Особенности эстетики русского постмодернизма на примере анализа эстетической системы романа Андрея Битова "Пушкинский дом" (статья)

Особенности эстетики русского постмодернизма на примере анализа эстетической системы романа Андрея Битова "Пушкинский дом".

Появление и развитие постмодернизма было обусловлено развитием искусства как в США и Западной Европе, так и в России (СССР). Причиной этого процесса были объективные факторы: изменение отношений между искусством и реальностью. В результате в конце XX - начале XXI в. постижение реальности и человека как субъектов искусства должно было подойти к некоему финалу как исчерпавшее себя.

Этот период в нашей стране характеризуется существованием так называемой "авангардной парадигмы" как некоего сочетания культурных интенций. Авангардная парадигма, как и другие культурные проекты начала века, имела в своем основании значительное событие - "смерть Бога" и необходимость каким-то образом заполнить освободившееся, но не исчезнувшее место. Различные культурные течения старались найти высший смысл существования, новую религию, главенствующий Логос - как опоры существования, опоры творчества (модернизм).

С победой Советской власти и культуры авангардная парадигма воплотилась в сочетании с тоталитарной политической практикой: налицо целостная идеология и стремление все подвести под ее рамки. Благодаря тоталитарной государственной политике первые ростки постмодернизма были благополучно проигнорированы и затоптаны, место государственной культуры прочно занял социализм, который в конце 40-х - 50-х гг. был высшей точкой эволюции авангардной парадигмы. Интересно то, что при попытке реализации утопии коммунистического жизнестроительства имело место огромное количество побочных эффектов, которые в своей "монструозности" и непредсказуемости приобрели вполне постмодернистские очертания. Тоталитарная система сама оказалась способной порождать великолепные симулякры (неизменные атрибуты постмодернистской культуры), кроме существующей действительности появилась действительность официальная - в докладах, отчетах, газетах и т.д. Производство идей стало важнее любого другого производства.

В результате этих процессов постмодернизм в нашей стране мог развиваться и развивался двумя основными путями. Путь первый, под влиянием объективных факторов давший несколько искаженные результаты, почему эти результаты именуются не постмодернизмом, а соц-артом. Соц-арт - это то, во что выродился соцреализм, замкнувшийся на самом себе, то есть соцреализм породил пародию на самое себя.

В процессе существования соц-арт доводит до логического предела стиль советского искусства, а также погружает соцреалистические тексты в другой контекст с целью профанировать источник, то есть работа с отрефлексированным, вторичным материалом, что сближает его с постмодернизмом. Но, с точки зрения В.Курицына, для постмодернизма характерна всеобъемлющая материя духа и бескорыстное служение культуре и эволюции, тогда как соц-арт отличает более конкретная, земная функциональность, более узкая область художественного материала. Но это не мешает явлениям воздействовать друг на друга в качестве катализаторов: постмодернизм подсказывает метод борьбы с наследием соцреализма, а соц-арт учит жить в пространстве культуры, помогает в освоении социалистической реальности.

Второй путь развития и самоутверждения постмодернизма лежал через подполье. Первые опыты осуществлялись людьми неофициальной, так называемой "второй культуры" и укладывались до поры до времени в стол. Основной чертой литературных работ было критическое, подчас болезненное отношение к тоталитарной системе, стремление творить что-то вне официальной идеологии, освободиться от нее. Поэтому и было неизменным подчас нарочитое противодействие официальщине, попытки поисков иной идеологической основы. Оказали некоторое воздействие и западные идеи, но влияние не было сильным по причине отсутствия прямых культурных контактов.

После Великой Отечественной войны литературе был дан иной толчок - художники обратились к теме движения народов, раскрытия исторических переломных событий, участия и победы советских людей в войне. Так же обострилась проблема самоценности человеческой личности, вопрос о смысле жизни, проблема народной и национальной жизни. Подобные события и поднятые в новом качестве глобальные проблемы не могли не повлиять на русский постмодернизм. Благодаря этому да, вероятно, русскому менталитету, требующему и находящему повсюду смысловой стержень, может, не всегда осознаваемый, русский постмодернизм отличается от западного более явным, отчетливым присутствием автора, который, в свою очередь, обнаруживает свое присутствие невысказанной идеей. Так, в романе А.Битова "Пушкинский дом" ощущается тоска по возведенной в абсолют классике XIX в. и одновременное вскрывание явления симулятивности, "ненастоящести" эпохи. Венедикт Ерофеев в поэме "Москва - Петушки" обнаруживает яркую чужеродность героя этому миру.

