Научно-исследовательская работа

Реферат на тему:

«Архип Иванович Куинджи - знаменитый неведомый художник»

Портрет Куинджи

И.Е. Репина (1877 г.)

Государственный Русский музей

С природой одною

он жизнью дышал,

Ручья разумел лепетанье,

И говор древесных

листов понимал,

И чувствовал

трав прозябанье;

Была ему звездная книга ясна,

И с ним говорила

морская волна…

План

І. Как вас называть, Архип Иванович?

ІІ. Знаменитый неведомый художник.

1. А.И. Куинджи и русская литература:

■ А.С. Пушкин и М.Ю. Лермонтов;

■ И.С. Тургенев и Н.А. Некрасов;

■ Л.Н. Толстой и Ф.М. Достоевский.

2. Художник света:

■ «Березовая роща»;

■ «Лунная ночь на Днепре».

1. «Обет молчания»

4. Откуда такие деньжищи?

ІІІ. «Я никаких орденов и звезд не имею».

Архипа Ивановича Куинджи мы не знаем.

О нем написаны тысячи статей, вышли в свет солидные монографии, опубликованы многочисленные мемуары, поставлена пьеса, изданы повесть, роман, поэма, стихи, снят документальный фильм. И все-таки Архипа Ивановича Куинджи – человека и художника – мы не знаем, как парадоксально это ни звучит.

В самом деле, разве можем мы сегодня судить о самых знаменитых картинах Куинджи, если краски, которыми они написаны, выцвели и потухли?

Иван Николаевич Крамской и многие его современники, восхищавшиеся «Ночью на Днепре», утверждали, что от лунного света на картине они испытывали физиологическое раздражение в глазу, как при восприятии естественного света. Прозорливец Крамской тогда же задался вопросом: долговечна ли та комбинация красок, которую открыл художник? Быть может, Куинджи, - писал он, - соединил вместе (зная или на зная – все равно) такие краски, которые находятся в природном антагонизме между собой и по истечении известного времени или потухнут, или изменятся и разложатся…» М.В. Нестеров, восхищавшийся «Украинской ночью» в дни ее первоначального блеска, через десятилетия был потрясен ее жалким видом: перед ним была посредственная, по его мнению, олеография.

Особняком в культурной жизни половине ХІХ в. стоит громкое имя Архипа Ивановича Куинджи. Он родился в январе 1841 г. в предместье Мариуполя Карасу – Базар (Карасевке) в греческой семье, но фамилию имел турецкую, в первоначальном звучании – Куюнджи. В переводе – ювелир, золотых дел мастер. И такая фамилия как нельзя лучше соответствовала сверкающему таланту ее владельца.

На родине А.И. Куинджи

В Мариуполе, в конце Таганрогской улицы, стоит небольшой ветхий домишко, принадлежащий старшему брату покойного художника Спиридону Ивановичу Куинджи. Ему 86 лет, и он безучастно относится к окружающему, из прошлого многое забыл. Его жена, ветхая старушка, типичная гречанка с ясно сохранившейся памятью, любит греть свои старые кости, сидя на солнышке у своей избенки. Рядом стоит новый каменный, довольно больших размеров дом, еще не законченный; смерть Архипа Ивановича прервала дальнейшую постройку, по словам старушки, покойный художник в последние 15 лет ежегодно высылал своему старшему брату по 300 р., не считая сумм случайных, нужных для какого-нибудь экстренного дела. В детстве Архип Иванович жил у брата, старуха живо помнит то время. По ее словам, отец Архип Иванович был человек бедный, по профессии сапожник, умер он в

довольно молодых летах, и будущий художник остался на попечении своего старшего брата еще малолетком.

Когда он подрос, его отдали мальчиком-учеником в лавку некоего Аморетти, где он впервые выказал свою наклонность. Маленькому Архипу однажды дали кредитную бумажку для размена. Возвратившись, он на клочке бумаги показал срисованный им точный снимок с портрета, изображенного на кредитке, несколько раз он на дверях и стенах мелом или углем рисовал заходивших в лавку покупателей. Рисунки эти были настолько верны, что, как передает старуха, Аморетти, будучи человеком неглупым, понял, что у него в лавке в лице ученика, быть может, находится талант, который грех зарывать в землю.

Во время первых лет пребывания в Академии Архип Иванович часто приезжал в Мариуполь гостить, жил у брата, рисовал картины и оставлял брату. К глубокому сожалению, первые опыты будущего художника через некоторое время попали на чердак вместе с разным домашним хламом и там были съедены мышами. По словам племянницы Архипа Ивановича, сохранилась лишь одна картина, сильно потускневшая от времени; это, настолько можно разобрать, один из видов Кавказа. По ее же словам, в Мариуполе есть немало картин, принадлежащих кисти Архипа Ивановича.

