Сценарий героико-романтической инсценировки "Время, вперёд!", посвященной 100-летию Великой Октябрьской социалистической революции

14

Городской конкурс театральных миниатюр с участием детских театральных коллективов образовательных учреждений города

«ТЕАТРАЛЬНЫЕ ПОСИДЕЛКИ»,

в рамках Всероссийской театральной недели.

19 ноября 2017 года

Сценарий

героико-романтической инсценировки "Время, вперёд!", посвященной 100-летию Великой Октябрьской социалистической революции, по произведениям советских писателей:

Александр Митта "Гори, гори, моя звезда",

Алексей Черкасов, Полина Москвитина "Конь рыжий",

Николай Погодин "Человек с ружьём",

Алексей Толстой "Хождение по мукам",

Алексей Толстой "Гадюка",

Всеволод Вишневский "Оптимистическая трагедия", Борис Лавренев "Сорок первый",

Исаак Бабель "Конармия",

Павел Коган "Лирическое отступление"

(17 минут)

Экспериментальный молодёжный театр "Музы на сцене"

МБОУСОШ №6 г. Ставрополя

1 сцена.

Глеб. Товарищи! Революционный Всенародный Театр-Эксперимент начинает бесплатное представление! Смотрите и слушайте!

Шадрин. В Смольный бы мне пробраться, ребята! Мне там одного человечка повидать надо! Ленина там хочу увидеть.

Глеб. Ну, так у Ленина дел побольше, чем у нас с тобой.

Шадрин. А если что, вы мне его покажете?

Глеб. Конечно, покажем.

Шадрин.  Вы кто же такие тут собрались? 

Глеб. Тут, брат, одна часть... серые гусары...

 
Шадрин.  Это я по запаху чую... 

Глеб. Приставай к берегу, наш будешь. Ты тоже на Зимний ходил? 

Шадрин.  На какой это Зимний? 

Глеб. Вот тебе на "какой"... Ты где был? 

Шадрин.  Где был? На свете. 

Глеб. Ты куму из себя не строй. Тут народ понятливый. Говори толком: откуда ты взялся? 

Шадрин.  А ты что, за кондуктора здесь, билеты проверяешь? 

Глеб. Я у тебя спрашиваю от имени революции. 

Шадрин.  Высоко тянешься. Штаны лопнут. 

Глеб. Товарищи, этот солдат не наш, этого солдата обыскать надо. 

Шадрин.  Я те так обыщу, что не охнешь. Ты не стращай, я, видишь ли, не пугливый. Почему я тебе должен документы показывать? 

Глеб. Потому что я представитель власти рабочих и крестьян. 

Шадрин.  А я кто же? 

Глеб. А ты еще неизвестно кто. 

Шадрин.  Я неизвестно кто?  Нате... Они - представители, а я - неизвестно кто. 

Глеб. Помолчи... мешаешь выяснить личность. Ну всё ясно. товарищ Шадрин... Давно с фронта? 

Шадрин.  Сегодня прибыл. 

Глеб. Отчего ты такой злой? Погоди-ка, вот тебе одну бумажку дам, ты сразу добрее будешь. Грамотный? Или помочь?

 
Шадрин.  Обойдусь сам. "Декрет о земле. "Помещичья собственность на землю отменяется немедленно без всякого выкупа".

Глеб. Без всякого выкупа!..

2 сцена.

Шадрин.  Мужики, у вас чайку нет? Чайку бы теперь достать... 
Вы эту бумажку никуда не девайте. Нет уж, я ее возьму... Товарищи, где здесь кипяточку…

Ленин. Соскучился по чаю... а? 

Шадрин.  Ох, и не говорите, уважаемый... 

Ленин. Ну пойдемте, укажу... Вы давно, товарищ, воюете? 

Шадрин. Третий год без выходу. 

Ленин. Окопы оставили давно?

Шадрин.  Дней десять-двенадцать, как живой выскочил. 

Ленин. А у немцев как? Ничего не замечали? 

Шадрин.  По нашим заметкам судим, тоже не сладко им.

Ленин. А какие у вас были заметки? Это очень важно. 

Шадрин.  Кофием таким... знаете? Цикорием пахнет... Пленного приведут... не тот стал немец.

Ленин. Не тот? Устал немец?  Пойдет с нами на мировую? 

Шадрин. За это не скажу... но вижу, всем осточертела война, но ведь у них царь. 

