Агиографические традиции в образной системе романа Л. Улицкой «Даниэль Штайн, переводчик»

Герои-праведники в романе Л. Улицкой «Даниэль Штайн, переводчик»

Говоря о Ефиме и Терезе Довитас, о Даниэле Штайне, мы можем утверждать, что эти персонажи романа являются истинными святыми. Однако и их жизненные пути не были лишены трудностей. Каждый из героев прошел испытание на прочность – моральную, душевную и духовную.

Итак, о Терезе Бенда мы узнаем впервые из дела оперативной проверки (Док. « 117/934). «Доброжелатели», как это водилось во времена советской власти, написали заявление о том, что «Бенда Тереза Кшиштофовна злостная католичка и приваживает в дом много людей…» [Улицкая 2007: 323]. И из рапорта лейтенанта Гуськова становится ясно, что Тереза является тайной монахиней, принявшей постриг в 1975 году. Монашеский сан героини уже относит ее к праведникам.

Судьба у Терезы была достаточно сложной: отец умер рано, в девять лет она потеряла мать, и на воспитание девочку взяла тетя. Об определенности судьбы говорит то, что в юном возрасте Тереза тянулась к вере («Мне… с самой ранней юности, едва ли не с детства, открылось существование духовного мира, и это открытие отдалило меня от сверстниц» [Улицкая 2007: 336]). Вот она особенность. И ведь только девочка нашла связь с Господом, как сразу стала отличаться от других, в ее жизни появляется одиночество и отчужденность. В это время происходит и другое удивительное явление с Терезой. Она жила в одной комнате с тетей и ее мужем, людьми, которые постоянно предавались плотским утехам, что вызывало отвращение у юной героини. Однако Тереза в такие минуты начинала молиться Божьей Матери. И что же происходило? Тереза пишет так Валентине Фердинандовне: «…и тогда я начала слышать музыку. Это было ангельское пение, и оно меня укутывало, как в плащ, я утихала и засыпала…» [Улицкая 2007: 336]. Аналогичное происходило и в студенческие годы, когда соседки по общежитию отдавали себя во власть страсти, и вновь молитва и прекрасная музыка спасали молодую Терезу.

Но связь с Богом не ограничивалась только тем, что героиня слышала музыку, она «ощущала присутствие Того, Кто есть Источник Жизни» [Улицкая 2007: 336]. И через два года после окончания университета Тереза принимает обеты. Ей, как настоящей праведнице, жилось легко и радостно в монастыре. Казалось бы, девушка пришла к Богу, победив все прелести жизни, однако самые страшные и серьезные испытания были еще впереди.

Позже Терезу попросили покинуть монастырь, обвинив ее в связи с сатаной, который на самом деле искушал героиню. Из письма Терезы Валентине Фердинандовне: «Однажды, когда я стояла на молитве, со мной произошло следующее: как будто упругий и горячий воздух охватил меня, ласкал меня всю и бессловесно просил согласия отдаться ему… я ответила отказом. Но ласки продолжались… Тогда, словно очнувшись, я воззвала к Господу, и немедленно услышала шипящую брань и легкий щелчок» [Улицкая 2007: 339]. Об этом Тереза поведала настоятельнице и духовнику, которые и сочли ее бесноватой. Хотя именно духовник сказал: «…таким путем идут святые…» [Улицкая 2007: 341]. Что имел ввиду под этими словами? Быть может, Тереза шла по настоящему пути святости? Ведь святой человек не может постоянно жить в мире с собой и Богом, он же должен бороться за свою веру, преодолевая проделки дьявола, доказывая таким образом свою предопределенность. Заслугой верующего является не только его смиренный образ жизни и молитва Господу, но и подавление различных искушений.

Тереза смогла доказать, что по праву может называться истинной верующей.

Единственным другом ей стал Ефим, еврей, тянувшийся к православию. В его образе мы видим своеобразную проекцию Даниэля Шайна, но в другой плоскости. Оба были евреями, обратившимися в христианскую веру: Даниэль стал католическим монахом, а Ефим Довитас – православным священником. Связующим стал тот факт, что они уехали на свою историческую родину – в Израиль.