Ладонежское озеро. 1870 г. (?)

Холст, масло. 79,5х 62,5

Государственный Русский музей

Куинджи и русская литература

«Вид на Валааме», «Север», «Степь», «Чумацкий тракт в Мариуполе» не только принесли известность Куинджи, но и создали ему репутацию талантливого мастера, «не хуже других», самых признанных. Взлет его славы начался с «Украинской ночи», где световые эффекты, которым художник посвятил «всю оставшуюся жизнь», произвели на зрителей поистине потрясающее впечатление. «И что это было за волшебное зрелище, и как мало от этой дивной картины осталось!» - с восхищением и горечью писал об этом в своих мемуарах «Давние дни» М.В. Нестеров. В другом месте об «Украинской ночи» он писал: «Она даже в отдаленной мере не была похожа на теперешнюю «олеографическую» картину этого большого мастера. Была тогда

Тиха украинская ночь.

Прозрачно небо, звезды блещу,

Своей дремоты превозмочь

Не хочет воздух…»

Это замечание М.В. Нестерова открывает перед нами тему «Куинджи и русская литература, русские писатели». Поэтические пейзажи Куинджи вызывали в памяти зрителей не только пушкинские строки, но и гоголевские: «Знаете ли вы украинскую ночь?» и «Чуден Днепр при тихой погоде». Созерцая «Забытую деревню», зрители вспоминали стихотворение Н.А. Некрасова «Утро»:

Ты грустна, ты страдаешь душою:

Верю – здесь не страдать мудрено.

С окружающей нас нищетою

Здесь природа сама заодно.

Бесконечно унылы и жалки

Эти пастбища, нивы, луга,

Эти мокрые сонные галки,

Что сидят на вершине стога,

Эта кляча бегущая вскачь

В даль, сокрытую синим туманом,

Это мутное небо… хоть плачь.

Куинджи не знал этих стихов. Он не был книгочтеем, и я даже не поручусь, что читал он те страницы Пушкина и Гоголя, которые вспоминались зрителем, когда они любовались его полотнами. Напомним, что Достоевский в своем отзыве о «Виде на Валааме» цитирует Ф. Тютчева: «Эта скудная природа…». И добавим: Яков Полонский, комментируя «Ночь на Днепре», вспоминает Лермонтова: «Дрожащие огни печальных деревень…» Итак, Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Некрасов, Тютчев – вот с какими великими именами связано имя Архипа Куинджи.

Разумеется, творчество живописца не было умышленной иллюстрацией к творениям русской литературной классики. Совершенно самостоятельные, удивительно самобытные полотна Куинджи своей поэтичностью перекликаются с созданиями художественного гения русских писателей. Их связывает воедино то, что источником любви и вдохновения для всех этих художников служила родная природа России и Украины.

Мы уже упомянули Льва Толстого и Федора Достоевского, сказавших свое слово об этом художнике. Мы еще расскажем об Иване Тургеневе, восхищавшемся «волшебником пейзажа». Но кроме великих, мы можем назвать и «рядовых», но очень достойных писателей, внимание которых привлекло творчество Архипа Ивановича: Д.В. Григоровича, А.К. Шеллер-Михайлова, Якова Полонского. Поэт Константин Фофанов написал по мотивам «Ночи на Днепре» стихи, и они были положены на музыку.

Донбассовцу Всеволоду Гаршину особенно были близки полотна, в которых Куинджи тонко и поэтично воспевал родную украинскую природу. 6 марта 1875 года он писал из Петербурга своей матери:

«Открылась четвертая передвижная выставка академии. Есть превосходные вещи. «Степь» Куинджи – просто чудо что такое. Впрочем, те, кто не видел наших степей, ничего не могут понять в этой картине. Море, травы, цветов, света!

Другая степь Куинджи – весна или осень – грязь невылазная, дождь, дорога, мокрые волы и не менее мокрые хохлы, мокрый пес, усердно воющий у дороги о дурной погоде. Все это как-то щемит сердце».

Читатель уже догадался, разумеется, что, «другая степь Куинджи» – это «Чумацкий тракт в Мариуполе».

Осенняя распутица. 1872 г.

Холст, масло. 70х110.