Ленин. Наши генералы тоже мира не хотят. А если советская власть скажет солдатам: берите дело мира в свои руки... вы, например, возьмете руку советской власти? Не оробеете? 

Шадрин. Кто? Я? Дорогой товарищ... пусть только скажет это советская власть. За себя я вам от чистого сердца говорю... 

3 сцена.

Искремас. Эх, товарищи! Вот если бы я жонглировал помидорками, вы бы стояли и глазели, разинув рот... А когда настоящее искусство — вам неинтересно!.. Почему? Ты любишь театр?

Крыся. Ни.

Искремас. Как тебя зовут?

Крыся. Крыся!

Искремас. Крыся? Странно... Это что же, прозвище?

Крыся. Ни. Я ж вам русским языком кажу... призвище у меня Котляренко. А зовут Христина. У меня хозяева были поляки. Они меня Крысей звали. По-нашему Христя, а по-ихнему Крыся... Хорошие такие хозяева — только они меня прогнали. Я ихнее дитя убила.

Искремас. Убила?

Крыся. Та не до смерти!.. Уронила с рук, шишку набила.

Искремас. Понятно... А родители твои где?

Крыся. Вмерли от тифу.

Искремас. Невесело. Ну, Крыся, будем знакомы. Моя фамилия Искремас.

Крыся. То не христианское имя.

Искремас. Конечно, нет! Это псевдоним. Искусство революции массам! Сокращенно — Иск-ре-мас. Поняла?

Крыся. Не... Та мени все равно. За царем лучше було.

Искремас. Что ты мелешь, дура? Кто тебя научил.

Крыся. Хозяева говорили.

Искремас. А, хозяева... Что ж, по-своему они правы. Им, хозяевам, при царе действительно жилось лучше. А теперь нам живется лучше, потому что теперь мы хозяева...

Ты будешь умываться?

Крыся. Ни.

Искремас. Как хочешь. У нас свобода совести.

Крыся. Дядечка, можно я при вас останусь? Буду вам стирать, варыть. А вы меня будете жалеть. Может, и покушать дасьте, если у вас останется.

Искремас. Эх, ты! Варыть... Революция дала мне внутреннюю свободу. То искусство, о котором я мечтал всю жизнь, стало теперь возможным... Я выведу театр на простор площадей. Уличные толпы будут моими героями!.. Театр — это мое оружие, моя мечта... Звезда на небе жизни. А ваш городок — пустыня, которая ждет дождя. И мой спектакль будет таким дождем. Ливнем! Настоящему искусству нужен огонь, который бушует, который жжет! Нам будут завидовать Москва и Петроград!..

Глядите на эту личинку. Из нее я сделаю актрису! Настоящую актрису...

4 сцена.

Настя. Кто это?

Вова. Публика. Наши потомки. Наше будущее, о котором мы тосковали когда-то на кораблях. Интересно посмотреть на осуществившееся будущее. Молчат. Пришли посмотреть на героические деяния героических людей.

Глеб. Тогда им проще глядеть друг на друга. Почему такая вежливая тишина! Неужели нельзя встать кому-нибудь и сказать что-нибудь? Здесь же не военкомат, а театр…

Даша. Вспомним сегодня солдат, защищавших свою Родину, умиравших за свободу, равенство, братство. У каждого было некое смутное будущее. Оно рисовалось столетие тому назад ещё неясно. И вот оно пришло.

Ангелина. У вас все ясно, все просто… Вы за что воюете? Вы за что воюете? Чтобы люди могли без слез смотреть на звёзды? Я тоже хочу такого счастья. Я тоже могла бы перетянуть шинель ремнем, и с вами!

Вова. Садитесь с нами и послушайте, как наши хлопцы себя хвалют. Вот вы боец Вытягайченко, где получили последнее ранение? А то народ подумает, шо вы бандюга, а не воюете за мировую справедливость!

Глеб. А дело было так, крошили мы врага, аж деревья гнулись. Гляжу вроде, как штаб их пылить. Вскочили мы с Сашкой Мурашовым на коней, а было у них шешнадцать сабель! Двоих мы сняли на корню, сразу! Другой, гляжу в туза мне целить, сквозняк в фыгуре мне хочет сделать. Ну, тут меня бес взмыл, нажал я на стремя, хвост пулей, зубами скрыгочу, красное море передо мной открылося. Замкнув я рот, поджав брюхо, набрав воздуха и с растяжечкой вах, поручиков порубав, ах, капитанов порубав, ах, полковников порубав…

Вова. Генералов порубал?