Таким образом, можно сделать вывод, что появление постмодернизма в нашей стране носит закономерный, но благодаря существованию тоталитарной системы, не совсем объективный характер. Этот и некоторые другие факторы обуславливают значительное отличие русского постмодернизма от западного.

М.Липовецкий, опираясь на основной постмодернистский принцип паралогичности и на понятие "паралогия", выделяет некоторые особенности русского постмодернизма по сравнению с западным. Паралогия - "противоречивое разрушение, призванное сдвигать структуры разумности как таковые"[6;285] Паралогия создает ситуацию, обратную ситуации бинарности, то есть такой, при которой существует жесткая оппозиция при приоритете какого-то одного начала, причем, признается возможность существования противостоящего ему. Паралогичность заключается в том, что существуют оба эти начала одновременно, взаимодействуют, но одновременно полностью исключается существование компромисса между ними. С этой точки зрения русский постмодернизм отличатся от западного сосредоточием как раз на поисках компромиссов и диалогических сопряжений меж полюсами оппозиций, на формировании "места встречи" между принципиально несовместимым в классическом, модернистском, а так же диалектическом сознании, между философскими и эстетическими категориями.

В то же время эти компромиссы принципиально "паралогичны", они сохраняют взрывной характер, неустойчивы и проблематичны, они не снимают противоречия, а порождают противоречивую целостность.

В русском постмодернизме так же отмечается отсутствие чистоты направления -например, с постмодернистским скепсисом в нем уживаются авангардистский утопизм (в сюрреалистической утопии свободы из "Школы для дураков" Соколова) и отголоски эстетического идеала классического реализма, будь то "диалектика души у А.Битова или "милость к падшим" у Вен. Ерофеева и Т.Толстой.

Если на Западе постмодернизм рождается из процесса деконструкции монолитной, высоко иерархиезированной культуры модернизма, канонизированного авангарда, то у нас эквивалентом такого культурного монолита становится соцреализм. Но монолит соцреализма не является основным и решающим материалом. Довольно большое влияние и значение имели также субстраты традиции Серебряного века (творчество М.Цветаевой, А.Ахматовой, О.Мандельштама, Б.Пастернака), культуры авангарда (Маяковский, Крученых, Казаков и др.), "натуральной школы" (Сейфуллина, Неверов и др.) и прочих явлений многообразной культуры, которые переплетались довольно причудливо.

Таким образом, русский постмодернизм представляет собой уникальное явление и несет в себе такие основные черты постмодернистской эстетики, как:

• отказ от истины, отказ от иерархии, оценок, от какого бы то ни было сравнения с прошлым, отсутствие ограничений;

• тяготение к неопределенности, отказ от мышления, основанного на бинарных оппозициях;

• неприятие категории "сущность", вместо нее - появление понятия "поверхность" (ризома), "игра", "случай", принятие категорий "ризома", "симулякр";

• направленность на деконструкцию, т.е. перестройку и разрушение прежней структуры интеллектуальной практики и культуры вообще; феномен двойного присутствия, "виртуальность" мира эпохи постмодернизма;

• отказ от идеи линейности, в русле которой автор предшествует тексту, порождает текст; текст допускает бесконечное множество интерпретаций, потерю смыслового центра, создающего пространство диалога автора с читателем и наоборот. Важным становится то, как выражается информация; преимущественное внимание к контексту;

• текст являет собой многомерное пространство, составленное из цитат, отсылающих ко многим культурным источникам.

Тоталитарная система и национальные особенности обусловили яркие отличия русского постмодернизма от западного, а именно:

1. Русский постмодернизм отличается от западного более отчетливым присутствием автора через ощущение проводимой им идеи;

2. Он паралогичен по своей сути и вмещает в себя семантические оппозиции категорий, между которыми не может быть компромисса (М.Липовецкий);

3. Категория симулякра носит двусмысленный характер, выполняя одновременно функцию разрушения реальности и синтезируя новую реальность (при условии осознания их симулятивной, иллюзорной природы); категория Пустоты обладает онтологическим верховенством над всем остальным и является самостоятельной величиной (самоуглубленная и спокойная); категория Смерти выступает как универсальная стратегия перевода с одного культурного языка на другой, перехода к воссозданию новой реальности;

