Просмотр содержимого документа
«Художественные особенности военной прозы Владимира Мазаева»
Муниципальное бюджетное общеобразовательное учреждение "Лицей № 27" имени И. Д. Смолькина
РЕФЕРАТ–ИССЛЕДОВАНИЕ:
«Художественные особенности военной прозы
Владимира Мазаева»
(сборник «Сибирячка», 1984г.)
Выполнила: Шурыгина Полина Андреевна
ученица 11 класса А МБОУ «Лицей №27»
имени И.Д. Смолькина
Научный руководитель:
Алексашова Нина Александровна
учитель литературы
Новокузнецк, 2020г.
ВВЕДЕНИЕ
Объект работы:художественные средства, с помощью которых автор раскрывает характер героев.
Предмет исследования:как пейзаж, деталь, экспрессивный язык влияют на раскрытие образа героев в рассказах Владимира Мазаева.
Цель работы: выявить мастерство автора в создании характера героев через деталь, пейзаж, язык художественных произведений.
Задачи:выявить роль художественных средств в раскрытии характера героев военной прозы Владимира Мазаева.
«Судя по тому, как глубоко проникает взгляд писателя в самую сущность явлений, как широко захватывает он в своих изображениях различные стороны жизни – можно решить и то, как велик его талант», - писал Н. А. Добролюбов. В творчестве большого художника Владимира Мазаева каждое произведение несет в себе поиски автором ответов на волнующие его вопросы, поиски наиболее совершенной формы изображения, адекватной освещаемому жизненному материалу и задачам писателя. Но одно творение не может вместить в себя всей сложности и разносторонности художественного познания и воссоздания писателем жизни, поэтому важно рассматривать его не изолированно, а в контексте всей литературной деятельности этого автора или определенного этапа его творчества. Такую возможность предоставляют, на мой взгляд новеллы Мазаева из сборника «Сибирячка».
Время, герой и природа – главная тема как «Черемуховых холодов», так и «Рассказов…» в целом. Не случайно «Три рассказа сибирячки» начинаются повествованием о трудностях военной жизни, а завершаются «Багульником – травой пьяной» и словами любви к природе и семье. Идейно – нравственный и эстетический потенциал рассказа Мазаева, в котором есть и по-особому обаятельный в своей непосредственности сильный характер героя, и любовное авторское отношение к людям - труженикам, не разделенным с миром природы, несомненно, очень велик. Автор с такой достоверностью описал простых людей, что при чтении создается ощущение присутствия при реально происходящих событиях.
Как это часто бывает в самой действительности герои рассказов писателя попадают в самые сложные и нередко очень опасные положения. И они, как правило, с честью выдерживают выпадающие на их долю испытания. Я выделяю как характерные «Рассказы сибирячки», хотя развитие темы мужества, силы, твердости мы встречаем в каждом произведении Мазаева.
Форма «Рассказов…» проста и гениальна одновременно «рассказ в рассказе». Участница событий – Мария сама повествует о себе. Это позволяет создать особую доверительность, правдивую картину повествования. Начало рассказа написано с использованием одного из характерных приемов В. Мазаева: перенесение читателя из настоящего в прошлое. С первых же строк начинает звучать тема памяти.
Автор как бы сразу намечает одну сюжетную линию, которая проходит через весь рассказ, хотя так явно больше нигде не проявляется. Мазаев переносит нас в те дни, когда страшная беда свалилась на плечи советского народа. Здесь нет традиционно большего размаха произведений о войне, но задача Мазаева состояла в том, что создать обобщенную ситуацию. Самое главное для автора – приобщение к народной судьбе, изображение тех людей – тружеников тыла, поистине народный дух которых не удается сломить фашистскому нашествию.
Как мы видим, Владимира Мазаева интересует преимущественно одна, но очень важная и нужная тема – изображение характера советского человека в тех условиях, которые с наибольшей полнотой могут раскрыть его сокровенную сущность. Одна тема главенствует в рассказе «Черемуховые холода».
Рассказ «Черемуховые холода» по форме своей очень сложен, он написан полностью от лица героя и тем самым совершенно лишает автора права на использование дополнительных художественных средств и приемов, кроме самовыражения того «я», которая представляет определённый персонаж. Ещё одна трудность, быть может, самая большая, связана с тем, что в рассказе есть только одна речь – самого героя.