Но до того как стать православным священником, Ефим должен был жениться – традиция РПЦ. Поэтому он предлагает Терезе заключить фиктивный брак, чтобы получить согласие Господа, они вместе молятся («Мы с Ефимом стали на молитву и молились почти до самого рассвета… каждый из нас должен был принести свою жертву: я – поменять вероисповедание, перейти в православие, он – взять на себя ответственность за меня…» [Улицкая 2007: 347]). В итоге, Ефим и Тереза обвенчались и переехали на Святую Землю.

Довольно долго они жили в духовном браке, но все изменил Даниэль Штайн, посоветовавший родить им детей.

Говоря о традициях житийной литературы в образах Ефима и Терезы, можно отметить следующее: они оба предсказали рождение своего будущего сына («А вчера приснился странный, очень неприятный сон. Как будто у меня раскрывается живот… разделяется на лепестки, и из середины вылетает дракон, но ужасно красивый…Я рассказала Ефиму… он… сказал, что видел нечто похожее… у него распался живот на четыре части и вышел разноцветный большой пузырь…» [Улицкая 2007: 503 – 504]). Но почему такие странные образы видели супруги? Видимо, это были предзнаменования необычности ребенка. Действительно, сын родился с синдромом Дауна, о котором чета Довитас узнала в середине беременности. Имя мальчику дали Ицхак, что означает «он будет смеяться».

Тереза пишет о сыне Валентине Фердинандовне так: «Наш мальчик говорит, но язык его не понятен людям. Речь ангелов – его язык. Он произносит какие-то неведомые нам слова над засохшим цветком, и через несколько дней цветок оживает. От ребенка идет удивительное излучение» [Улицкая 2007: 591 – 592]. Нам кажется, что эти слова в большей степени вызваны родительским чувством. Не может же каждый ребенок с синдромом Дауна быть ангелом. Да, эти люди особенные, они помечены Богом, но это не делает их «высшими существами». Об этом скажет и Валентина Фердинандовна: «Он трогателен и бесконечно мил, но ваши предчувствия и упования на то, что именно он и есть… Тот, Кто Обещан... мне кажутся обольщением глубоко любящих родителей» [Улицкая 2007: 596]. В дальнейшем это стало одним из поводов для того, чтобы Ефим запретил общаться жене с подругой.

Конечно, здесь он поступил далеко не как верующий человек, но это на совести Ефима. Нехорошо поступил православный еврей, когда написал донос на Даниэля, с которым не разделял взгляды на религию. Однако чувство благодарности за сделанное евреем-католиком в жизни семьи Довитас не покинуло Ефима («…он сыграл большую роль в жизни нашей семьи, помог осуществиться нашему браку с Терезой… и чудо рождения нашего Сына свершилось с его благословения. Но взгляды Даниэля представляются мне совершенно неприемлемыми» [Улицкая 2007: 600]).

Тем не менее, на наш взгляд, Терезу и Ефима можно отнести к праведникам. Они прошли достаточно испытаний, чтобы обрести счастье и найти свое место в жизни и вере. Но, по всей видимости, в какой-то момент трактовка духовных ценностей была ими воспринята не совсем правильно. Валентина Фердинандовна сказала и об этом: «Ваша героическая и даже подвижническая жизнь меня восхищает. Путь, который вами избран, достоин глубочайшего уважения. Конечно, я понимаю, что путь каждого человека единствен и каждый пробивает свою дорогу к Истине. Но почему так много людей, озабоченных исключительно поиском Истины, идут в совершенно противоположных направлениях?» [Улицкая 2007: 597].

Образ главного героя романа, монаха Даниэля Штайна, сложен и противоречив. Он может вызвать много споров у читателя, разногласий по этому поводу достаточно и в самом романе.

Жизнь Дитера (имя в документах) Штайна в произведении излагается «не по порядку». Да, мы видим детство и взросление героя, тягу к учебе, приход к Богу, но жизнеописание его построено по композиционной модели неправильного жития – хронология событий нарушена. Однако это не мешает нам проанализировать данный образ с точки зрения агиографической литературы, проследить в нем влияние житийного жанра и выявить некоторые черты юродства.

Итак, родился Даниэль в деревне в Южной Польше. Из рассказа Авигдора, брата Даниэля, мы узнаем основные моменты детских лет главного героя романа. Уже с юных лет Даниэль Штайн был другим, не таким, как все («Он с детства чем-то отличался от других. Раньше я думал, что он был такой особенный, потому что всегда говорил "да"» [Улицкая 2007: 43]). Вот та черта, которая сразу позволяет нам проводить параллели с житийным жанром. Герой, говорящий «да», всегда поможет в трудный момент, он придет на помощь к любому, кто об этом попросит. Безотказность – отличительная черта характера Даниэля Штайна.