Государственный Русский музей

Куинджи – художник света

Яркой фигурой русской пейзажной живописи был Архип Иванович Куинджи. Он упорно искал свой путь в искусстве. Сколько времени требовалось для этого? Много. Но ничего не могло помешать ему. Мастер остался верен себе: он писал пейзажи, воспроизводящие то яркие, то напоенные светом солнечные дни, то сияние луны ночью, то сверкающие всеми красками закаты.

Одной из известнейших и любимых народом картин в русской пейзажной живописи является картина «Березовая роща». Она привлекает какой-то особый жизнерадостностью, удивительной поэтичностью.

Сверкающие своей белизной стволы берез. Сочно-зеленый ковер росистой травы, залитой солнцем. Художник заставляет любоваться тем, как радостно, ликующе трепещет в солнечном свете каждый листок, каждая травинка с блестящими капельками росы. Ничто не нарушает этой красоты, чарующей, прелестной, волшебной. Художник с огромным вдохновением воспевает в картине поэзию природы, ослепительную яркость солнечных лучей, несущих радость людям.

Необыкновенные, изумительные пейзажи Куинджи и сейчас волнуют наши сердца.

«Лунная ночь на Днепре»

А.И. Куинджи

Архип Иванович Куинджи проснулся рано, подошел к окну. На фоне желто-оранжевого рассветного неба темнели крыши домов холодного Петербурга. Он, словно на законченную картину, стал исподлобья смотреть в окно, где пробуждалась жизнь огромного города. Взгляд его был печальным. «Нет, - подумал Куинджи, - ничто не может сравниться с необъятными просторами украинских степей. Здесь, на севере, и восходы, и закаты какие-то холодные. Ночи бледные, а луна блеклая, выполосканная долгими дождями».

Нетерпение подкатывало к сердцу. Он торопливо пошел в мастерскую. Почудилось, что явственно увидел голубой до боли в глазах Днепр и на его безбрежной глади серебристые блестки, которые с высокого неба щедро рассыпала задумчивая луна. Передать волшебство украинской ночи невероятно трудно. Только краски способны в какой-то мере отразить ее величие и таинственность, если правильно взять соотношение тонов.

Незабываемые, как детство, родные места вновь встали перед ним, воссозданные памятью и красками. Лунная ночь на Днепре. Почти неправдоподобная, она навсегда запомнилась именно такой, когда он, еще мечтательный юноша из предместий Мариуполя, увидел впервые могучую реку среди бескрайних степей Украины. Ныне пока еще в слабом утреннем свете, и Днепр, и луна, и серебристая дорожка на воде – все жило в его петербургской мастерской. Да, несомненно, картина удалась!

Осень 1880 года выдалась в Петербурге привычно дождливой, но очередь к особняку на Морской не убывала до самого вечера. Экипажи тянулись до Невского, поворачивали за угол и извивались еще добрых три-четыре квартала. Огромное множество людей толпились на тротуарах по обеим сторонам Морской. Казалось, весь Петербург осадил здание Общества поощрения художеств, где находилась чудо-выставка.

А выставка и впрямь была чудом. Впервые в истории русского искусства выставлялась лишь одна-единственная и, в общем-то, совсем небольшая по своим размерам картина «Ночь на Днепре» А.И. Куинджи (Нам могут, конечно, напомнить еще одну выставку одной картины – «Последний день Помпеи», но это было громадное полотно со сложным сюжетом, а тут – простой пейзаж). Нетерпеливых зрителей впускали группами и плотной толпой – под проливным дождем – у подъезда.

В затемненном зале картину освещали по бокам две керосиновые лампы, но уже через мгновение зрители забывали о зале, и о лампах: создавалось впечатление « окна в природу», украинский пейзаж казался не нарисованным, «всамделишным».

«Что это такое? Картина или действительность? – восклицал поэт Яков Полонский, - в золотой раме или в открытом окне видели мы этот месяц, эти облака, эту даль, эти «дрожащие огни печальных деревень» и эти переливы света, эти серебристые отражения месяца в струях Днепра, огибающего даль, эту поэтическую, тихую, величавую ночь?!».

А великий русский ученый Дмитрий Иванович Менделеев писал: «Перед «Днепровской ночью» Архипа Ивановича Куинджи, как я думаю, забудется мечтатель, у художника невольно явится новая мысль, поэт заговорит стихами, в мыслителе же родятся новые понятия – всякому она дает свое».