4. В русском постмодернизме отмечается отсутствие чистоты направления (сочетания авангардистского утопизма и отголоски эстетического идеала классического реализма);

5. Русский постмодернизм рождается из поисков ответа на отличную от западной коллизию - на сознание расколотости культурного целого, не на метафизическую, а на буквальную "смерть автора" и складывается из попыток в пределах одного текста восстановить культурную органику путем диалога разнородных культурных языков;

6. Особенностью русского постмодернизма является так же архитип юродивого, который в тексте является энергетическим центром и выполняет функции классического варианта пограничного субъекта, плавающего между диаметральными культурными кодами и одновременно функцию версии контекста;

7. Русский постмодернизм имеет несколько вариантов насыщения художественного пространства, например:

а) насыщенное состояние культуры;

б) бесконечные эмоции по любому поводу; и др.

Исходя из вышесказанного, рассмотрим, какие особенности эстетики русского постмодернизма проявились в эстетической системе романа Андрея Битова "Пушкинский дом".

Прежде всего, пристальное внимание необходимо обратить на такое противоречивое явление в романе, как пролог, который к тому же написан позже остальных глав, как бы вдогонку изображаемым событиям, и являет собой яркий пример авторской рефлексии написанного. Пролог изображает момент кульминации романа. Сцена написана сугубо объективно, с точки зрения постороннего, и смысл происходящего читателю непонятен. В романе впервые появляется отрывок, набранный особым курсивом. Так называемый "Курсив мой-А.Б." будет встречаться на протяжении всего романа как проявление Автора-личности, одного из субъектов повествования. Во введении Автор-Андрей Битов заявляет свои основные цели и методы, отразившиеся в романе. Эти методы во многом соответствуют основным методам постмодернизма: "Мы склонны ... следовать освященным, музейным традициям, не опасаясь перекличек и повторений, - наоборот, всячески приветствуя их, как бы даже радуясь нашей внутренней несамостоятельности, воспользоваться даже тарой, созданной до нас и не нами..” [2;7]. Таким образом, автор заявляет о намеренном использовании "тары", что будет служить достижению поставленной цели, о помещении настоящего в "несохранившиеся... склянки", в старые, вечные рамки. Но кроме этих рамок автор рассчитывает на "неизбежное сотрудничество и сотрудничество и соавторство времени и среды" [2;8], что утверждает эпоху основной героиней романа.

Итак, автор намеревается использовать старые рамки для помещения нового содержания, что становится видно уже из названий глав и разделов: "Отцы и дети", "Герой нашего времени", "Фаталист", "Маскарад" и т.д. Подобная аллюзийность является ярким и неизменным признаком постмодернистской интертекстуальности.

А.Битов использует также точные цитаты из упомянутых произведений в качестве эпиграфов. Авторы и произведения, которые в целом явно ориентированы на постмодернистскую модель отражения окружающей действительности и создания субъективного художественного мира, не указаны, но вполне узнаваемы, и рассчитан этот прием прежде всего на эрудированного читателя. Функции данных цитат (как наименований, так и эпиграфов) сводятся к тому, чтобы напомнить читателю о вечности и повторяемости той или иной темы, для их обостренного восприятия, а главное для того, чтобы подчеркнуть основную идею произведения, показать умерщвленное пространство культуры, от которой остались одни названия, обретающие в настоящем несколько иное значение.

Так, например, раздел первый назван "Отцы и дети". Но герой, Лева Одоевцев, мало похож на Базарова или Аркадия Кирсанова; скорее, он является носителем обобщенной вневременной идеи "детей" в целом. Несмотря на явную параллель Модеста Платоновича Одоевцева с Павлом Петровичем Кирсановым (см. эпиграф к главе "Отец отца": "В Дрездене, на Брюлевской террасе, между двумя и четырьмя часами, в самое фешенебельное время для прогулки, вы можете встретить человека лет около пятидесяти, уже совсем седого и как бы страдающего подагрой, но еще красивого, изящно одетого и с тем особенным отпечатком, который дается человеку одним лишь долгим пребыванием в высших слоях общества") он весьма отдаленно напоминает этого героя. Такое же слабое отношение к последнему имеет и дядя Диккенс (Дмитрий Иванович Ювашов). Но оба этих героя в одном находят точки соприкосновения с идеей Павла Петровича: они все являются носителями идеи прошлой жизни, культуры, твердыми приверженцами ее.

