жизнь человек проходит сквозь миллионы дверных проемов. Для входа в здание и выхода из него человеку приходится открывать и закрывать миллионы дверей. Иногда дверь оказывается открытой, иногда закрытой. Иногда для того, чтобы открыть дверь нужно приложить определенные усилия. Иногда теряется ключ, и для Семантика и функция двери в произведениях Н.Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки» и «Тарас Бульба».
1. Славянские фольклорно-мифологические истоки
семантики двери
того чтобы войти в помещение, приходится взламывать дверь. Эти постоянные и бесчисленные взаимодействия с дверями сделали их также частью человеческого подсознания. Об этом свидетельствует постоянное использование дверей в качестве символов художниками и писателями, а также сценаристами и режиссерами. Даже в обычной беседе можно услышать выражения, в которых используются образные выражения, связанные с дверью: « Ломиться в открытую дверь.», «Нужные двери всегда открываются со скрипом», «Открытая дверь и святого может ввести в соблазн», «Ломился в закрытую дверь, пока открытую не заперли» «Гостя встречай за порогом и пуская наперед себя через порог. Через порог не здороваются. Через порог руки не подают»и т.д.
Если мы обратимся к словарю символов, то увидим насколько многопланово символическое значение образа двери:
1.Порог двери - граница.
2.Двойной символ - защиты и доступа.
3.Переход из одного места или состояния в другое, от света к тени; 4.Превращение, вход в новую жизнь, инициация;
В данной работе мы хотим обратиться к двери как элементу домашнего пространства. Пространство как универсальная категория человеческого мышления имеет большое значение в литературе, будучи свойством и реального, и художественного миров, способом восприятия и отражения действительности.
Художественное пространство емко характеризует мироощущение, поведение людей определённой эпохи, служит принципом построения литературного произведения и «кодом» его понимания. Одним из специфичных видов пространства является домашнее. Дом воплощает в себе систему коллективных представлений о «правильной» для данного сообщества организации быта, включающей в себя отношения к природному, социально-коммуникативному и информационному пространству. С космологической точки зрения дом является центром мироздания, его наиболее упорядоченной, благодаря человеческому присутствию, зоной. Принадлежа космосу, дом выступает частью внешнего природно-стихийного пространства, а будучи особой сферой, воплощает «свое», окультуренное пространство, подчиненное человеку. С социальной точки зрения дом – это, прежде всего, род, семья, о чем свидетельствует даже современное бытовое словоупотребление («дружить домами»). Тем самым структура домашнего пространства отражает организацию семьи как общественной группы, систему гендерных (мужское и женское), возрастных, функциональных (торжественное/сакральное пространство, зона питания, сна, ухода за телом и т.п.) разделений. В аспекте коммуникативном дом является организатором внешнего и внутрисемейного общения, зоной, включенной в ритуально-обрядовую жизнь и последовательно регламентированной в традиционалистской культуре. С ролью дома как центра обрядности связана также информационная функция. Именно в доме – из его устройства, из протекающей в его стенах хозяйственной деятельности, из концентрирующихся в нем вербальных и письменных текстов – человек получает важнейшие сведения о природно-космической и социальной организации действительности. Художественная функциональность домашнего пространства является актуальной темой современного литературоведения, отечественного и зарубежного. Этой теме посвящено и написано много работ. Значительно менее изученной остается внутренняя организация домашнего пространства, его членение и функции отдельных элементов. В особенности это касается такой ключевой детали, как дверь, обозначающей рубеж жилища и коммуникацию с внешним миром.
В нашей работе мы хотим раскрыть семантику и обозначить функции двери как детали домашнего пространства на примере произведений Н.В.Гоголя.
Поэтому цель нашей работы – исследование семантики и функции образа двери в произведениях Н.В.Гоголя.
Для достижения данной цели были поставлены следующие задачи:
2.Рассмотреть семантику и функции двери в произведениях Н.В.Гоголя «Ночь перед рождеством» и «Тарас Бульба»
Объект исследования: произведения Н.В.Гоголя «Ночь перед рождеством», Тарас Бульба».
Предмет исследования: семантика и функции двери как составляющей домашнего пространства в творчестве Н.В. Гоголя.
Предмет и цели работы мотивировали отбор материала, которым послужили тексты произведений Н.В.Гоголя, статьи Л.Н. Виноградовой и С.М. Толстой в словаре «Славянские древности»., статья Ю.М. Лотмана «Проблема художественного пространства в прозе Гоголя», работы таких известных лингвистов, как М.М.Бахтин, В.Н.Топоров, а также литературные справочники, энциклопедии, мифологические словари, словари символов и др.