У парадного подъезда Общества поощрения художеств толпились люди. В небольшом зале с задрапированными окнами висела одна-единственная картина, освещенная сбоку керосиновыми лампами. Внизу под полотном была надпись: «Лунная ночь на Днепре». Что-то ошеломляющее, непередаваемое словами, заставляло посетителей застывать на месте при первом взгляде на картину А.И. Куинджи, хотя сюжет ее был удивительно прост и понятен. Высоко в чистом бездонном небе, обрамленном светящимися облаками, сияла открытая луна, серебристо отражаясь на мелкой зыби величественной потемневшей реки. На берегу, на фоне лунной дорожки, пересекавшей реку, высился ветряк. Вокруг него теснились приземистые хатки-мазанки. В одной из них в сиротливом окошке едва теплился оранжевый огонек.

Напряженное молчание зрителей, пораженных увиденным, длилось минуту-другую. Потом послышались удивительные восклицания.

• Вот видите, какой поразительный эффект могут вызвать краски. Прямо колдовство какое-то, - проговорил один из присутствующих.

• Нет, вещь неимоверно талантливая, полная лиризма и поэзии южной ночи. Какая-то иллюзия света.

• Признаться, я ничего подобного не видел и в Париже, - согласился его спутник.

• Ну, разумеется, ведь о ней пишут восторженно такие знатоки искусства, как Менделеев, Полонский, Стасов, - вполголоса добавил известный коллекционер.

Однако у «Ночи на Днепре» были не только восторженные поклонники, но и непримиримые критики, нашлись скептики.

Днепр утром.

1881 г.

Холст, масло. 105х167

Государственная Третьяковская галерея

Особенно яростно – прямо-таки «в штыки» – встретили картину собратья-пейзажисты (за исключением – надо отдать ему должное – Ивана Ивановича Шишкина). Они, в частности, говорили, что весь фокус заключался в искусственном освещении, а при свете дня картина будет выглядеть бледно и невыразительно.

И тогда в защиту «Ночи на Днепре» выступил И.С. Тургенев.

Иван Сергеевич принадлежал к числу тех немногих зрителей, которые познакомились с шедевром Куинджи в мастерской художника, еще до выставки на Морской. Он заявил, что в обычных условиях «Ночь на Днепре» производит не менее волшебное впечатление, чем при лампах, что при естественном освещении картина, может быть, и теряет несколько в силе световых эффектов, но зато очень выигрывает в тонкости красок, в нюансах, в общем колорите.

Такое же заявление сделал и Дмитрий Иванович Менделеев, а Иван Николаевич Крамской писал о картине: «… я ее знаю давно и видел при всех моментах дня и во всех освещениях, и могу свидетельствовать, что как при первом знакомстве с нею я не мог отделаться от физиологического раздражения в глазу как бы от действительного света, так и во все последующие разы, когда мне случалось ее видеть, всякий раз одно и то же чувство возникало у меня при взгляде на эту картину, и попутно наслаждение ночью, фантастическим светом и воздухом».

Что и Менделеев, и Крамской были дружны с Архипом Ивановичем и вхожи в его дом – об этом достаточно хорошо известно. Тургенев же попал, очевидно, в мастерскую Куинджи на Малом проспекте Васильевского острова в числе зрителей, которым художник еще до организации выставки открывал по воскресеньям двери своей квартиры.

Как бы то ни было, но Тургенев оказался среди первых зрителей, получивших возможность насладиться «Ночью на Днепре». Иван Сергеевич побывал также и в особняке Общества поощрения художеств, увидел картину при искусственном освещении, еще раз высказал Архипу Ивановичу свое восхищение его творением. Завязалась беседа, во время которой, впрочем, больше говорил Тургенев, а Куинджи отделывался скупыми репликами да согласно кивал своей «кудлатой головой Зевеса». Иван Сергеевич напомнил, что, много лет живя во Франции, он имеет честь быть секретарем Общества русских художников в Париже, что в пропаганде русского искусства на Западе он видит важную цель своей жизни, что «Ночь на Днепре» надо прислать в Париж на Всемирную выставку:

• Уверяю вас, Архип Иванович, французы придут от нее в восторг неописуемый. Это непременно надо сделать во славу русского искусства.

Вернувшись во Францию, Тургенев не забывает о своем замысле познакомить Запад с шедевром отечественной живописи. 18(30) ноября 1880 года он пишет публицисту и издателю Е.И. Рагозину: «Я очень рад успеху картины Куинджи; очень было бы хорошо, если бы он прислал ее сюда на выставку – она, несомненно, произведет фурор и здесь. Я говорил ему об этом –

брал на себя все хлопоты. Напомните ему лично или через знакомых об этом. Пусть он спишется со мною». пь. Н

ив

75

Степь. Нива. 1875

Написал ли Куинджи Тургеневу – этого мы не знаем. Скорее всего – нет. И не только потому, что Архип Иванович, как мы уже знаем, отнюдь не принадлежал к любителям эпистолярного жанра, но и потому, главным образом, что автор «Ночи на Днепре» уже не был ее владельцем.