Глеб. Генералов, значит… Нет, генералов не було!

Вова. Порешим мы этого генерала, дай срок.

Глеб. А жрать-то нечего…

Вова. Боец Вытягайченко, ты свои собственнические настроения брось, тут тебе не хутор, тут товарищи твои, последнюю рубашку сымешь, а товарищей в холоде и голоде не бросишь.

Глеб. А кажный прохожий мне теперь товарищ?

Вова. К населению же нужен подход, товарищ Вытягайченко.

Глеб. Сейчас бы жареного поросёночка или сетрину с эскадрон весом!

Вова. Отставить, отставить, боец Вытягайченко, ну, что такое товарищ, ну, или жадность вас обуяла? Объясняю: жадность есть пережиток, перебежавший к нам от старого режима!

Глеб. Да ладно…

Вова. Буду рассматривать проявление этого чувства, как контру!

Ангелина. Если на заре начать стрелять из тысячи батарей в солнце, оно все равно взойдет. Революция – сверкающая прекрасная молния, революция – ослепительно яркая ракета, взлетевшая радугой среди сырого мрака!.. Рождение революции прекрасно…

Вова. Конечно можно понять мысли буржуев, потерявших всё в этой битве. Безумно жаль их, жравших когда-то свои ананасы и устрицы и теперь тоскующих по всему этому обжорному великолепию. 

Ангелина. Кем я раньше была? Ну прожила бы, как все, жизнь, просмотрела в окошко из-за фикуса… Скука! Надо когда-нибудь ведь и погулять, не все же на счетах щелкать…

Вова. Хочешь, не хочешь — гуляй с нами!

Ангелина. И закружилась голова! «На коней, гуляй, душа!…». А время не конь, не объездишь, не уймешь — летит-мчится! И как там будет впереди неизвестно! Но совесть мою никто не свергнет. И честь. На том весь белый свет стоит.

Настя. Черт тебя знает! Двужильный ты, что ли? Сам щуплый, а тянешь за двух. С чего это в тебе сила такая?

Игнат. Не поймешь. Разница культур. У тебя тело подавляет дух, а у меня дух владеет телом. Могу приказать себе не страдать.

Настя. Вона что... Иди! От революции дезертировать не мОгишь.

Глеб. А ты вот отважься один на один с врагом выйти, как это прадеды наши с татарской ордой секлись.

Вова. Верно-верно, это русское, это в крови нашей. Никому с нами не совладать. А в человеке всё заключено, вся отвага, все спицы!

Глеб. Марютка! Гляди! Офицер! 

Настя. Вижу. (стреляет и не попадает) "Сорок первый, рыбья холера!" (белом башлыке и синем тулупчике, поднялся из-за верблюда человек и поднял высоко винтовку. А на штыке болтался наколотый белый платок. Марютка швырнула винтовку в песок и заплакала, размазывая слезу по облупившемуся грязному лицу. Евсюков побежал на офицера. Сзади обогнал красноармеец, размахиваясь на ходу штыком для лучшего удара. 

Вова. Не трожь!.. Забирай живьем. 

Настя. Ты, моль белая! Не дури, а то пулю слопаешь!

Вова. Во! Марютка! Препоручаю тебе их благородие. Смотри в оба глаза. Упустишь - семь шкур с тебя сдеру!

Настя. А ну-ка поди сюды. Будешь у меня под караулом.

Игнат. Польщен быть в плену у прекрасной амазонки.

Настя. Чего еще мелешь? Небось, кроме падекатра танцевать, другого и дела не знаешь? Топай копытами. Шагом марш!

Игнат. А ты-то что можешь?

Настя. А я стихи пишу, что ж их только на пуховиках писать можно? А ежели душа у меня кипит? Если вот мечтаю означить, как мы, голодные, холодные, по пескам перли! Все выложить, чтоб у людей в грудях сперло. Я всю кровь в их вкладАю. Только печатать не хотят. Говорят - учиться надобно. а я сама до всего дошла. От сердца пишу, с простоты! Да и где ж ты время возьмешь на ученье?

Игнат. А ты прочла бы! Очень любопытно. Я в стихах понимаю.