21. Славянские фольклорно-мифологические истоки
семантики двери
Дверь как символ входа и выхода обозначает границу жилого пространства, обеспечивая его связь с внешним миром (открытая дверь) и защиту от него (закрытая дверь). По ряду признаков дверь противопоставлена окну, что проявляется в обычае выносить «нечистого» покойника не через дверь, а через окно (или специально проделанный проем в стене). В христианстве значение двери трактуется как вход в царство небесное или дверь спасения, царские врата в храме.
В народных верованиях дверь (как и дом в целом) получает метафорическое осмысление в анатомическом коде, например, уподобляясь рту. Например, при лечении верхнего зуба использовали щепку с верхней балки дверного косяка, а при лечении нижнего — щепку, срезанную с порога.
В обрядовой практике дверь служила чаще всего объектом охранительных магических действий, относящихся к важнейшим моментам семейной жизни (роды, свадьба, смерть). Нормальным, по народным поверьям, считалось положение закрытых дверей; сон об открывающейся двери был предвестием беды. Вставляя дверную раму при строительстве дома, украинцы Харьковщины закрещивали ее топором и говорили: «Двери, двери, будьте вы на заперти злому духови и ворови». Открытой держали дверь в особых случаях: если в доме был умирающий, дверь отворяли, чтобы помочь душе покинуть тело, и оставляли незакрытой до тех пор, пока родные не возвратятся с похорон. В ряде районов Сербии и Черногории при выносе покойника было принято снимать с петель дверь и переворачивать ее. В южно-сербской области Косово при выносе умершего дверь снимали и ставили на место только после того, как гроб выносили со двора. Во многих местах у славян в поминальные дни и накануне Рождества дверь открывали или хотя бы оставляли незапертой, чтобы души умерших могли прийти на совместный семейный ужин. В родильном обряде открывание дверей, окон и шкафов использовалось как магическое средство для облегчения родов.
Объектом охранительной магии могла выступать как сама дверь, так и ее части: порог, притолока, дверные косяки и петли, замочная скважина и ручка. Особое внимание уделялось внешней стороне двери; для защиты от нечистой силы в дверь втыкали предметы-обереги (нож, вилы, обломки серпов и кос) либо рисовали на ней охранительные знаки. В обычаях было украшать снаружи дверь растительным орнаментом или рисунками растений и цветов. Изнутри дома дверь защищали тем, что закрещивали ее; ставили рядом с дверью ухват, топор, нож и другие металлические предметы, перевернутую вверх прутьями метлу и т. п.
Нередко дверь выступала и объектом очистительных ритуалов: по прошествии некоторых праздников, опасных периодов календаря или в случае массовых болезней ее обмывали святой водой, окуривали травами. В Болгарии в завершение свадьбы молодая обмывала свежей водой столбы ворот, дверь и углы дома.
Почтительное отношение к двери проявляется в запретах сжигать и вообще уничтожать старую непригодную дверь (болг.), а также в свадебных обычаях, когда при входе в дом жениха новобрачная должна была поцеловать правый дверной косяк (серб.) или помазать медом дверь и порог дома (болт.). У южных славян дверь обливали также кровью жертвенных животных.
В обычаях ритуальных бесчинств дверь, как и ворота, является типичным объектом шуточных деструктивных действий: ее подпирали поленом, привязывали к ней трещотку, мазали дверь грязью, дегтем и т. п. К подобным действиям примыкает и обрядовое битье посуды о дверь, бросание в нее камней.
Место в проеме двери часто использовалось в лечебной магии: лежащего на этом месте больного «обметала» веником или обливала наговорной водой знахарка, перешагивала через него, заговаривая болезнь. Через открытую дверь вели магический диалог двое заговаривающих. В гаданиях и приметах символика двери связана прежде всего с идеей «выхода» из дома, осмысляемого либо как замужество, либо как смерть. По русским поверьям, если незакрытые глаза покойника обращены к входной двери, то в доме будет еще один умерший. Если дым от погасшей свечи тянулся к двери, то это сулило девушкам замужество в новом году.