То есть герои этого раздела собой, своими характерами, взаимоотношениями воплощают классическую, "вечную" проблему отцов и детей. Правда, время, как одно из главных действующих лиц, жестко вносит свои коррективы: меняются акценты ценностей поколений (поколение отцов оказывается натуральнее, естественнее поколения детей), но конфликт разрешается традиционно в пользу детей.

Этот же подход прослеживается и в остальных разделах и главах "Пушкинского дома" ("Маскарад", "Дуэль", "Выстрел"). Нет копирования героев и конфликтов, а есть лишь "вечные" проблемы, преломленные временем.

То, как герой проходит испытание временем, как ведет себя, что и в какой ситуации использует, как действуют персонажи, окружающие его, - все это наводит на мысль, что реальности не существует, есть только представление о ней, и есть использование той, прошлой культуры для формирования нынешней реальности. По словам Липовецкого, "симуляция реальности ставится в зависимость от "освященных музейных традиций" Пушкинского дома, - иными словами, классического периода русской культуры." [5;233]. Таким образом, в романе прослеживаются пути русской культуры и литературы, в частности в данном временном отрезке, ее роль и степень присутствия. Момент сознательного повторения реализуется не только через систему заглавий, эпиграфов и т.п., но и, говоря словами Липовецкого, "через постоянные акцентированные спряжения героев романа с устойчивыми художественно-поведенческими моделями - "лишним человеком", "бедным Евгением", "героем нашего времени", "мелким бесом" и "бесами", романтической любовью и ситуацией дуэли. Однако, в результате повторения постоянно выявляются глубочайшие расхождения, деформации, стирающие предыдущий смысл - этот эффект связан с тем, что все то, что внутри классического контекста подлинно, в современности неизбежно оборачивается симуляцией"[5;239].

То есть Лева, пропитавшись классическими ситуациями, образами, характерами, составив в соответствии с ними "понятие о том, какой должна быть реальность, вгоняет жизнь в музейные классические рамки, занимает позиции классических героев подсознательно, не имея своего, как дед, как дядя Диккенс.

В прежних культурных рамках живут все герои романа. Они цитируют классиков, но не в качестве прецедентного текста, а по схожести какой-либо детали, как бы умертвив саму цитату, сделав ее формальным украшением. Например, цитата из Лермонтова: «Выхожу один я на доро-гу-у... - пел он. Навстречу ему шло массовое народное гулянье. "Кремнистый путь" был асфальтом...»

Преемственность культуры превращается в преемственность форм культуры, в формальную преемственность.

Наиболее явно это иллюстрирует наличие фамилий, знакомых по классической литературе. Лева Одоевцев - скорее однофамилец, чем родственник (скорее форма, чем содержание). Завхоз Гончаров, дворник Пушкин, водопроводчик Некрасов – наглядный пример снижения значения содержания по сравнению с формой.

Интересна также несоответствие-перекличка в двух наименованиях глав "Бедный всадник" и "Медные люди". Будет закономерно предположить, что это создание новой метафоры, которая отразилась на содержании глав. Теперь кроме ссылки на произведения классической литературы они несут и дополнительное значение, включающее в себя и ироническое осмысление ситуации. Таким образом, роман "Пушкинский дом" – конструкция из симулякров, которые являются основной категорией постмодернистской эстетики.

Важный художественный элемент, определяющий своеобразие произведения, – образ Левы Одоевцева. Он один концентрирует на себе внимание и все интересы автора. Остальные персонажи являются лишь функциями. Автору не интересны их чувства и восприятия: они лишь обрамление, оттеняющее главного героя. Говоря словами В. Лаврова, "действующие лица существуют в произведении не "автономно", не сами по себе, а лишь постольку, поскольку имеют отношение к главному, а иногда, кажется, и единственному герою "Пушкинского дома". Лева словно все время примеривается к ним, сопоставляя, сравнивая, пытаясь войти в образ, сыграть их роли" [4; 188].