Рассказывают, что в одно воскресенье в мастерскую Куинджи явились два офицера – посмотреть «Ночь на Днепре», слава о которой уже успела – еще до выставки – прокатиться по Петербургу.

• Сколько стоит эта картина? – спросил один из них.

• Она дорогая, вам не по карману.

• Назовите, однако ж, сумму…

• Пять тысяч.

Это была фантастическая цифра: Крамской, самый дорогой по тем временам художник, получал за свои изумительные портреты по 300-500 рублей. Но офицер невозмутимо ответил:

• Хорошо, я оставляю ее за собой.

Этим офицером был великий князь Константин Константинович.

Все это было бы ничего, но вскоре владелец «Ночи на Днепре» решил отправиться в кругосветное плавание на фрегате и распорядился повесить картину в кают-компании. Узнав об этом, Куинджи пришел в отчаяние: он отлично понимал, что резкая смена температур, тропическое солнце и морские испарения губительно подействует на его детище.

Когда фрегат сделал остановку в Шербуре, а Константин отправился на несколько дней в столицу Франции, Тургенев, осведомленный об участи «Ночи на Днепре», встретился с великим князем и, пользуясь своим авторитетом европейски знаменитого писателя, уговорил его выставить картину Куинджи в Париже.

Надо сказать, что столица Франции уже до этого знала и сумела по достоинству оценить мастерство и талант нашего земляка, создателя «Украинской ночи». В 1878 году на Всемирной выставке в Париже картины Куинджи были тепло встречены зрителями и критикой.

Желая привлечь внимание к картине Куинджи, Тургенев дал объявление о выставке в «Фигаро» и другие газеты и журналы. Десятого декабря 1880 года «Ночь на Днепре» была доставлена в Париж и выставлена у Зедельмеера – в лучшей галерее и при отличном освещении. Как и предполагал Иван Сергеевич, картина произвела большое впечатление на зрителей. «Все французы, видевшие ее, - пишет Тургенев, - были поражены удивлением…»

Ведя переговоры с Константином о картине Куинджи, Тургенев преследовал не только цель познакомить французов с шедевром русской живописи – он стремился спасти это бесценное полотно от опасного для него скитания по морским дорогам. Однако через неделю Константин потребовал, чтобы картина была возвращена на фрегат. Единоборство великого писателя с великим князем окончилось в пользу последнего. По этому поводу Тургенев каламбурил в письме к Д.В. Григоровичу: «Великий князь оказал великое упорство». И «Ночь на Днепре» отправилась в кругосветное путешествие.

«А жаль, - писал Тургенев Д.В. Григоровичу в том же письме. – Осталась бы картина в Париже – попала бы на выставку – грому было бы много, и медаль бы Куинджи получил… Да и кто мог ожидать, что такую большую вещь потащат с собой в морское путешествие?»

Эльбрус днем. 1890 г.

Государственный Русский музей

Вот я написал, прельстившись незатейливым каламбуром: «Единоборство великого писателя с великим князем…» Между тем это было, если хотите, единоборство двух писателей – действительно великого и простого писателя. Потому что великий князь Константин Константинович Романов, печатавшийся под псевдонимом «К.Р.», тоже занял, пусть скромное, но определенное место в отечественной словесности.

Так, например, ему принадлежат слова песни «Умер бедняга в больнице военной», на его тексты написаны многие романсы русских композиторов, а к драме К.Р. «Царь Иудейский» музыку написал А.К. Глазунов.

Как бы мы ни оценивали художественные достоинства литературного творчества великого князя Константина Константиновича, в доме Романовых он выделялся душевной тонкостью и интеллигентностью. Но возникает вопрос: как же при таких душевных качествах он взял с собой «Ночь на Днепре» в губительное для картины кругосветное путешествие, почему не внял мольбам 62 летнего Ивана Сергеевича Тургенева?

Простить ему этот грех можно, если сделать скидку на молодость: Константину Константиновичу было всего лишь 22. К тому же он был с юношеской страстью влюблен в картину: уже заплатив за нее баснословную по тем временам цену. Согласившись, что прежде чем он сможет ее забрать, картина должна быть выставлена для публичного обозрения, он часто наведывался на квартиру Куинджи и жадно наслаждался своим сокровищем.