В пределах фольклорно-мифологической семантики жилища у двери был ряд специфических функций. В первую очередь они определялись ролью в моделировании природно-космологической сферы и отграничения от нее человеческого пространства. Так, в восточнославянском жилище строго регламентировалось расположение окон и дверей в соответствии со сторонами света. Изначально «вход, служивший одновременно источником дневного света, ориентировался преимущественно на юго-восточные румбы», однако с разделением функций двери и окна их расположение дифференцировалось: в северновеликорусском, украинском и белорусском плане жилища в эту сторону смотрят окна, а дверь обращена на северо-запад. Дверь, близ которой помещалась печь, была выходом в сферу «холода» и хтонических природных стихий, через нее осуществлялась коммуникация с людьми и взаимодействие с миром мертвых. Космологическая привязка определяла и ряд пространственных оппозиций, спроецированных уже на социальную структурированность дома: центр – периферия, правая половина – левая половина, внутренняя сфера – внешняя сфера. Первые части оппозиций связывались, тем самым, с юго-востоком и с оконной стороной (красный угол, место хозяина, мужская половина), вторая, соответственно, с дверью и северо-западом (хозяйственная часть, бабий угол). Помимо вписывания дома в космос дверь и окно выполняли и противоположную функцию – отграничения и фильтрации непосредственно защитную роль играли стены жилища, они препятствовали вторжению внешних стихий; дверь и окно снимали абсолютность барьеров и способствовали контактам с миром, которые, однако, должны были проходить селекцию: путь нежелательным влияниям или гостям заграждался. Т.В. Цивьян обоснованно акцентирует здесь регламентирующую функцию, отраженную, в частности в корпусе загадок и заговоров о замках и запорах: «Маленький, пузатенький, весь дом бережет»; «Молчан-собака весь дом стережет; «Замкну замки замками, заключу ключи ключами» и др. В обрядовой практике защитно-селективная роль двери очень активна. С.М. Толстая и Л.Н. Виноградова выделяют в качестве основных: родильный и свадебный обряд, охранительную и лечебную магию, очистительные ритуалы, а также гадания. Семантически немаркированной является в фольклорном представлении закрытая дверь, это ее «нормальное» ограждающее положение («Двери, двери, будьте вы на заперти злому духу и ворови», малорусский заговор). Знаковым становится открывание двери при входе и выходе как для хозяев, так и для гостей, оно сопровождается «микроритуалом» встречи / прощания, дорожной молитвы («Без Бога – ни до порога») и провожания. Если же речь идет о рождении, смерти или свадьбе, когда человек покидает / входит в дом не временно, а навсегда, обряды, локализованные у двери и порога, становятся развернутыми, насыщаются космологической, соматической и социальной семантикой.
семантики двери,можно выделить основные функции двери:
1. Связь с внешним миром и в то же время защита от него
2. Вход в царство небесное
3. Хозяйственная часть, бабий угол
4.Коммуникация с людьми и взаимодействие с миром мертвых
5. Место для использования лечебной магии.
2. Функция двери как элемента жилищного пространства в повести Н.В.Гоголя Вечера на хуторе близ Диканьки»
В «Вечерах на хуторе близ Диканьки» отразились космогонические социальные и коммуникативные аспекты смыслов, связанные с построением домашнего пространства. В космологическом плане дом выступает вертикальной, связывающей небо и преисподнюю, и горизонтальной, освоенной человеком оси мироздания. С социальной точки зрения дом несет роль организации семьи как общественной группы, с информационной - служит местом общения и передачи родовой памяти. Именно с таких семантических ракурсов мы рассмотрим образ двери, как части домашнего пространства.
Гоголь сохранил в повестях многие гендернопоколенческие приметы в структуре восточнославянского жилища, связанные с местом женских и мужских персонажей, отцов и детей. При всей карнавальной путанице отношения между членами семьи здесь в целом иерархичны и традиционны, что воплощается и в распределении домашнего пространства. В «Вечерах» мы периодически переносимся то в женскую, преимущественно девичью, половину хаты, то в мужскую, свою роль играет и печь, и красный угол, разделены зоны старшего и младшего поколения. В «Сорочинской ярмарке» и «Ночи перед Рождеством» наиболее подробны и колоритны образы женского мира дома, в «Страшной мести» и «Иване Федоровиче Шпоньке и его тетушке» основное внимание уделено миру мужскому. При описании женской половины в повествовании нередко возникает мотив заглядывания и подглядывания, которое совершают не только герои, но и сам рассказчик, виртуально проникающий в более закрытую, в сравнении с мужской, домашнюю сферу, хотя в пространственном плане именно она расположена ближе к выходу, к двери, где стоит печь, посуда и хозяйственная утварь, где происходит готовка и куда сначала попадает гость. Подобная локализация облегчает