Дед, дядя Диккенс, отец, Альбина, Фаина, – лишь носители определенной идеи, декорации для Левиной пьесы, где он ведет свою игру. Но свою игру ведет и автор, ставя Леву в различные рамки и отказываясь от идей линейности, в едином произведении создает семью героя и ее вариант (версию) с новыми членами, характерами. Но результат получается один и тот же – Лева, т.к. он в большей мере обусловлен предшествующей эпохой и настоящими событиями. Таким образом, Лева – герой произведения и герой времени – творится автором буквально на ходу, с помощью черновых записей и пометок, переносится им из прошлого и наоборот. Постепенно из плоского, бледного, бесплотного образа Лева становится ощутимым, объемным, самостоятельным, и начинает влиять на автора, на сюжет: "мы... обнаружили бы растущее влияние героя на автора... Поскольку влияние автора на героя вполне кончилось, обратное влияние становится сколь угодно большим" [2;412]. Такие усложненные взаимоотношения автора и героя вполне соответствуют приемам постмодернизма.

Все Левины мысли, чувства показаны холодно, со стороны, под микроскопом, даже с некоторой издевкой и сарказмом. Автор все это понимает и объясняет, показывает все мельчайшие психологические движения души героя.

Также в романе обнаруживаются авторские маски: кроме автора-повествователя присутствует также Автор- А.Битов, который время от времени прерывает повествование иным курсивом, чтобы внести коррективы, разъяснить свои дальнейшие намерения, изложить некоторые мысли относительно времени и жизни. Как автор-повествователь, так и А.Битов не забывают обращаться к читателю, опираться на его знания и чувства, а также постоянно анализируют уже написанное, вносят исправления, постоянно рефлектируют, (см. рассуждения о новой семье Левы и др.). В произведении присутствуют работы, статьи, дневники героев повествования, имеющие симулятивную природу. Благодаря такому жанровому разнообразию произведение похоже скорее на лоскутное одеяло, чем на роман. Усложняет композицию и наличие комментариев; это весьма частое явление в постмодернистской традиции (роман-комментарий как жанр, например, Д. Галковский «Бесконечный тупик»). Но на этот раз у них не просто формальная функция: "комментарий этот - род чтения самостоятельного для тех, кто романа не читал, род перечитывания - для тех, кто его читал когда-то" [2;363].

Неожиданно для автора комментарии вылились в отдельное произведение, в котором комментируются общеизвестные (к 1971 г) вещи, а они, в свою очередь, являются яркими, четкими штрихами изображенного в романе времени (как раскидайчик, папиросы "Север", журнал "Здоровье", ширина брюк, взгляды, нравы, шаблоны, понятия). По мнению Андрея Битова, чтение комментариев должно быть равным чтению романа, то есть раскрыть читателю сущность эпохи, ее симулятивность. Кроме сухих комментариев присутствуют и оценки автора, как непосредственного свидетеля эпохи.

Но большего внимания заслуживает иной факт. Как уже было отмечено, одной из ярких особенностей русского постмодернизма является наличие в произведении ключевой идеи, которой все подчинено, на которую работают все художественные средства. В "Пушкинском доме" - это отображение симуляции мира, опирающегося на формальные рамки отмирающей культуры, тоска по уходящей культуре. Симуляция – основной признак существующего мира. Все живет и существует лишь по шаблонам, моделям жившего ранее.

Главный герой приходит к пониманию этого лишь в эпилоге "Утра разоблачения", когда он своими руками создает симуляцию целости разгромленного им накануне музея Пушкина, мир принимает это как единственный возможный выход из ситуации и даже поощряет Леву. Благодаря своему поступку Левушка - "раб, своими силами подавляющий собственное восстание, не только выгодная, но и лестная рабовладельцу категория раба" [2;343]. Ошарашенный открытием Лева уже другими глазами увидел то, на что раньше не обращал внимания, - то, что еще в какой-то мере воплощало реальность, а не симуляции: памятники, медные люди, представшие перед Левушкой как медное население города. Законсервированная в меди культура и обозначила формальное место культуры в современности.