А Архип Иванович, убежденный монархист, испытавший пиетет к царской фамилии, был откровенно горд, что он - бывший мариупольский пастушок – на равных общается с двоюродным братом государя императора Александром ІІ. В своей приезд на родину в 1874 году Архип Иванович был свидетелем восторга своих земляков по поводу посещения Мариуполя великим князем Константином Николаевичем, родным братом Александра ІІ, отца и владельца «Ночи на Днепре». Мариупольцы взахлеб обсуждали этот визг, всколыхнувший сонную жизнь города. Отчаянно жестикулируя, рассказывали они, как его высочество посадил в городском саду два эвкалипта. Новую улицу, выросшую на окраине тогдашнего Мариуполя, они назвали Константиновской, в память о песещении высоко гостя (после революции она стала улицей Фридриха Энгельса). Архипа Ивановича особенно тронуло, что Константин Николаевич долго любовался долиной Кальчика, высказал восхищение этим пейзажем, любимым Куинджи с рождения.

Но заметим: в общении с обожаемыми им аристократами Куинджи никогда не ронял собственного достоинства. Когда ему объявили, что он отставлен от профессорства и мастерской, он упал без сознания. Великому князю Владимиру, президенту Академии художеств, он долго не мог простить свою отставку. Встречаясь с Владимиром, он здоровался с ним, демонстративно отворачивался. И продолжалось это до тех пор, пока великий князь не извинился перед Куинджи, пусть косвенно.

Среди видных литераторов, откликнувшихся на картину Куинджи, следует назвать Николая Страхова. Имя широкому читателю, можно сказать, неизвестное: в годы коммунистического правления оно всячески замалчивалось. Между тем это был не только выдающийся литературный критик, первый биограф Ф.М. Достоевского, автор глубоких статей о Л.Н. Толстом, но и оригинальный философ и талантливый публицист.

Н. Страхов пишет, что «картина Куинджи – истинное чудо… Он как будто пишет совершенно другими красками и, нам кажется, должен произвести в этом отношении решительный переворот в публике. До него не знали, что лунный свет и ночное небо имеют зеленоватый оттенок, и не знали, должно быть, других подобных тайн, отгадка которых дала ему удивительную яркость и естественность освещения».

Свою статью «Ночь на Днепре». Картина Куинджи» Н. Страхов написал 29 ноября 1881 года, через год после сенсационного вернисажа. Улеглось ошеломляющее впечатление, которое произвела картина на всех зрителей, Н. Страхов видит в ней то, что сразу осознал и сформулировал. Он видит ее недостатки. Они, по его мнению, заключаются в том, что природа в ней, в особенности освещение, слишком похожа на всамделишную. На первый взгляд, похоже не недостаток, сформулированный в старинном анекдоте: « Невеста слишком хороша».

Тема «Куинджи и русские писатели» нашла свое продолжение, и В. Манин находит, что «пейзажные образы Гоголя и Куинджи, хотя они разделены 20-30 годами, близки повышенной эмоциональностью решения Куинджи выражены настроения, нашедшие отражение в лирике А.А. Фета 80-х годов. Анализируя картину «Сумерки» (1890-1895), наполненную тревожными предчувствиями и размышлением о тщете человеческого бытия, он пишет: «Все эти настроения настолько типичны для русского общества, что отражение их постоянно встречается в лирике К. Бальмонта и Ф. Сологуба, К. Фофанова и А. Апухтина». Несколькими годами позже в раннем стихотворном цикле «Ante Lucem» А. Блок выведет лирического героя, запоздалого путника, тоскливо влачащегося по печальной дороге жизни. Поэзия разочарованности в русской литературе смыкается с поэзией куинджевских картин-размышлений».

Достигнув всероссийской славы, Куинджи вдруг с 1882 года перестал выступать на выставках, объяснив друзьям это решение (по свидетельству Я.Д. Мечникова) желанием навсегда остаться в памяти зрителей лишь произведениями высшего взлета своего таланта.

В данный период, названный биографами «молчаливым», живописец, тем не менее, активно участвовал в подготовке реформы Академии художеств 1893 года и после утверждения нового устава возглавил на правах профессора-руководителя одну из академических мастерских.

Березовая роща. 1879 г.

Холст, масло. 97х181

Государственная Третьяковская галерея

Откуда такие деньжищи?