неожиданное проникновение. Так, у входа нечаянно застает Черевик танцующую Параску: «Черевик заглянул в это время в дверь и, увидя дочь свою танцующею перед зеркалом, остановился» . В следующий момент, узнав о сватовстве, девушка бросается к двери: «Не успела переступить она за порог хаты, как почувствовала себя на руках парубка в белой свитке» . Почти так же застает Оксану сначала повествователь («Теперь посмотрим, что делает, оставшись одна, красавица дочка», а затем и Вакула: «Чудная девка! – прошептал вошедший тихо кузнец, – и хвастовства у нее мало! С час стоит, глядясь в зеркало, и не наглядится, и еще хвалит себя вслух!». В сюжетах гоголевских повестей, построенных на любовно-авантюрной коллизии, бытовая жизнь женской половины, проходящая сугубо внутри дома, отодвинута в тень, и женщины предстают в коммуникативных ситуациях, в моментах контакта с внешним миром, чаще всего генетически связанных с ритуалами сватовства. В них значим акт пересечения границы – двери и порога, особенно если он происходит неожиданно. Олеся сурово упрекает кузнеца за такое нарушение ритуала: «Зачем ты пришел сюда? – так начала говорить Оксана. – Разве хочется, чтобы выгнала за дверь лопатою? Вы все мастера подъезжать к нам. Вмиг пронюхаете, когда отцов нет дома». Напротив, традиционная форма ухаживания, подразумевающая выполнение фольклорно одобренных обрядов – песни под окном, способствует добровольному пересечению границы и счастливому свиданию, как у Ганны и Левко, пусть и не одобряемому старшими: «Нет, видно, крепко заснула моя ясноокая красавица! – сказал козак, окончивши песню и приближаясь к окну. Просунь сквозь окошечко хоть белую ручку свою…» Деревянная ручка у двери в это время завертелась: дверь распахнулась со скрыпом, и девушка на поре семнадцатой весны, обвитая сумерками, робко оглядываясь и не выпуская деревянной ручки, переступила через порог. Характерно, что в сценах, где мы видим отступления от норм морали и присутствие нечистой силы, Гоголь не упоминает окна как канала коммуникации, а дверь становится для гостя источником потенциальной угрозы – внезапного стука вернувшегося хозяина. Хавронья или Солоха приводят своих любовников через ход, не предназначенный для ритуально одобренного проникновения: первая – через плетень («Сюда, Афанасий Иванович! Вот тут плетень пониже, поднимайте ногу, да не бойтесь…», а вторая, будучи ведьмой, – через печную трубу, орудие связи с огненным миром преисподней : («…спустилась по воздуху, будто по ледяной покатой горе, и прямо в трубу. Черт таким же порядком отправился вслед за нею».
Роль двери как пороговой зоны актуальна в еще одном значимом контексте, связанном со свадебной обрядовостью. В славянском фольклоре свадьба, являющаяся ритуалом инициации, перекликается с похоронами и включает в себя образы смерти, проникновения в потусторонний мир, контакт с предками. Так, все свидания Петра и Пидорки происходят в переходных зонах – либо на мосту, либо в сенях, где однажды в темноте жених влепляет поцелуй вместо невесты ее отцу Коржу: «лукавый настроил сдуру старого хрена отворить дверь хаты. Одеревянел Корж, разинув рот и ухватясь рукою за двери». Здесь сени предстают обманчивым пространством, где властен лукавый, подстрекающий героев к опрометчивым поступкам. В следующем эпизоде уже сам дом для девушки выступает символическим гробом, а немилая свадьба с ляхом мыслится как похороны: И родной отец – враг мне: неволит итти за нелюбого ляха. Скажи ему, что и свадьбу готовят, только не будет музыки на нашей свадьбе; будут дьяки петь, вместо кобз и сопилок. Не пойду я танцовать с женихом своим; понесут меня. Темная, темная моя будет хата: из кленового дерева, и, вместо трубы, крест будет стоять на крыше! Этой «свадьбы», которую готов разделить с невестой и Петр, однако, не происходит, но ее аналогом становится реальная свадьба, где обручается с Пидоркой герой, совершивший преступление и вступивший в сговор с дьяволом: «да и заварили свадьбу: напекли шишек, нашили рушников и хусток, выкатили бочку горелки; посадили за стол молодых; разрезали коровай; брякнули в бандуры, цымбалы, сопилки, кобзы — и пошла потеха...». Со впавшим в умопомешательство мужем Пидорка уже на деле оказывается запертой в доме-гробе: «Страшно ей было оставаться сперва одной в хате; да после свыклась бедняжка с своим горем». В итоге, тем не менее, окончательно переходит рубеж миров Петрусь, а Пидорка остается по сю сторону запертой двери: «В испуге выбежала она в сени; но, опомнившись немного, хотела было помочь ему; напрасно! дверь захлопнулась за нею так крепко, что не под силу было отпереть. Сбежались люди; принялись стучать; высадили дверь : хоть бы душа одна. При всей мотивной сложности в «Вечерах» инстанцией, определяющей законность или незаконность присутствия гостя и возможность его контактов с женской половиной, особенно в форме сватовства, выступает неизменно хозяин-мужчина, своеобразный хранитель границы. Можно заметить вместе с тем, что у Гоголя «демонизированная» функция источника запретов и хранителя границы-двери нередко травестируется и становится источником ряда карнавальных положений. Так, Чуб, заплутавший по дороге, принимает за хозяина своего дома Вакулу, который сам здесь находится на положении гостя, но, примеряя роль мужа Оксаны, намеревается «отломать с досады бока» (I, 210) незваному посетителю: Хлопая намерзнувшими на холоде руками, принялся он (Чуб) стучать в дверь и кричать повелительно своей дочери отпереть ее. „Чего тебе тут нужно?