Просмотр содержимого документа
«Образ войны в русской литературе ХIХ-ХХ века»
Образ войны в русской литературе ХIХ-ХХ века
С незапамятных времен человечество идет нога в ногу с самым большим злом, имя которому – война. Война – это смерть, горе, ненависть, ярость, беда, ужас, разрушение, хаос. И это далеко не все определения: синонимов у этого слова слишком много и все они значатся в сознании людей под знаком «минус». Отсюда и постоянство военного сюжета в мировой литературе.
В каждый исторический период происходят войны, которые вспыхивают, затихают, в литературу приходят авторы, бывшие на войне. В их произведениях художественный анализ поступков и переживаний человека, оказавшегося волею судьбы в чрезвычайных обстоятельствах военных действий, становится с каждым новым произведением более тонким и углубленным.
Только за последние два столетия, вслед за произведениями А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Л.Н. Толстого, а также других писателей рубежа ХIХ-ХХ века, появился ряд произведений, где передаются человеческие чувства и переживания на фоне войны, складываются черты новой батальной литературы.
Достаточно вспомнить, например, художественные произведения, русской литературы с начала XIX в., где писатели уверенно обращаются к военной теме и не отказываются от нее на протяжении всего столетия, достигнув вершин ее осмысления в гениальном романе Л.Н. Толстого.
Для военной прозы характерны усиление романтических и лирических элементов, широкое использование художниками декламационных и песенных интонаций, ораторских оборотов, обращение к таким поэтическим средствам, как аллегория, символ, метафора.
Например, после Отечественной войны 1812 г. в литературу пришли писатели, бывшие на войне офицерами и солдатами действующей армии. Они принесли свой военный опыт, отчего художественный анализ поступков и переживаний человека, оказавшегося волею судьбы в чрезвычайных фронтовых обстоятельствах, становится с каждым новым произведением более тонким и углубленным.
Участники Отечественной войны 1812 г. боевые офицеры Ф.Н. Глинка и Д.В. Давыдов писали свои «Очерки» и «Дневники» в течение 20-30-х годов XIX в., т.е. много лет спустя после отгремевших сражений. К тому времени, естественно, многие подробности военных событий стерлись в их памяти. Отсюда широкие мазки, которыми они пользуются в своем творчестве. И тот и другой войну окутывают романтическим флером: «Всякий, кто знал ближе приятность его нрава и душевные качества, не обинуясь, готов был причесть его к вождям благороднейших времен рыцарских. Но никто не мог предузнать тогда, что этот воин, неуступчивый, твердый в бою, как сталь его палаша, будет некогда судиею мирным, градоначальником мудрым и залечит раны столицы, отдавшей себя самоохотно на торжественное всесожжение за спасение России! Это был князь Дмитрий Владимирович Голицын!» [1]. «Можно было бы сказать, что Наполеон хотел заломить вдруг оба крыла у нашего орла! Под кипящими выстрелами своей артиллерии l06-й полк бросился в село Бородино, где ночевали гвардейские егеря (лейб-гвардии егерский полк) под начальством храброго полковника Бистрома. Этот достойный воин, впоследствии названный первым генералом и первым солдатом, по крайней мере с час выдерживал напор неприятеля»; «На него находили минуты вдохновения, и это случалось именно в минуты опасностей; казалось, что огонь сражения зажигая что-то в душе его – и тогда черты лица, вытянутые, глубокие, вспрыснутые рябинами, и бакенбарды, небрежно отпущенные в какое-то общее согласие: из мужчины невзрачного он становился генералом красным! Глаза его сияли, он командовал и в бурке, с нагайкою, на простом донце, неся, опережая колонны, чтоб из начальствующего генерала стать простым передовым воином. Это был наш князь Багратион» [1].
Д. Давыдов даже излишне поэтизирует партизанский образ военных действий, которым придает несвойственные им черты рыцарственного гусарства. Это вполне понятно, т.к. оба писателя сформировались как поэты на рубеже двух столетий в рамках романтической школы. Они остались писателями допушкинской поры. И не только это. Они сражались на фронте Отечественной войны, самой патриотической, какую когда-либо до того вела Россия. Цель той войны была четкой и ясной: враг вторгся в родные пределы, и нельзя щадить себя, покуда он не будет разбит и изгнан.
Поэтому война и военные действия в их произведениях характеризуются как неслыханная борьба мужества и смерти; кровавое драматическое представление; кровь и сеча; рубка ужасная; дерутся жестоко, дерутся отчаянно; бой кипит; бой неимоверный; кровопролитный бой; дрались с остервенением; великий день битвы; беспримерный; великое сражение; сражение загорелось; это был ад, а не сражение; великая, беспримерная, гомерическая битва; быть или не быть Москве и России; взаимное разрушение; всепожирающая лава; картина ужасная; бой ужасный; черный вертеп; сражение, в котором трусу нет места; частная борьба человека с человеком, воина с воином; не сражение, а бойня; сражение, в котором умирали тысячи; русские парились в банях кровавых железными вениками. Война ужасна – эта тема присутствует и в «Очерках Бородинского сражения» и в «Дневнике партизанских действий». «Война и страдания – моральные и физические – нерасторжимы: смешанные толпы боролись, резались, уничтожались. Такое взаимное разрушение продолжалось около двух часов; русские пушкари были примерно верны своему долгу. Брали редуты, ложились на пушки и не отдавали их без себя. Часто, лишаясь одной руки, канонир отмахивался другою. У подножия редантов лежали русские, немцы и французы. Истекая кровью, они еще язвили друг друга, чем кому было можно. Иные, как говорят, грызлись зубами. Храбрый Любенков… чрез поле ужасов возвратился к своему месту. Там застал он двух товарищей, окровавленных, умирающих: с запекшиюся кровию в устах, с почерневшими от порока лицами, позабыв лет времени и все внешние отношения, они не знали, где находятся; знали только одно, что им надобно стоять и драться, – и дрались беспрерывно, дрались отчаянно. Всадники и кони убитые, обрушаясь на живых, запутывали и подавляли их всею тяжестию своего падения. Живые домирали под мертвыми. Поле усеялось растерзанными трупами и над этим полем смерти и крови, затянутым пеленою разноцветного дыма, опламенялисъ красным огнем вулканов и ревели по стонущим окрестностям громадные батареи» [1].