Говоря, что имя, данное человеку при рождении, влияет на судьбу. И фамилия якобы тоже. Что это имеет силу закона, утверждать не берусь. Но мы уже говорили, что Куинджи и впрямь стал золотых дел мастером – пусть не в прямом, а только в переносном смысле. В таком же смысле он оправдал и свое имя: архип – предводитель (командующий, старший) конницы («арх» по-гречески «старший», «иплошадь, конь). Гены лидера обнаружились в нем очень рано. «С детства привык, что я сильнее и помогать должен», - говаривал Архип Иванович.

Стремление первенство было свойством его натуры. В области пейзажа трудом и талантом он оказался среди первых мастеров российской кисти. Но он окунулся в предпринимательство и снова оказался первым. Назовите мне другого русского художника, который, занявшись бизнесом (употребим уж этот общепринятый в мире термин), добился бы таких же поразительных, как Куинджи, успехов. Не назовете. Потому что таких не было. И здесь Архип Иванович оказался первым.

Мы знаем, что художник родился у мариупольского сапожника, занимавшегося так же, как утверждают, и хлебопашество. Рано оставшись круглым сиротой, он, как выражались в старину, до дна испил горькую чашу беспросветной нужды. Пастушок и комнатный слуга, приемщик кирпича на строительстве церкви, ретушер, Архип Иванович принужден был вести счет каждой копейке. Куинджи вспоминал, что, добравшись до северной столицы, он на первых порах питался только хлебом и огурцами – на большее денег не было…

Пусть позднее, когда он стал знаменитым художником. Успех его картин избавил их автора от материальных затруднений. Однако в те времена за полотна пейзажистов еще не платили, как это случается в наши дни, семизначные суммы. Как же возникло миллионное состояние Куинджи? В самом деле, откуда такие деньжищи?».

Он относился к тем счастливым натурам, которых природа одарила щедро и многосторонне. Его недюжинная талантливость проявилась не только в живописи, но и во всем, за что бы он ни брался. Купив три дома да еще с надворными флигелями (после мучительных раздумий все-таки решился), Куинджи, что называется, засучивает рукава и начинает действовать. Самолично вставляет дверные замки, прилаживает дверные ручки, задвижки. Целые дни мечется он по огромной постройке, и работа спорится, все у него получается. Так, например, он изобрел особое отопление снизу холодных помещений и т.д.

А как же живопись? И вообще: совместим ли в одном человеке гений художника и талант предпринимателя? Как связан «период молчания» с бурным увеличением Куинджи предпринимательской деятельность?

Великий русский поэт Николай Алексеевич Некрасов был наделен незаурядной коммерческой жилкой: его «Современник» (а потом и «Отечественные записки») стал не только самым передовым журналом эпохи, но и весьма доходным предприятием.

Тонкий лирик Афанасий Афанасьевич Фет свете был одновременно – «кулак-человек», то есть превосходный хозяин, содержавший свое поместье в образцовом порядке.

Помешали ли занятия «коммерческой прозой» их поэтической деятельности? Насколько мне известно, нет.

За исключением первых двух лет «молчания», когда Куинджи, по-видимому, ничего не создал как живописец, деловая деятельность не погасила творческой энергии Архипа Ивановича, он по-прежнему работал много и напряженно. Свидетельство тому - около полутысячи картин, этюдов, эскизов, рисунков, завещанных им обществу имени А.И. Куинджи и оцененных в то время в полмиллиона рублей.

Но вернемся на Десятую линию Васильевского острова, в дома, приобретенные Архипом Ивановичем.

Дома стали наполняться жильцами. Однако многие из них не платят, и добрый Архип Иванович не набирается, конечно, духу выселить неисправных плательщиков. Очень скоро выяснилось, что дома дают незначительный доход. Но тут вдруг резко подскочили цены на недвижимость, нашелся подходящий покупатель, и Куинджи с легким сердцем уступил ему все свои дома с надворными флигелями за 385000 наличными с переводом, лежавшего на нем долга.

Так Архип Иванович стал обладателем достаточно крупной суммы. Именно тогда, в середине 90-х годов, и стала широко разворачиваться его благотворительная деятельность, и от него, когда он узнавал о стесненных обстоятельствах того или иного художника, все чаще слышали: «Передайте ему, ему нужно, у него нет…Я с ним не знаком, мне неловко, так вы…Вы это передайте ему». И вручал собеседнику солидную пачку банкнотов».

Правда, Репин, например, считал, что распорядись Куинджи своими деньгами иначе, хотя бы как Третьяков, он достиг бы неизмеримо большего результата.

Дубы. 1900-1905 гг.