Рассказ повествует о событиях из времён Великой Отечественной войны. Солдатская жена, колхозница Мария ведёт рассказ о себе, о своих бедах и злоключениях вне войны. С необычной творческой силой В. Мазаев изображает думы Марии о происходящем. По этим размышлениям можно составить полное представление о характере героини. В нём прослеживается основная идея произведения: для Марии никогда не наступит такое время, когда она сможет забыть все трудности военной жизни. «Велик ли мой век, а три войны пережила. Но те – мировую и гражданскую – помню смутно, а вот эту последнюю, Отечественную, и по пережитью лет вспомню – только ох скажу, ничего больше», - так начинает свой рассказ героиня. Всё, конечно, приметно в повествовании, все трудно, мучительно, подчас ужасно. Мария стала рыбачкой, её руки в язвах. Её трое детей постоянно голодают, и самый младший, уже не в силах поднять головенки. В ее пустой и холодной избе так пусто и жутко, так обездолено, что свекор Марии – дед Савелий Ильич, не желая быть «лишним ртом» в семье, уходит в зимник умирать. Насколько же разительно впечатление от кончины Савелия Ильича, ушедшего из жизни ради того, чтобы остались жить молодые, чтобы не погибли внучата. После этого Мария долгое время не находила себе покоя «…такое в голову хлынуло, так сердце замозжило, хоть живи, хоть на оборочке удавись…».
Сами по себе события в рассказе потрясающи, но мы знаем из реальной истории факты не менее драматические и трагические. И думается, что не они сами по себе привлекли внимание писателя, хотя и о них мы думаем с высоким уважением, а просвечивающие через них сокровенные в своей сути переживания героя.
Другие действующие лица изображены в произведении лишь по мере необходимости – в центре внимания писателя Мария. И по отношению к ней «необыкновенное в обыкновенном» представляется как открытое, обнаженное и мотивированное в большей степени, чем в любом другом произведении В. Мазаева. И поэтому нас берут за сердце не просто события рассказа, а эти же события, переданные через чувства и мысли героини.
Берём, к примеру, пейзаж. Обычно он в какой-то мере отделяется от героев, соединяется с авторским мирочувствованием. В рассказе В. Мазаева сама Мария рисует картины природы и тем самым сама дает себе психологическую и эстетическую характеристику: «Наш берег яром обрывался, из мела весь, а в прослойке красный. На восходе глянешь, ну будто облака легло и зажглось. А поверх – луговина, цветы весной на лугу, как заря. За луговиной черневая тайга. И на дальнем берегу тайга, однако не везде, а гривами. А между грив, по низинам – покосы, светлые места, ухоженные.
Только Долгий мыс окидан был черемушниковым кустарником. Он, черемушник-то, и зимами, и осенями особенно – черный стоит, аж угольный, грач залети – и пропал. Зато весной в мае он свое берет. Сперва светленький дымок, с зелена как бы, потом пеной, пеной – будто кто взбивает.»
Такое изображение дает нам возможность увидеть не только «место действие», но и представить богатую душу женщины, широко открытую красоте даже в самые сложные, мучительные мгновения жизни.
Владимир Мазаев в рассказе «Черемуховые холода» раскрыл силу и значимость емкой образной детали, которая, будучи внешне не очень заметной, гораздо более зримо, чем любое подобное описание, освещает смысл события и характерные черты героев.
Так, Мария рассказывает о том, как непосильно было ей рыбачить одной вне артели - троих ребят нельзя было оставить дома на весь день. И рассказ об этом, конечно, был необходим, без него сорвался бы сюжет произведения. Однако высшую точку повествования, можно сказать, последний крик отчаяния Марии мы познаем через деталь, что вырастает из очень небольшой подробности. У маленькой Оли, как и у ее матери, тоже разъедены руки, образовались язвы. И если раньше мы видели сердце Марии, открытое красоте мира, то теперь представляем всю огромность материнской любви. Какую боль и безмерную жалость ощущает она, глядя на ребёнка, боящегося подняться с постели и робко прячущего больные руки под себя: «Оборвалось во мне, беру их, разжимаю, а пальцы все в язвенках, и ладошки разъедены, как банные. Тут надо мной потолок раскололся, огнём по сердцу. Боже мой, чего же я делаю, куда гляжу, до чего дитё родное довела...».