Настя. Не поймешь ты. Кровь в тебе барская, склизкая. Тебе про цветочки надо, а у меня все про бедный люд, про революцию. Как мы с казаками бились, как в степУ ушли. А в газету не принимают. Говорят не обделанные, печатать нельзя. А как их обделать? Вот вы ентиллегент, может, знаете?

Игнат. Стихи, видишь ли, - искусство. А всякое искусство ученья требует.

Настя. А если у меня, скажем, талант?

Игнат. Не будешь учиться, ни черта из твоего таланта не выйдет!

Настя. Да?.. Вон ты какая оказия, рыбья холера! Ну вот, воевать кончим, обязательно в школу пойду, чтоб стихам выучили.

Глеб. Товарищ комиссар! Что ж долго его таскать? Только порцию жрет задарма. Опять же одежа, обужа у него хороша, поделить можно.

Вова. В штаб доставлю или с ним вместе подохну. Он много порассказать может. Нельзя такого человека зря бить. От своей судьбы не уйдет.

Глеб. А ты в Бога веруешь?

Вова. Этого нет. В пасху и Христа не верую. Верую в Совет, в Интернационал, в ЧекУ и в тяжелый вороненый наган в крепких пальцах верую.

Глеб. Нет, ты мне объясни, что такое хорошо… Я раньше, как по уставу, знал: служить хорошо, родителей почитать хорошо, невесту любить хорошо, Богу молиться хорошо… Все было ясно. И все было спокойно, и я был матрос первой статьи. И быть матросом было хорошо. А теперь? Что теперь хорошо?

Вова. Хорошо – это когда всем будет хорошо.

Глеб. Всем хорошо? Как в святом писании… Хотел бы я хоть раз на это посмотреть. Так-с… Значит, надобности стараться дальше не будет? Так? Доехало человечество. Вылезай. Порт назначения – будущее. Можете его пощупать, да?

Игнат. Счастье и благо всего человечества?! Включая меня и членов моей семьи, расстрелянной вами где-то с милой небрежностью. Стоит ли внимания человек, когда речь идет о человечестве...

Глеб. Сейчас, когда нету керосина, соли, спичек, когда вообще ничего нет, кроме сыпного тифа, обыватель испугался революции, попятился...

Вова. На то, что вы тут говорили - наплевать и забыть. Теперь слушай, чего я буду командовать. Жизнь у нас тяжелая, кровь, грязь, людей сплеча рубить – не траву косить. Иногда подумаю, это мыслимое ли дело, что Костя Гулевой, что рыбу на базар возил, ведёт за собой цельную дивизию. И врагам шею гнёт, не глядя в их образованность.

И все-таки мы своего добьемся. Всё, что задавлено, растоптано поднимем, разгладим, чтобы ум в человеке проснулся. И знал бы человек, куды себя по воскресеньям девать. Чтобы правду людям сказать, чтоб задумались.

Даша. Эх, Константин Васильевич. Я до встречи с тобой жила, как былинка в поле, ничего себе не думала. Дождь прошёл – хорошо, солнце взошло - так и надо. Как жила бы я, о чем мечтала, если бы тебя не встретила. Ходишь ты среди людей как факел, к свету зовешь, пламенем полыхаешь. Зарево мировой революции за собой, как коня за узду тянешь.

Вова. Да что ж вы, товарищ, со мной делаете. Любовь в боевой обстановке – это ж военная тайна.

Даша. Возьмите меня к себе. У меня Донец – чудо, а не лошадь. Слово даю, при вас буду не отстану.

Вова. В Москве бьется небывалая доселе власть. Приказываю наступать и привести красную победу. А кого не сдается, рубать как капусту. По коням!

Мы были всякими. Но, мучась,

Мы понимали: в наши дни

Нам выпала такая участь,

Что пусть завидуют они.

Они нас выдумают мудрых,

Мы будем строги и прямы,

Они прикрасят и припудрят,

И все-таки пробьемся мы!

И пусть я покажусь им узким

И их всесветность оскорблю,

Я - патриот. Я воздух русский,

Я землю русскую люблю,

Я верю, что нигде на свете

Второй такой не отыскать,

Чтоб так пахнуло на рассвете,

Чтоб дымный ветер на песках...

Но мы еще дойдем до Ганга,

Но мы еще умрем в боях,

Чтоб от Японии до Англии

Сияла Родина моя.