“ сурово закричал вышедший кузнец. Чуб, узнавши голос кузнеца, отступил несколько назад „Э, нет, это не моя хата“, говорил он про себя: „в мою хату не забредет кузнец. Чья бы была это хата? Вот на! не распознал! это хромого Левченка, который недавно женился на молодой жене. Однако ж Левченко сидит теперь у дьяка, это я знаю, зачем же кузнец?.. Э, ге, ге! он ходит к его молодой жене. Вот как! хорошо!.. теперь я всё понял“. Завязавшаяся перепалка «хозяина» и «гостя» является немногочисленным примером нарушения обрядовых норм пересечения границы, что Чуб пытается оправдать карнавальной вольностью колядования («„чего доброго еще приколотит проклятый выродок!“ и, переменив голос, отвечал: „Это я, человек добрый! пришел вам на забаву поколядовать немного под окнами“» (Инициаторами приема гостей или гостями, тем самым, являются в первую очередь мужчины, как Черевик, идущий с ярмарки «с кумом и дочкою, которые вместе с напросившимися к ним в хату гостьми произвели сильный стук, так перепугавший нашу Хиврю. Гости тоже были в веселом расположении духа и без церемонии вошли прежде самого хозяина». Это определяется публичностью их положения в родовом сообществе, где именно они осуществляют санкционированную коммуникацию (общение женщин неофициально и принимает форму слухов и пересудов, чаще всего недостоверных, как в «Ночи перед Рождеством»). Тот же Черевик мыслит выход из дома и посещение новой хаты дьяка не только поводом для попойки, но и выполнением этикетного долга поздравить с новосельем, и желанием поговорить с уважаемыми (голова), новыми (бас) или интересными (дегтярь Микита) людьми: „Так ты, кум, еще не был у дьяка в новой хате?“ говорил козак Чуб, выходя из дверей своей избы . Ему до смерти хотелось покалякать о всяком вздоре у дьяка, где, без всякого сомнения, сидел уже и голова, и приезжий бас, и дегтярь Микита, ездивший через каждые две недели в Полтаву на торги и отпускавший такие шутки, что все миряне брались за животы со смеху (I, 205). При всей важности границ свободное общение жителей одного селения – отличительная черта в мире «Вечеров». Как справедливо констатировал В.А. Кошелев, «“гостеванье” становится организующим сюжетным мотивом первого цикла гоголевских повестей: основные события происходят именно “в гостях”», что воплощает карнавальную свободу общения, публичность родового быта и прочность социальных связей – в отличие от более позднего «Миргорода». С приглашения в гости начинает свой рассказ и сам Рудый Панько, для которого это и патриархальный этикет, и требование души, подразумевающее обильное, до отвала угощение, приобщение к миру хозяина: «Приезжайте только, приезжайте поскорей; а накормим так, что будете рассказывать и встречному и поперечному». Обязательное угощение здесь – ритуальное действо, сопровождаемое беседой, то есть, по сути, акт не только бытовой, но и коммуникативно-информационный, следствием же гостеванья и угощенья является добрая слава о хозяине, распространяющаяся как в ближней родовой сфере, так и, по замыслу Панька, в космологических масштабах – до «инобытийного» Петербурга. «Гостеванье» требует особого внимания к акту пересечения границы – порога хозяйского жилища, сфере детально регламентированной в восточнославянских обрядах. Знаковым становится открывание двери при входе и выходе как для хозяев, так и для гостей, оно сопровождается «микрообрядом» встречи / прощания, дорожной молитвы («Без Бога – ни до порога») и провожания. В «Ночи перед Рождеством» характерен следующий эпизод: «Пацюк, верно, крепко занят был галушками, потому что, казалось, совсем не заметил прихода кузнеца, который, едва ступивши на порог, отвесил ему пренизкий поклон». Здесь порог выступает в двойной роли: с одной стороны, как место бытовых ритуалов приветствия, соблюдение или нарушение которых определяет возможность коммуникации между гостем и хозяином, а с другой он обозначает космологическую границу, зону «иного» пространства, откуда приходит гость, хотя в данном случае демонологическим персонажем является Пацюк. Целый ряд обрядовых примет в контексте демонологических мотивов вспоминает, в частности винокур в «Майской ночи», когда в дом головы нежданно вторгается пьяный Каленик. Изначально собрание проходит в полном соответствии с ритуалом, включая рассаживание гостей: «Под самым покутом, на почетном месте, сидел гость (винокур)»; «На конце стола курил люльку один из сельских десятских, составлявших команду головы, сидевший из почтения к хозяину в свитке». Однако потом происходит вопиющее нарушение, что акцентируется неблагообразием пересечения многократно упоминаемого порога: В это время что-то стало шарить за дверью; дверь растворилась, и мужик, не снимая шапки, ступил за порог и стал, как будто в раздумьи, посреди хаты, разинувши рот и оглядывая потолок. Это был знакомец наш, Каленик. „Вот, я и домой пришел!