По агиографической традиции, будущий подвижник выделялся среди сверстников тягой к знаниям и способностями, аналогичное мы видим и в Даниэле-мальчике, что подтверждается словами его брата: «…было видно, что у Дитера большие способности. Они очень рано проявились. В детстве мы были очень похожи, совсем как близнецы, но брат отличался от меня большими талантами» [Улицкая 2007: 49]. Эта одаренность стала причиной того, что в семилетнем возрасте Даниэля забирает к себе тетя, «чтобы он мог ходить в хорошую еврейскую школу» [Улицкая 2007: 50]. Можно сказать, что таким образом Улицкая показала уход из отчего дома, который мы встречаем в житиях. Однако маленький Дитер приезжает к родителям на летние каникулы, Л. Улицкая довольно оригинально трактует данный ход древнерусской литературы. По окончании начальной школы Даниэль поступает в Государственную школу, считавшейся одной из лучших, именно здесь он начинает посещать религиозные дисциплины. У Дитера Штайна были хорошие преподаватели, но встреча с главным учителем была впереди («Осознанно молиться начал лет в восемь, и просил у Бога, чтобы он послал мне учителя, который научил бы меня правде. Я представлял себе учителя… с длинными усами... Такого усатого учителя я не встретил, но Тот, Кого я встретил и Кого называю Учителем, долгое время разговаривал со мной… на языке чудес» [Улицкая 2007: 127]).

Будучи ребенком Даниэль уже желал правды, он общался с Господом. Снова перед нами картина, которую можно видеть в житиях святых, – еще в юные годы будущий святой начинает разговаривать с Богом. В четвертой части романа, в последней беседе Даниэля Штайна с фрайбургскими школьниками, мы находим еще одно доказательство предопределенности его пути: «Я с детства ощущал присутствие Божественной Силы, которая держит наш мир. И когда это чувство ослабевало, я получал свидетельства и подтверждения того, что человек не одинок в мире» [Улицкая 2007: 610].

В школьные годы проявляются и выдающиеся лингвистические способности Даниэля. Он знал много языков, из дневника Хильды мы узнаем: Даниэль говорит, что «хорошо знает три – польский, немецкий и иврит. А другие, на которых он разговаривает, знает очень плохо» [Улицкая 2007: 284]. Но тут же Хильда пишет: «…это не так: он водит группы на итальянском, испанском, греческом, французском, английском, румынском, говорил при мне с чехами, с болгарами и с арабами на их языке… Мне кажется, что у него тот самый дар языков, который был послан когда-то апостолам» [Улицкая 2007: 284]. Конечно, в этом заслуга и самого Даниэля, которого можно назвать настоящим подвижником Божьим, ведь он через свою полиязычность нес учение о правде и истине в мир. Знание языков сыграло большую роль не только в жизни Даниэля, но и тех многих людей, которых он спас в годы войны с Германией, начавшейся, когда ему было семнадцать лет.

Начало войны стало страшным испытанием в жизни семьи Штайн: в это время родители расстаются со своими детьми, и разлука эта будет вечной; позже судьба… или война разделяет братьев на долгие годы. Авигдору удается перебраться в Палестину, а Даниэль остается в Вильнюсе, который вскоре после начала русско-германской войны оказывается во власти немецких войск. И тогда начинается самое страшное – вступают в силу антиеврейские законы, происходят массовые аресты и расстрелы еврейского народа. Во время очередной облавы Даниэлю удалось спрятаться от преследователей в кладовой для овощей, и немецкие солдаты не нашли его, хотя были близки к цели. Здесь мы можем ссылаться на помощь Всевышнего, который спрятал свое чадо, чтобы в будущем дать ему возможность помогать другим и нести слово Божье в народ. Даниэль сказал в беседе со школьниками: «Никогда еще я так горячо не молился Богу» [Улицкая 2007: 130]. И на протяжении всей войны, во всех трудностях Господь поддерживал и указывал верный путь Даниэлю Штайну. И в конце-концов это привело к тому, что он принял католичество, крестился, а после войны стал монахом. Конечно же, очевидна избранность героя, его приближенность к Богу.