Такие многозначные детали соотносит писатель не только образа Марии, он использует их как постоянный прием.
И действительно, по-настоящему значимо для читателя картины одинокого, тяжкого рыбачьего промысла Марии на северном озере Инголь, её лихорадочной погони за сохатухой… «Залихорадилась я, завертелась посреди лодки, как ужака на муравьище – туда, сюда. Шутка ли в деле, сохатуха!
Хватаю круче к мысу, ей напересек. А та уже приметила меня тоже, башкой задвигала, закрутила и быстрей ходу. Я в азарте шубейку с себя, полушалок с себя, началось у нас соревнование».
От этих картин остается ощущения трагедии. Трагедию приносит война. На войне самое страшное – смерть, неизбежность потери. Это и потеря жизни, и потеря духовности.
Вот встретились в военную годину две матери – человеческая и звериная. Одна, чтобы спасти детей от голода, берется за ружье, другая – сохатуха – каким-то особым, непостижимым чутьем понимает выстрел все равно прозвучит. И она загораживает дитя свое, теленка: «сохатуха впрыгнула на откос, впрыгнула и стала, как врытая; стояла – стояла да и повалилась тут».
Сострадая, Мария спасает на озере тонущую сохатуху, но на берегу не имеет право не взять в руки ружье. Она помнит: чтобы не дать умереть внукам, чтобы сохранить в доме лишний кусок хлеба, ушел и навсегда пропал в лесу дед Савелий. Сейчас у Марии нет выбора. Эту возможность отняла война. Так возникает трагедия.
Финал рассказала строг, мужествен, горек и правдив в безыскусных деталях: «... Не перескажу, как доплыла я до посёлка, спеклось во мне все и равнодушие одолело.
Ушла я к лодке, что-то знобить меня стало, легла ничком и лежала, пока не погрузилась. И ведь ни кусочка того мяса, я сама после не съела - не могла, хоть ты что».
В рассказе «Черемуховые холода» мы слышим живой голос простой русской женщины. Здесь зазвучали живые выражения, слова, поэтические и синтаксические обороты, - то есть все словесные средства богатейшего русского народного языка. Вот почему так зрима, так непосредственна в своей сущности Мария. Вот почему раскрытая этим языком история одной семьи остро растревожила наши чувства, вызвала глубокое сопереживание.
Что же касается языка в целом, то он настолько меток, точен, что достигает главной цели писателя - дать живой, в самом деле индивидуальный образ в убедительно развивающемся сюжете. Речь Марии интересна своими интонациями, лексическими контрастами: «по пережитью лет вспомню», «окидан черемушниковым кустарником», «сзелена», «не в капитале жила», «взялась эта проклятая война», «время выпростается», «осень... вихорь ее подыми», «трава отзябла», «зимы у нас сухие, пагубные», «довеку не забыть» и так далее. Именно они, эти слова и выражения создают колорит рассказа.
В произведении В. Мазаева просторечье становится литературным явлением. Оно даже представляется обязательным в силу жанровых особенностей рассказа. Автор рассказа «Черемуховые холода» не только избегает диалектных слов и выражений, но и из просторечья отбирает те слова, которые понятны каждому владеющему русским языком вне зависимости от того, где он живет. Такие слова, как правило, составляют запасы, пополняющие литературный нормированный язык: «хваткий ученик», «живая кипень», «встреч ветру», «весло неухватистое», «гребусь домой», «повдоль берега», «напересяк», «на гребнях идти» и так далее.
Сдержанная манера повествования вызвала у меня необходимость в процессе анализа произведений Мазаева искать новые и новые ракурсы, которые позволили бы приблизиться к идейно – художественной концепции автора. Интересный материал для такого анализа, на мой взгляд, дает диалог.
Диалог – исходная и наиболее развитая форма непосредственного общения – происходит у Мазаева на смену нормированному языку и тем самым дает нам возможность видеть, представлять действительно непосредственные, живые образы, а за ними и доказательное открытие темы сюжета, общей идеи произведения.