«Лик войны отвратителен и вместе с тем великий, хотя и самый жестокий на свете экзаменатор. Я как теперь помню поле, которое тянулось от Ерина к Аустерлицу. Оно усеяно было обломками линии – колоннами разобщенными, раздвинутыми, гонимыми. Но эти колонны наши с утра до вечера дрались и не nоддавались, клали головы, не думая положить ружье; Разрезать линию русскую можно, и бить русских можно, но разбить и покорить мудрено! Опыт показывает, что линия русская, пробитая, разрезанная, изломанная, все еще дерется; … я увидел храброго офицера с простреленною рукою. Кровь текла из раны, Но он не обращал внимания. По крайней мере, вели пере вязать себе рану; я принес тебе приказание от графа Сиверса. Солдат заложил ему рану паклею и стал перевязывать платком. Но сильный от природы, он вырвался из рук перевязчика и кричал без памяти: «Второе и третье орудие на правой колонне ... пли! Хорошо, ребята, мастерски! Выстрелы не даром» [1].
На рубеже ХIХ-ХХ века появился ряд новаторских произведений, начали складываться черты новой батальной литературы. На них оказали влияние также зарубежные течения в культуре.
В 1920-30-е гг. появляются произведения, посвящённые жизни, личным отношениям людей, которых разъединила Гражданская война. Это серии рассказов «Конармия» И. Бабеля, «Разгром» А. Фадеева, «Бег», «Белая гвардия», «Дни Турбиных» М.Булгакова и многие другие авторы и произведения. Главное в этих произведениях – реализм и личный опыт писателей, переданный в литературном произведении [2, c.55].
А проза о Великой Отечественной войне зарождалась в «сороковые, роковые». Многие страницы ее словно написаны кровью: «окопная правда», «лейтенантская проза». Все новые поколения читают эти книги, пытаясь понять реалии войны, загадку человека, суть Родины. Как пророчески утверждал дагестанский журналист Эффенди Каппиев, которому не суждено было вернуться с войны, одна честная строка может со временем оказаться тяжелее томов [3, c.30].
Уже с первых дней войны стали появляться произведения малых прозаических жанров: статьи, памфлеты, фельетоны, воззвания, письма, листовки. Они были посвящены политической, историко-патриотической, военной тематике. Особенностью военной публицистики был документализм: статьи и листовки содержали неопровержимые факты, свидетельства военнопленных, простых мирных граждан о зверствах захватчиков на оккупированных территориях. Писатели запечатлели эти свидетельства и собственные наблюдения. Так появились статьи Л. Леонова «Ярость», И. Оренбурга «Душа России», Н. Тихонова «Сила России», А. Толстого «Москве угрожает враг» и «Родина», М. Шолохова «На Дону».
Из очерков, репортажей и статей, которые постепенно обретали художественную форму, весь мир узнал о героической и трагической гибели Зои Космодемьянской, Александра Матросова, о героях-панфиловцах.
В первые три месяца войны сформировались основные типы очерков: портретный, путевой и событийный. Их основой был документальный материал. В последствие очерки использовались писателями-фронтовиками, для усиления документальной основы художественной прозы, в повестях, романах. Например, публицистика и очерки есть в произведениях Л. Леонова, А. Корнейчука, М. Шагинян, К. Симонова, К. Тихонова, О. Берггольц, К. Федина, М. Шолохова и многих других.
Параллельно с публицистикой и очерковой прозой в годы войны развивался жанр рассказа. Большой популярностью пользовались рассказы Н. Тихонова о блокадном Ленинграде, А. Твардовского и К. Симонова о пылающей Смоленщине, А. Толстого и М. Шолохова о русском характере, циклы романтических рассказов и новелл о войне М. Пришвина, К. Паустовского, Л. Соболева и др. [4, c.26].
Одной из особенностей литературы военного периода было тяготение к собирательным образам. Так, например, многие стихи А. Суркова, В. Гроссмана, Б. Горбатова и т.д., запечатлели черты, присущие всей массе советских бойцов.
В образах, подобно Василию Теркину А. Твардовского, был запечатлён всенародный подвиг, гнев и патриотизм. Таковы, например, образы Зои Космодемьянской в поэме М. Алигер, блокадного Ленинграда в поэме О. Берггольц «Памяти защитников», написанной по просьбе девушки-ленинградки, брат которой погиб на фронте, героев-панфиловцев в поэме Н. Тихонова, «молодогвардейцев» в романе А. Фадеева «Молодая гвардия» и многие другие. Из этих образов складывается единый образ советского воина-защитника.
2. Быков Л.П., Подлененов А.В., Снигирева Т.А. Русская литература XX века. Проблемы и имена. – Екатеринбург: Уральский государственный университет им. А.М.Горького, 1994. – 181 с.
3. Гаспаров Б.М. Литературные лейтмотивы: Очерки русской литературы XX века. – М.: Наука, 1994. – 303 с.
4. Отечественная словесность о войне. Проблема национального сознания: к 70-летию Победы в Великой Отечественной войне: Материалы XX Шешуковских чтений/ под ред. Л.А. Трубиной. – Москва: МПГУ, 2015. – 408 с.
