Анализ стихотворения Н.Заболоцкого "Седов"

Анализ стихотворения Н. Заболоцкого «Седов»

6 июня 1937 года состоялось открытие первой в мире полярной научно-исследовательской станции «Северный полюс» во главе с Иваном Папаниным. В мае 1937 года двум самолетам удалось приземлиться на Cеверном полюсе. Радио и газеты подробно освещали подвиг. Не остался в стороне и Заболоцкий, уже зарекомендовавший себя стихотворением «Север» в актуальном плане. Ещё задолго до папанинской эпопеи, в 1936 году, Заболоцкий встречался с художником Николаем Пинегиным, который увлеченно рассказывал поэту о своих поездках на Север, в том числе и о своем участии в полярной экспедиции Седова в 1912 году. Заболоцкий воодушевился седовским сюжетом. Поэтическим результатом арктических исканий поэта стало стихотворение «Седов», напечатанное в «Известиях» 24 июня 1937 года.

На первый взгляд, «Седов» строится по модели «Севера» и «Начала зимы»: перед нами пейзаж Арктики. Заболоцкий начинает рассказ там, где он замер в стихотворении «Север». Новым в «Седове» оказывается прямое введение в самом первом стихе человека в качестве персонажа; обзор всевидящего рассказчика «Севера» сменяется то ли внутренней перспективой умирающего героя, то ли взглядом со стороны всезнающего человека: «природа мертвая» «лежала вкруг него». На фразеологическом уровне семантика делает осязаемой скрытую идиому: «верная смерть». «Верный компас» работает как символ покорения бесконечного Севера, но одновременно является и залогом грядущей гибели. Неясно распределение ролей в северном «натюрморте»: то ли лёд заковал природу в цепи и умертвил ее, то ли природа убивает Седова, который идет на «верную смерть».

Голос Заболоцкого «просвечивает» «через туман» повествования. Образ солнца не проясняет эту «арктическую» туманность высказывания. Как раз «солнца лик пещерный» и вызывает настороженность. Эпитет «пещерный» мог прийти из семантического поля первобытности, которое разрабатывалось Заболоцким в «Севере». В контексте «Седова» важным оказывается не столько ее философское содержание, сколько тема заблуждения во всех ее значениях как отражения призрачной иллюзии, ослепительного прозрения.

Миру, который неумолимо покидает герой «Седова», противоположен мир Севера. Ландшафт смерти вновь превращается в аллегорический пейзаж покорения Арктики. Седов по компасу движется не домой, а наоборот, в глубь Арктики, на бой с самим собой. Седов -- герой, человек, новый Прометей, отправляется туда, «где обрывается последней жизни нить», в царство смерти. Если в начальных стихах «Седова» провозвестником образности был «солнца лик», то в приведенном отрывке им оказывается полюс, с которым борется не менее мифический и не менее «легендарный» Седов . В контексте боя с полюсом-великаном сравнение северного сияния с алмазным копьем будит аллюзии на святого Георгия. По-видимому, они актуализировались в сознании Заболоцкого благодаря имени, Георгий, самого Седова. Заболоцкий косвенно мифологизирует и с и самого себя как поэтического летописца советских деяний.

Наложение Юга и Севера в арктическом плане — не новость. Вдохновение, которого лишился поэт во время травли, в рассматриваемых нами текстах, нарушающих молчание, работает как заблуждение. Смерть Седова попирает смерть. Описание агонии становится в 1930-е годы неотъемлемой частью героического подвига. Лишающийся тела Седов несет в себе черты Павла Корчагина; роман «Как закалялась сталь» к моменту написания стихотворения уже стал известным и задал парадигму героизма в советской литературе. В контексте нашего прочтения северных текстов Заболоцкого важной становится как поэтическая составляющая этой модели, так и факт автобиографичности героя Островского, нового единства литературы и воспеваемой ею действительности. Седов обречен на поражение. Поэтическая победа как раз и заключается в демонстрации поражения, апофеозом которого является затерянная в Арктике могила.

Заболоцкий выбирает для стихотворения сюжет смерти Седова, хотя информационным поводом было как раз спасение. Следуя парадигмам зимнего текста русской поэзии, Заболоцкий выходит на сюжеты декабристской поэзии. Седов оказывается изгнанником, пленником зимней тюрьмы, обреченным на романтически благородную гибель в снежной «пустыне». У ледяной могилы героя стоят оплакивающие его спутники. Торжественность прощального плача по Седову выявляет следующего героя стихотворения — Кирова.

Поэт впоследствии не отказывался от написанных арктических стихотворений, а лишь их переделывал; это говорит не только о вынужденной случайности актуальных имен, но и о том, что в своих стихотворениях Заболоцкий пытался найти компромисс: приобщиться к общественно насущным темам и одновременно освоить новую эстетику,

Звуковая организация стихотворения показывает, что для Заболоцкого небезразличной была внутренняя аллитерация слов «Седов» и «Север». Фамилия полярника, содержащая семантику седины и древности, становится «говорящей», работая на усиление цветовой семантики белого пространства Арктики, а фонетически связанный с Седовым «поход на Севере суровом» возрождает имя другого героя русского зимнего дискурса — «седого» Суворова с его переходом через снежные Альпы.

В 1936—1937 годах, когда вокруг происходят аресты друзей и знакомых, Заболоцкий, обескураженный травлей 1933—1934 годов, пишет «арктические» стихотворения, в которых пытается перевоспитать самого себя; перо слушается и не слушается его, оставляя в тексте следы насилия над самим собой, знаки сомнения и отчаяния, безысходности и найденного письма. Северный пейзаж, ландшафт покорения и усмирения Арктики становится не только развернутой метафорой смерти и жизни поэзии, но и аллегорией. Совсем незадолго до написания «Седова», в январе 1937 года, вся страна отмечала столетнюю годовщину гибели Пушкина, смертельного ранения поэта на снегу у Черной речки. В стихотворении без названия, но с говорящим зачином — «Вчера, о смерти размышляя…», — написанном в 1936 году между «Началом зимы» и «Севером», перед лирическим героем «прозрачными столбами» — а это слово автора «Столбцов» — встают «мысли мертвецов», среди которых и «призрак» Пушкина: «И голос Пушкина был над листвою слышен». В русской культурно-литературной памяти зимняя смерть Пушкина остается открытой раной. В заданной авторитетом Пушкина парадигме самосознания литературы «последним словом» поэзии, уже молчащим, но от этого не менее значащим, является гибель поэта. Седов понимается как дореволюционный конкистадор Севера. Ему, погибшему, проигравшему схватку с Севером, на смену приходят новые, лучшие герои Арктики, покоряющие холод и смерть.

Все больше внимание художника концентрируется на образе человека. Люди — важнейший элемент вселенной, результат и вершина творчества природы. Именно в их разуме необыкновенным светом вспыхнуло присущее ей сознание. А стремление постичь мудрость мироздания, его секреты, сложные для понимания, возвышает их. В стихотворении «Седов» появился образ человека, возвеличенного над природной стихией.