Проследим разговор Марии с работниками конторы: «Гребусь домой, сама думаю: куда улов определять, вся тара запростана. Приплыли, бегу в контору, заявляю: - Где приемщик, тара нужна, пусть подвезет… - Ты, Марья, шибко не шуми, потому как тарой в первую голову бригадная рыба снабжается.
- Это почему же, - говорю. – Или мой договор недействительный, или моя рыба не из того же озера?
- А какая рыба-то? Окунь? Ну вот, - говорят, - ты сама трезво прикинь. При нынешней ограниченной таре, поскольку бондарей нету, мобилизированные, кому преобладание: бригадному сигу и хайрузу или твоему единоличному сору?...
- Я что, - кричу, - выбираю этот сор? Да с этим окунем маяты, чтоб он сдох, вроде не знаете. На свет народился? Будь мой Павлуша здесь, вы бы не так разговаривали, а вынь да положь!»
Диалоги – беседы показывают, как в ходе обмена репликами каждый из собеседников реализует свое намерение, побуждая партнера к определенным речевым действиям. В исследуемом диалоге чувствуется неподготовленность речи, которая проявляется в порядке слов, например, появления определений после определяемых, подборе синонимов, точных слов, обилии вводных слов, номинативных предложений. В индивидуальном речевом стиле женской речи часто встречаются эмоциональные возгласы, иронические выражения: «чтоб он сдох», «на свет народился».
В рассказе «Черемуховые холода» писательский принцип В. Мазаева выявляется четко. Он неизменно ставит в центр произведения отдельную человеческую судьбу, именно отдельный характер автор делает своеобразной призмой, сквозь которую и преломляется весь наш большой, многообразный мир.
Хорошим рассказом закончил Владимир Мазаев в 1973 год. Предугадать творческие повороты трудно. А вот что писатель пришел к верному стилю и тем самым увеличил значимость своих произведений – очень важно. И не случайно когда В. Мазаев захотел дать панораму жизни он создал цикл рассказов с одним и тем же героем. В частности, спустя несколько лет прозаик решил продолжить свое повествование о Марии; так появился цикл «Три рассказа сибирячки».
Произведение «Жив останусь – свидимся», я считаю, носит, как бы завершающее развитие темы становления характера героев, потому что здесь показано уже не становление дружбы, солидарности, взаимовыручки, а сама «обычная» жизнь по законам дружбы и товарищества.
Владимир Мазаев настойчиво и совершенно обоснованно убеждает нас, что одно из самых важных проявлений духовного сознания состоит в том, что люди кровно заинтересованы не только в своем личном счастье, но и в счастье других, что принесли другим радость – означает одарить прежде всего себя. Так Мария выручает соседскую девушку, помогая ей добраться «обозом а рудник»: «Говорю: строго у нас насчет попутчиков, кони без того заморенные, но да чего теперь, зайцем поедешь».
В. Мазаев не вторгается лирическими или иными отступлениями и описаниями в помыслы и поступки своих героев. Манера изображения у него всегда спокойная, эпическая, если ее можно так условно назвать, объективная. И все-таки рассказ «Багульник – трава пьяная», завершающий цикл «Рассказов сибирячки», воспринимается как прославление героизма людей, героизма открывающего в каждом их повседневном поступке нечто очень общественно значимое.
В произведении «Багульник – трава пьяная» опять перед нами душа Марии, страдающая и излучающая добро, мятущаяся читателю в один из самых отрадных для Марии моментов. Уже пришла в их поселок победа, уже пришла Марии телеграмма: «Встречай четырнадцатого, поезд пятьсот-веселый. Твой Павел.» И вот на лошадке едет Мария со всей «дивизией» (с тремя детьми) на станцию.
«Багульник» - опять монолог героини. Ее речь по природе своей песенка: так иногда в народном хороводе исполнительница рассказывает о собственном житье-бытье. И, как в хороводе, эта речь разнообразна по интонациям.