А.Битов показал также и процесс ухода культуры, последних ее носителей, окрашенный оттенком безнадежности и тоски. Таким образом, в романе отражены два мира, которые видны благодаря четкой и яркой системе образов. Главный герой не принадлежит ни одному из них и находится где-то в "середине контраста". М. Липовецкий разделил все образы очень строго: Модест Одоевцев как олицетворение силы личности, укорененности в прошлом, окончательной подлинности является основным носителем принципов естественности, "настоящести", а примыкают к нему по своему воспитанию, образованию, своим корням Дядя Диккенс, Альбина, Бланк. Они живут сохранением своего внутреннего мира, достоинства, опираются на естественность, на сущность прошлого, а не на его форму. Лева для этих людей становится симуляцией, человеком, для которого притворство – норма. Недаром дед Одоевцев после двух часов знакомства выкладывает Леве его сущность: "Ты, по-видимому, совершенно искренне - слышишь, Левушка?... совершенно искренне не бываешь самим собой" [2;77]. Дед понимает, что для Левы существуют лишь представления о действительности – и только ими он и живет. А так как Лева – филолог, то многие представления о жизни он впитал из русской классической литературы. Также, возможно не столь резко, понимает Леву дядя Диккенс, ближе к финалу понимает и Бланк. Но эти люди в принципе не приемлют симуляцию: она опровергает весь смысл их жизни. Поэтому Левушка не находит общего языка. Интересно то, что он сам понять не может, за что его не воспринимает дед, чем до глубины души оскорблен Бланк. Левушка спокоен, и ни в чем себя не винит. Но из душевного равновесия его постоянно выводит другой полюс: Митишатьев как его символ – в противовес Модесту Одоевцеву – сила безличности, укорененность в текущем мгновении, гений симуляции – и те, кто живет по законам современного общества: отец Левы, непредсказуемая Фаина, немаловажный статист Готтих... Фаина и Митишатьев Леву постоянно уязвляют своей неуловимостью, непостоянством, непонятностью, изменчивостью. Лева не понимает, что Митишатьев признает его выше себя, и Лева не может усвоить, почему его враг-друг, благополучный "мелкий бес" это сделал. Лева для Митишатьева – природа, порода, каста, общность, естественность, и в этом – сила. Таким образом, Лева оказывается кругом относительным: относительно деда – симуляция, Митишатьева – подлинность. Лева осознает свою роль в системе: естественность уходит, умирает (дед, дядя Диккенс), а он, Лева, необходим современности как симуляция естественности, постоянства, столпа, носителя культуры...

Итак, пользуясь системой образов, Андрей Битов изображает время, эпоху, ее симулятивность, можно сказать, постмодернистичность сознания современников. Именно для более правдивого, четкого отображения идеи симулятивности эпохи А.Битов весьма умело и с нарочито подчеркнутой уже в прологе целью, использует описанные выше приемы постмодернизма, такие как центонность в номинациях глав, эпиграфах, именах, фамилиях и др. С этими связано и название романа "Пушкинский дом", и его жанр – роман-музей, музей, в котором собраны оставшиеся от прошлой эпохи культурные раритеты, рамки, обложки, названия, посмертные маски... С этой же целью автор очень смело обращается с героем, его судьбой, мыслями, психологией, меняет их по своему усмотрению, постоянно рефлектирует, обращаясь к написанному, беседует с читателем. Для удобства изложения своих мыслей, идей, мнений, для общения с читателем, А.Битов выбрал сложную систему субъектов повествования (автор-повествователь, Автор-Андрей Битов).

Чисто постмодернистским приемом можно считать то, что только главный герой является героем в полном смысле этого слова – имеющим мнения, чувства, рассуждения. Остальные персонажи – лишь одномерными функциями, оттеняющими главного героя.

Немаловажны в романе пролог и комментарии, безоговорочно указывающие на время как главный предмет изображения.

Таким образом, А.Битов в романе "Пушкинский дом" использует наиболее яркие формальные и содержательные черты постмодернизма как эстетического направления. Однако все описанные нами приемы постмодернизма были подчинены автором отображению сущности симулятивного сознания современников, его вторичной природы. Роман А. Битова в целом продолжает реалистическую традицию русской литературы, так, основной целью автора является изображение эпохи, образа мышления людей, законы и итоги выживания культуры, слепок культурного самосознания 60-х - 70-х годов,но при этом эстетическая система романа Андрея Битова "Пушкинский дом отражает особенности эстетики русского постмодернизма.

Литература

1. Антоненко С. Пост - постмодерн?// Москва, 1998. - №8. - С. 175-180.

2. Битов А. Пушкинский дом. - М.: Известия, 1990. - 399с.

3. Курицын В. О некоторых попытках противостояния авангардной парадигме. //НЛО, 1996. - №20. - С.331-357.

4. Лавров В. Три романа А Битова или воспоминания о современнике. //Нева, 1997. -№5.-С.185-196.

5. Липовецкий М. Разгром музея. Поэтика романа А.Битова "Пушкинский дом". //НЛО, 1995. -№11.- С.230-244.

6. Липовецкий М. Паралогия русского постмодернизма. //НЛО, 1998. - №2. - С.285-304.

3