“ говорил он, садясь на лавку у дверей и не обращая никакого внимания на присутствующих. Реакцией на подобное своеволие, как и в ряде приведенных выше эпизодов, становится хозяйский запрет, отказ в приеме гостя: «„За это люблю“, сказал голова: „пришел в чужую хату и распоряжается, как дома! Выпроводить его по добру по здорову!..“». Но карнавальный контекст сцены и опьянение Каленика заставляют собравшихся отнестись к нему как своего рода юродивому: «Винокур верил всем приметам, и тотчас прогнать человека, уже севшего на лавку, значило у него накликать беду» (I, 166). И далее винокур, блюститель ритуалов, советует даже не бранить виноватого («Боже сохрани тебя, и на том, и на этом свете, поблагословить кого-нибудь такою побранкою!» (I, 167), а в подкрепление своих слов рассказывает притчубыличку о своей теще, пожалевшей галушку голодному прохожему: Так называемая «нищая лавка», куда мог сесть без разрешения хозяина гость «Христа ради». 99 Вдруг откуда ни возьмись человек, какого он роду, бог его знает, просит и его допустить к трапезе. Как не накормить голодного человека! Дали и ему спичку. Только гость упрятывает галушки, как корова сено. „А чтоб ты подавился этими галушками!“ подумала голодная теща; как вдруг тот поперхнулся и упал. Кинулись к нему – и дух вон. Удавился“. „ с того времени покою не было теще. Чуть только ночь, мертвец и тащится. Сядет верхом на трубу, проклятый, и галушку держит в зубах“ (I, 167).
С ролью дома как центра обрядности связана также информационно регламентирующая функция. Именно в доме человек получает важнейшие сведения о природно-космической и социальной организации действительности. Он «считывает» их визуально из символических кодов, определяющих видимую организацию домашнего пространства, а также из обрядов, как театрализованных действ. Еще одним каналом является практическая деятельность, хозяйственные навыки, приобретаемые в работе по дому. Наконец, дом – это еще и сфера концентрации вербальных текстов, связанных с обрядами, фольклором и трудом. Совместное домашнее собрание и рассказывание историй в «Вечерах», будучи вынесенным в заглавие, определило саму жанровую форму и принцип циклизации, восходящий к устно-обрядовой коммуникации с ее привязанностью текста к ритуальной ситуации общения. У Гоголя ею явилось рекреационное игровое действо, близко связанное со свадебно-любовной сферой (пространство встреч девушек и парней и, тем самым, поиска жениха / невесты 180): только вечер, уже наверно где-нибудь в конце улицы брежжет огонек, смех и песни слышатся издалеча, бренчит балалайка, а подчас и скрыпка, говор, шум... Это у нас вечерницы! соберется в одну хату толпа девушек совсем не для балу, с веретеном, с гребнями; и сначала будто и делом займутся: веретена шумят, льются песни, и каждая не подымет и глаз в сторону; но только нагрянут в хату парубки с скрыпачем — подымется крик, затеется шаль, пойдут танцы и заведутся такие штуки, что и рассказать нельзя. Но лучше всего, когда собьются все в тесную кучку и пустятся загадывать загадки, или просто нести болтовню. Боже ты мой! Чего только ни расскажут! Откуда старины ни выкопают! Каких страхов ни нанесут!. На подобных вечерницах происходит санкционированное обычаем пересечение границ жилища большим собранием молодых гостей, поводом для которого является совместная работа, оборачивающаяся весельем, играми и ухаживаниями. Разделение на женскую и мужскую часть здесь отменяется, дверь дома открыта для всех, а информационное пространство распахивается в хронологическом и космологическом плане. Последний аспект отражает функциональную связь в восточнославянской семантике жилища брачного и воспитательного комплексов: вечерницы только с одной стороны – пространство свадебно-любовных игр, которые должны закончиться созданием нового дома, а с другой – повод для передачи значимой информации, родовой памяти, облеченной в том числе в нарративные формы быличек и легенд. Они для собравшихся становятся сводом мифологических прецедентов из «старины», призванным предотвратить «неправильное» поведение и утвердить его этически-ритуальную норму. Как констатирует Л.Н. Виноградова «былички, тематически связанные с нарушением принятых в социуме обычаев, могут рассматриваться как тексты сюжетно оформленных иллюстраций, наглядных пособий, примеров из жизни, предназначенных для обучения правилам коммуникации с потусторонним миром»
Таким образом, рассмотрев двери как элемент жилищного пространства в повести Н.В.Гоголя «Ночь перед Рождеством», можно отметить следующие аспекты, связанные с семантикой и функциями двери.