Здесь прежде всего внезапное просветление после долгого ожидания: жив! жив! жив! Здесь тревога: увидела Мария глупый сон, что у ее Павлушки лица нет, и забеспокоилась – вдруг тяжело ранен? Здесь радость и удивление: когда встретила мужа целого-невредимого. И нежность: со станции выехали поздно, пришлось заночевать по дороге, в стогу, и было все так хорошо, как даже не мечталось: купание детей в реке, костер, пьяный запах багульника, долгая звездная ночь…
И еще – горечь: оказалось, Павел все же был ранен. И рана эта страшная – в голову. Той же ночью, перед рассветом, Мария увидела, как ее муж ходит по поляне и – будто все еще там, на войне, - отдает кому-то команды… Душа Марии проходит через все это, и, снова, как полагается человеческой душе, в ней рождается надежда.
Речь героини передает – мимоходом, между прочим – контуры человеческих характеров. Вот, к примеру, словно живая, возникает перед читателем Анна Филипповна – бухгалтер поселкового совета, сообщившая Марии радостную весть. «Она у нас характерная была, - замечает Мария, - курила, нервы осаживала, на ней весь совет держался… и за секретарку она, а то за самого Ипполита Федосича…» И, конечно, речь Марии передает движение народной жизни – мощное, неостановимое, трудное, обновляющее. Основной ключ для понимания речевой деятельности героини дает диалог. В этом ключе и следует снова вести анализ своеобразного построения диалога, его содержание, композиции, приемов ведения. Выясним, что же касается создания необходимых условий, стимулирующих диалог, то есть атмосферы, способствующей эффективности эффективности диалогических отношений. В данном случае – это запах багульника, привлекший Марию и ее мужа к разговору:
«Павлуша забеспокоился, спрашивает:
- Чем это так пахнет?
- Дак багульником, говорю, родной ты мой, забыл?
- Ага, забыл.
Я руку ему под нательную рубаху просунула – и сразу на шрам натакалась. - Больно? – шепчу
- Нет, - тоже шепотом, - наоборот, кожа как чужая, ничо не слышит.
- А тут?
- И тут тоже."
В моем опыте, предварительно выяснив исходные позиции и цели участников диалога, я перешла к рассмотрению самого диалога. Немаловажное значение имеют такие качества, как активное двустороннее взаимодействие, при котором собеседники нуждаются друг в друге, каждый внимателен к слову другого, чутко реагирует на все происходящее. О движении В. Мазаева вперед свидетельствует прежде всего более точное и образное изображение природы, с которой так тесно соприкасаются персонажи рассказа «Багульник – трава пьяная». Писатель и раньше правильно определял задачи пейзажа, но теперь изображение природы приобретает ту конкретность и теплоту, ту осязаемость, которая появляется лишь на высокой ступени мастерства. Один пример, может показать, что пейзаж Мазаева зрим, эмоционально впечатляющ во всех деталях, характерных и неожиданных: «А за стож - ком – там уже некось, вроде сухой болотинки. Болотинка вся–вся, ну вся багульником обросла. Цвет густой, белый. И пахучий-пахучий, просто спасу нет, какой пахучий. Особо после ведренного дня, после зною. Походи по нему – пьяный сделаешься.» Писатель, владеющий такими прекрасными деталями, действительно видит мир художнически.
От книги к книге в рамках одного жанра – рассказа, В. Мазаев все глубже проникает в сложные явления жизни, все полнее и разносторонне по содержанию и по форме использует свой беспрерывно пополняющийся опыт творчества.
Остается лишь добавить, что «Рассказы сибирячки» В. Мазаева, несмотря на определенные черты своеобразия, идейно и художественно продолжают и развивают то, что мы находим в его лучших рассказах. В них проявляются вполне зримые признаки этого жанра. Жизнь людей показана верно на фоне точно выписанного пейзажа. Язык произведения вобрал в себя то, что уже проявилось в ряде рассказов: он включил в себя все слои, которыми пользуется именно художественная литература: и точную авторскую речь, и когда нужно, просторечье в его южносибирском преломлении, и хорошо отобранные диалектизмы. Все эти элементы образуют единое целое вместе с очень прочно слаженным сюжетом.
Нам нетрудно понять писателя: у него, как у всех других, ничего нарочито не планируется, он создает так, как создается, по велению сердца, по тем впечатлениям, которые вдруг или из подволь привлекают его внимание, по той логике развития его художнических побуждений, которые влекут его неумолимо.
Все это обещает дальнейшее развитие прозы Владимира Мазаева в уже хорошо освоенном жанре-рассказе, а, может быть, и в жанре еще более широком – романе.