После такого чудесного спасения Даниэль решил стать поляком с немецкими корнями, и это ему удалось, ведь в документах значилось истинно немецкое имя – Дитер Штайн. Судьба? И позже он обосновывается в одной белорусской деревне, где был сапожником, учителем немецкого, а завершилось все тем, что Даниэля Штайна приняли на службу в полицию переводчиком. Трудное решение, принять которое мог только очень сильный человек («…тогда мне пришло в голову, что, работая с Семеновичем, я наверное, смог бы спасти кого-то из тех, за кем охотится полиция. Сделать хоть что-то для людей, нуждающихся в помощи» [Улицкая 2007: 136]). Именно с этого поступка берет начало дальнейшая деятельность Дитера Штайна по спасению белорусов, которые подвергались наказаниям из-за того, что не понимали, чего от них требуют; поляков, но, к сожалению, в облаве на польский народ спасся всего один человек, остальные не поверили предупреждению Даниэля. Но самым главным и ключевым поступком стала организация побега евреев из Эмского гетто, за что Даниэль чуть не поплатился жизнь, однако все в руках Божьих.

В Эмске Дитер Штайн служил в гестапо. Даниэль так говорит о полезности своего выбора: «И все-таки мне довольно часто удавалось помочь людям, на которых соседи писали доносы. Большую часть разбирательств я вскоре стал вести самостоятельно, и мне удавалось защитить невинных… способствовать справедливости. Я постоянно искал случая сделать что-нибудь для людей – это было единственное, что давало мне силы прожить день с утра до вечера [Улицкая 2007: 237]. Молодой человек, рисковавший собственной жизнью ради других, отважившийся на организацию побега из гетто и веривший в себя и Бога, поистине праведник («…я чувствовал, что несу ответственность за многих людей. Брать ответственность на себя важнее, чем исполнять приказ. Я благодарен Богу, что он наградил меня этим качеством» [Улицкая 2007: 271]).

Роковая ночь с 9 на 10 августа 1942 года изменила жизнь не только спасшихся евреев, но и Даниэля. Двадцатилетний парень организовал масштабный побег, эвакуацию, обреченных на смерть евреев. Эстер Гантман так говорит об этом: «На самом деле все организовал один еврей, молодой парнишка, Дитером его звали» [Улицкая 2007: 18]. Исаак Гантман вспоминает о весне 1945 года: «…мы с Эстер первым же поездом выехали из Белоруссии в Польшу, с нами ехал молодой еврей Дитер Штайн, который сыграл решающую роль в спасении части людей из Эмского гетто. То есть это был тот человек, который спас нам жизнь» [Улицкая 2007: 111]. Вот они свидетельства героизма главного героя романа, его любви к ближнему.

На следующий день тайное стало явью, и Даниэль был арестован, однако ему удалось сбежать из заключения. А убежищем для него стал женский монастырь, где он знакомится с Новым Заветом, позже одна из монахинь крестила его. Чтобы оградить сестер от полиции, Даниэль Штайн уходит из монастыря и попадает в партизанский отряд, где к нему приходят мысли о монашестве («Меня очень удручало положение женщин в отряде… Мне было очень жалко женщин… Наверное, именно тогда я стал думать о монашестве» [Улицкая 2007: 359]).

В записках Исаака Гантмана мы встречаем следующее: «Штайн представлял собой странный казус: с одной стороны, Штайн – герой войны, совершивший подвиг; с другой – ему еще пришлось и оправдываться, что он служил в гестапо…» [Улицкая 2007: 113]. Действительно, довольно интересное стечение обстоятельств, подобное мы уже встречали в другом романе Л. Улицкой – «Казус Кукоцкого». Павел Алексеевич Кукоцкий – врач-гинеколог, выступал за легализацию абортов. Прослеживается общность в образах Павла Алексеевича и Даниэля Штайна – помогать людям вопреки устоявшимся нормам, ломать определенные стереотипы и доказывать, что аборты и служба в гестапо не делают человека плохим.

На протяжении всей послевоенной жизни Даниэль помогал людям, приходившим к нему с самыми различными просьбами и проблемами. Из разговора Авигдора Штайна с Эвой Манукян: «А эти все его люди – беспомощные, потерянные. И брат стал при них социальным работником – бумаги им писал! Учиться устраивал» [Улицкая 2007: 156]. Он принимал у себя и бездомных, и наркоманов, некоторые из которых становились на ноги и начинали новую жизнь. В трудный момент Даниэль поддержал забеременевшую девочку Дину Коген, после рождения сына с диагнозом гидроцефалия, помог найти врача и собрать деньги на операцию.