При описании женской половины в повествовании нередко возникает мотив заглядывания и подглядывания, связанный с образом двери.
Двери чаще всего связанны с ритуалами сватовства. В них значим акт пересечения границы – двери и порога, особенно если он происходит неожиданно.
Дверь часто становится для гостя источником потенциальной угрозы.
Роль двери как пороговой зоны связанна со свадебной обрядовостью.
Дверь – как элемент ритуального действа, сопровождаемое беседой, а как следствие гостеванье и угощенье и добрая слава о хозяине.
Открытая дверь для всех - информационного пространство (передача быличек и легенд) и пространство свадебно-любовных игр, которые должны закончиться созданием нового дома
3. Функция и семантика двери в произведении
Н.В.Гоголя «Тарас Бульба»
В повести «Тарас Бульба» действие происходит в «открытом» мире, где
«степь и небо противостоят дому и вещам». Дому здесь отводится очень
скромное место как временному привалу в кочевой военной жизни казака,
которая проходит в степных походах. И дверь здесь будет являться как символом противопоставления этому открытому пространству.
Пространственно и время героев – это путь, постоянное передвижение, в котором в исходную точку пространства вернуться зачастую уже невозможно. Именно так, расставаясь, видят дом Андрий и Остап: «Они, проехавши, оглянулись назад; хутор их как будто ушел в землю; только видны были над землей две трубы скромного их домика да вершины дерев, по сучьям которых они лазили, как белки» . В рамках необратимого линейного сюжета преодоление пространства является нормой, а остановка, задержка, долгое пребывание в доме – признак некоего отклонения.
Граница, ограждение в подобном открытом пространстве и времени, как правило,отсутствует. Ее нет в Сечи, будь то разделение между куренями или даже внешний оборонительный вал, никем не охраняемый:
Наконец они минули предместие и увидели несколько разбросанных куреней,покрытых дерном или, по-татарски, войлоком. Нигде не видно было забора или тех низеньких домиков с навесами на низеньких деревянных столбиках, какие были в предместьи. Небольшой вал и засека, не хранимые решительно никем, показывали страшную беспечность (II, 62).
Дверь как маркер границы, тем самым, оказывается бесполезной и
упоминается лишь при описании чужого пространства, прежде всего поль-
ского жилища. Она выступает знакома чужеродного и представляет собой
вызов для героев, преодолеваемый исключительно хитростью.
В первую очередь это связано с Андрием, которого влечет польское
пространство, и он часто бродит по улицам Киева, заходя в район аристокра-
тов. Здесь мы прослеживаем мотив устремленности героя, его способность легко переходить границы и принимать новое, даже если это грозит серьезной опасностью. Важно отметить, что вход в чужой и запретный дом инвертирован - перевернут, для Андрия дверью становится каминная труба: «..он пролез чрез частокол в сад, взлез на дерево, которое раскидывалось ветвями на самую крышу дома; с дерева перелез он на крышу и через трубу камина пробрался прямо в спальню красавицы» (II, 57).
Только Андрий, уже проникавший в чужое пространство и ставший, в частности, в сцене переодевания, уже в чем-то своим для него, оказывается способен преодолеть границу, на сей раз через подземный ход. Дверь под землю здесь выступает символическим аналогом попадания в иной мир: «Отклонив хворост, нашли они род земляного свода – отверстие, мало чем большее отверстия, бывающего в хлебной печи. и скоро очутились оба в совершенной темноте» (II, 94). Двери в подземный ход здесь можно рассматривать и как символ и предзнаменование смерти Андрию, двери в подземное царство мертвых.
Мотивы обманного проникновения и хитрости в образе Андрия акцентируют не только «романную» его природу, но и сказочные черты.