Холст, масло.83х164

Государственный Русский музей

Легенды о Куинджи

В истории русского искусства, пожалуй, нет другого такого художника, имя которого было бы окутано таким множеством легенд, как имя А.И. Куинджи. Не только его новаторское искусство, но и характер, условия жизни приковали к нему внимание современников.

В представлении И. Репина это был «гениальный художник… иллюзия света было его богом, и не было художника, равного ему в достижении этого чуда живописи». Н. Крамской утверждал: «Куинджи – интересен, нов, оригинален, до того оригинален, что пейзажисты не понимают». Куинджи провозглашали «явлением в искусстве», «учителем жизни», «профессором живописи»…

Слава Куинджи возросла настолько, что недоброжелатели стали распространять слухи, будто бы бывший мариупольский ретушер – самозванец, который после смерти настоящего художника похитил его произведения.

Сегодня порой бывает трудно отличить действительные события его жизни от вымышленных. Распространению домыслов способствовали также противоречивость личности живописца и его поступков. Внесли свою лепту и недруги, преследовавшие художника за его свободомыслие. Не осталась в стороне и пресса, преследуя Куинджи памфлетами, фельетонами. На него рисовали карикатуры и шаржи.

Всему чему он достиг в жизни, обязан Архип Иванович только себе и никому другому. Это, в свою очередь, наложило отпечаток на его характер. Он обладал огромной непреклонной волей, у него был властный характер, его мнение о себе было несколько преувеличенным.

По утверждению друзей художника, ему не были чужды чувство справедливости, сострадание к слабым, любовь к талантливым, стремление к полной независимости. Однако общий характер воспоминаний и свидетельств о нем противоречив, порой они, разноречиво воспринимались современниками, что, кажется, речь идет о разных людях. Так возникла легенда о «двух Куинджи». Она сложилась еще при жизни художника как в кругу друзей, так и недругов. В ней противопоставлялись Куинджи – человек и Куинджи – художник.

Куинджи - просто человек, практичный грек из Мариуполя, которого бедность приучила отказывать себе во всем, а успех дал возможность практически осуществить мечту, имел большое состояние и стал независимым. Любопытный парадокс: Куинджи скупал земли, дома и ждал, когда они возрастут в цене, а потом дарил их. Со стороны это выглядело как нажива. Так родилась легенда о его скупости, а он был совершенно лишен этого недостатка.

И все же Куинджи – человек и художник при всем своем кажущемся несходстве, представляя собой единое целое. Будь он другим человеком, не обладай он этими качествами – мы бы не имели Куинджи – художника, автора «Березовой рощи» и «Вечера на Украине».

Его называли учителем жизни. Ученикам он говорил: «Сделайте так, чтобы иначе и сделать не могли, тогда поверят». И добавлял: «…Каждый может думать по-своему. Иначе искусство не росло бы». Думать по-своему он умел…

Памяти Куинджи

(Вместо надгробного слова)

Умер Куинджи…

А. Бенуа пишет по поводу его смерти, что Куинджи – «печальная жертва нашей малокультурности»; его захвалили, и он стал робок, осторожен и не понял новых веяний. А. Бенуа поздно спохватился и и стал поучать покойника.

На самом деле Куинджи был родоначальником новых художественных веяний на Руси, поскольку эти веяния прекрасны.

Куинджи создал свет в русском пейзаже.

Большая и непреходящая заслуга.

Куинджи прогнал тьму, упразднил мрак, и с Куинджи началась «ненависть к черноте».

Без Куинджи не было бы света в русском пейзаже.

Его индивидуальность поэтому громадна.

Напротив, нашей малокультурностью можно только объяснить такое неуважение к труду Куинджи.

Умер Куинджи, погас свет!

Памятник А.И.Куинджи в центре Мариуполя

Скульптор В.П. Полоник

Список использованной литературы

1. Л. Яруцкий «Архип Иванович Куинджи». Издательство Фирма «Кардинал». Мариуполь. 1998 г.

2. О.И. Болевина «История родного края. Часть І. Учебное пособие для 6-9 классов». Издательство Фирма «Кардинал». Донецк.1998 г.

3. Н.Н. Пикулев «Русское изобразительное искусство». Издательство «Просвещение». Москва. 1977 г.

4. М.П. Неведомский, А.И. Куинджи. Москва. 1937 г.

5. Н.Н. Новоуспенский , А.И. Куинджи. Лениград – Москва. 1966 г.

6. «Газетные отзывы»

7. А. Проценко. «Записки мариупольского краеведа». Издательство «Общество книголюбов». Мариуполь 1992г.

24

«Перлини Донбасу» Страница