Был в жизни Даниэля и другой пример, когда он стал соучастником убийства, когда под угрозой расстрела каждый десятый житель одной деревни. Выход нашли: вывели лесника, который доносил немцам на партизан, и семнадцатилетнего умственно отсталого парня («…обоих расстреляли – лесника и дурачка. Дом лесничего сожгли. Но только один дом, а не всю деревню. Потом я узнал, что у лесника было одиннадцать детей. И дурачок, ни в чем не повинный…» [Улицкая 2007: 616]). В данном случае мы можем проводить параллель с киноповестью Д. Соболева «Остров». Однако разница между отцом Анатолием, совершившим убийство во спасение собственной жизни, и Даниэлем, спасшим целую деревню (250 человек), велика. Они искупили свои грехи молодости служением Богу, молитвами и помощью нуждающимся.

Перед автокатастрофой Даниэль вспомнил большое количество смертей, увиденных им в жизни. Но «есть две смерти, которые никуда не ушли, эти двое справа и слева стоят, тощий огромный лесник и слабоумный мальчишка, которых отправил на расстрел в 42-м году… Сказал – вот эти. Лжесвидетель. И двадцать молодых и здоровых мужиков были спасены, а предатель был расстрелян, а вместе с ним деревенский дурачок, ни в чем не повинный… Что же я сделал? Что я сделал тогда? Еще одного святого для Господа, вот что я сделал…» [Улицкая 2007: 668]. Сам себе отец Даниэль так и не простил проступка молодости, но он верил, что тот мальчик, стал приближен к Богу – стал святым, который, может быть, постоянно был рядом с ним и оберегал от зла, помогал найти нужное решение в определенной ситуации.

Таким образом, мы можем говорить о том, что Даниэль Штайн – праведник. Мать Иоанна сказала, что «святой – существо тихое, незаметное, спит под лестницей, одет неприметно» [Улицкая 2007: 550]. Эти слова полностью подходят к Даниэлю, и сама матушка так отозвалась о нем: «Он у нас человек неприметный, всю жизнь где-то под лестницей живет» [Улицкая 2007: 551].

Характеристика «всю жизнь где-то под лестницей живет» довольно интересна, и у нас в одночасье возникает ассоциация с юродивыми и даже с Веничкой из поэмы Вен. Ерофеева «Москва – Петушки». Однако понятно, что мать Иоанна употребляет это выражение в переносном смысле, показывая читателю, что Даниэль Штайн не был избалован бытом. Это черта блаженных Христа ради.

В романе мы находим еще несколько характеристик, позволяющих говорить, что в образе Даниэля присутствуют черты юродивости. Эстер Гантман в разговоре с Эвой Манукян произносит следующие слова: «Он сел на пенек и начал говорить о Христе… Я думаю, он помешался немного» [Улицкая 2007: 18]. Почему она так решила? Все просто, Эстер удивилась, как можно рассуждать о Боге в войну, да еще когда рядом немцы. Подобное отмечает и Эфраим Цвик в письме к Авигдору Штайну: «Дитер, конечно, сумасшедший, но не в том смысле, как мы это обычно понимаем… в голове у него – чистое безумие, именно на божественной почве» [Улицкая 2007: 34].

Внешний вид Даниэля тоже был необычен: он не носил рясу, а ходил в мирской одежде. Вещи донашивал после Авигдора и не любил новые («…он вначале ходил в этом облачении, а потом снял, ходил как все люди. Очень любил после меня одежду донашивать. Он новую одежду не любил» [Улицкая 2007: 62]). Павла Кочинского встречает в растянутом свитере и соломенной шляпе. Странное одеяние для монаха.

Как и юродивые Даниэль Штайн не отвечал злом на зло и критиковал папскую власть. Вот традиционный житийный ход – противопоставление себя окружающим и церкви.

Следовательно, Даниэль был праведником с некоторой долей юродства.

Современная литература, как мы видим, несмотря на свои, на первый взгляд, принципиальные отличия от древнерусской литературы, продолжает развивать традиции последней и дает возможность по-новому оценивать произведения русской классики и современных авторов.

4