Так, двери для Андрия уподобляются сказочному чуду.
«Наконец дверь отперлась; их встретил монах, стоявший на узенькой лестнице, с ключами и свечой в руках. Он посветил им, запер за ними дверь, ввел их по лестнице вверх, и они очутились под высокими, темными сводами монастырской церкви. Андрий не без изумления глядел из своего темного угла на чудо, произведенное светом».
В доме прекрасной полячки двери уподобляются окнам, ведя героя в новые световые пространства: Свет, проходивший сквозь щель ставня, тронул кое-что: малиновый занавес, позолоченый карниз и живопись на стене. Здесь татарка указала Андрию остаться, отворила дверь в другую комнату, из которой блеснул свет огня.
Он видел сквозь растворившуюся дверь, как мелькнула быстро стройная женская фигура с длинною роскошною косою, упадавшею на поднятую кверху руку. Он не помнил, как взошел и как затворилась за ним дверь. В комнате горели две свечи; лампа теплилась перед образом (. Двери как будто манят героя и завораживают, они выступают здесь как символ чего-то тайного, необычного, сказочного.
В гоголевской повести, однако, только Андрий способен воспринять поэзию городского пространства и органично влиться в него, став, тем самым, изменником по отношению к казакам. Тарас Бульба, истинный запорожец, воспринимает город как радикально чужой и чуждый локус, будь тогрязная лачуга жида Янкеля в Умани, или пышная панская Варшава. В первом случае его восприятие откровенно уничижительно: «Он прямо подъехал к нечистому, запачканному домишке, у которого небольшие окошки едва
были видны, закопченные неизвестно чем; труба заткнута была тряпкою, и
дырявая крыша вся была покрыта воробьями. Куча всякого сору лежала пред
самыми дверьми» (II, 149). Жилище подтверждает для героя низменную
природу жида и, кроме того, демонстрирует абсолютно чуждую казаку, оби-
тателю открытого пространства, заботу о скрытности. Так, едва впустив
Тараса Бульбу, Янкель «запер осторожно дверь, чтобы их не видели».
Варшава для Тараса – мир постоянно множащихся преград, лабиринт закрытых дверей („Ступайте!“ говорил один из них, отворяя одною рукою дверь . Они вступили в коридор, узкий и темный, который опять привел их в такую же залу с маленькими окошками вверху. II, 158), отворить которые можно, только если скрыть свое истинное лицо, переодеться иностранным графом.
Город, полный «преград- дверей» подлежит уничтожению. И финальным символом повести становятся развалины, горящие после карающего похода Тараса. Двери, как символ чужого, враждебного, закрытого - разрушены. В разрушенной крепости, на фоне готического антуража, герой и будет пленен: « Бульба занял для роздыха оставленную развалившуюся крепость. Над самой кручей у Днестра-реки виднелась она своим оборванным валом и своими развалившимися останками стен. Щебнем и разбитым кирпичом усеяна была верхушка утеса, готовая всякую минуту сорваться и слететь вниз» (II, 170). Альтернативой замкнутому пространству дома-крепости выступил открытый простор реки и крутизна горы, где на могучем дереве принимает смерть Тарас Бульба: «Притянули его железными цепями к древесному стволу, гвоздем прибили ему руки и, приподняв его повыше, чтобы отовсюду был виден казак, принялись тут же раскладывать под деревом костер» (II, 170).
Таким образом, мы видим, что дверь, как часть дома, которая несет символ закрытости, отгороженности от пространства несет у Н.Гоголя негативный смысл, как уклонение от идеала жизни-пути, жизни-движения.
Заключение
Итак, рассмотрев некоторые рассказы Н.В.Гоголя из «Вечеров на хуторе близ Диканьки» мы можем сделать вывод, что здесь очень сильно прослеживаются многие славянские фольклорно-мифологические истоки
семантики функции и двери,как части жилищного пространства.
Связь с внешним миром и в то же время защита от него
Открытая дверь для всех - информационного пространство (передача быличек и легенд) и пространство свадебно-любовных игр, которые должны закончиться созданием нового дома.
Хозяйственная часть, бабий угол - мотив заглядывания и подглядывания. Мотив сватовства, свадебная обрядность. Неожиданность проникновения через дверь.
3.Коммуникация с людьми - гостеванье, угощенье, добрая слава о хозяине.
В произведении Н.В.Гоголя «Тарас Бульба» двери выступают в двоякой роли.
С одной стороны -– тайна, новое познание, а с другой - символ чужого, враждебного, закрытого, отгороженности от пространства, как уклонение от идеала жизни-пути, жизни-движения.
