Культура и быт терского казачества в XVI-XVII в.

57

МБОУ СОШ №6 г. Георгиевска Ставропольского края

Исследовательская работа

Автор Емельянова Лайла Алимовна,

учитель истории и обществознания,

кандидат исторических наук

Георгиевск, 2017

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ ……………………………………………………………….…….3

ГЛАВА I. РАССЕЛЕНИЕ КАЗАЧЕСТВА НА БЕРЕГАХ ТЕРЕКА…..….7

1.1. Из истории терско-гребенского казачества………………..……………….7

1.2. Этнические особенности казачьих групп……………….…………………12

ГЛАВА II. САМОБЫТНАЯ КУЛЬТУРА ТЕРСКО-ГРЕБЕНСКОГО КАЗАЧЕСТВА…………………………………………………………………..22

2.1. Культура и быт казаков………...…………………………………………...22

2.2. Терская казачья община и ее землепользование………………….………29

2.3. Семейные традиции и обряды………….…………………………………..35

ЗАКЛЮЧЕНИЕ ……………………………………………………………..…47

ЛИТЕРАТУРА ………………………………………………………………....53

ВВЕДЕНИЕ

Актуальность темы обусловлена живым научным и общественным интересом к возрождению и становлению казачества как своеобразному феномену многовековой истории Российского государства. Оно издавна привлекало внимание большого числа исследователей различных отраслей знания: историков, социологов, этнографов, военных, экономистов, политиков, юристов, литераторов и общественности в нашей стране и за рубежом. Это не случайно. История российского казачества в целом, как и терского, в частности, характеризуется множеством подчас противоречивых событий. С серьезными проблемами были связаны контакты казаков и горцев. Неоднозначно складывались отношения с российским государством. Единение сменялось разногласиями, стремлению казачьей вольности к самостийности, сепаратизму противостояла державная воля настойчивого вовлечения этих вооруженных и хорошо организованных людей в сферу внутренней жизни и внешней политики страны. России нужно было казачество, казакам была необходима Россия.

Исследование происхождения, сущности и исторической роли, сложностей и неординарности этого уникального общественного явления ведется давно. Тем не менее, до сих пор существуют различные, порой значительно отличающиеся точки зрения на его место в истории. Особенно актуально в современный период адекватное осмысление его участия в процессе присоединении к России ряда территорий Северного Кавказа, в том числе наиболее сложной этнической и социальной его части, какой является Притеречье, а также интеграции казачества в систему российской государственности.

В настоящее время осуществляется попытка включения возрождающегося терского казачества в систему российской государственности в качестве самостоятельной силы. При этом неизбежно встает вопрос целесообразности такого процесса, требующего в новых условиях иных форм организации, чем прежде, потому что перед страной не стоят те задачи, которые казачество выполняло в прошлом. Тем не менее, выработка государственной политики в отношении этой своеобразной части российского населения уже идет. А, следовательно, поступил и социальный заказ науке на разработку концепции казачества. Для создания системы этой политики, соответствующей новым реалиям, необходимо знать и понимать сущность, своеобразие и специфики казачества, видеть предполагаемое его место в социально-политической структуре современного и будущего российского общества. В связи с этим возросла востребованность выработки современных взглядов на путь, пройденный многочисленной общностью от вольных ватаг до их интеграции в государственную систему. Для неспокойного кавказского региона это особенно важно, как и многовековой опыт постепенного, но закономерного приобщения казаков к охране державных границ и сближения народов Северного Кавказа с Россией, вплоть до вхождения в ее состав.

Степень изученности проблемы. Комплексный анализ истории российского освоения северокавказского регионами, пионерами которого были терско-гребенские казаки, выявление факторов сближающих народы и порождающих противоречия между ними кажутся наиболее эффективными по тем региональным исследованиям, которые наиболее полно учитывают многочисленные особенности экономики, быта, традиций и отношений населения данной местности. Однако работы обобщенного характера усредняют региональные и местные отличия, которыми так богата изучаемая нами общность. К примеру, у донского, кубанского и терских казачеств не только много своих специфических черт в традициях, но даже и диалекты их разные.

Работы, посвященные изучению казачества как многоаспектного социально-политического феномена, сводятся к трем основным направлениям: этнографическому, историческому и социологическому. В первом случае исследуются этнические корни, миграционные процессы. Общую картину этого уникального явления в мировой истории и русской нации дают работы Н.М. Карамзина [17], В.О. Ключевского [19], С.М. Соловьева [27]. Вопрос о происхождении казачества рассматривается в трудах В.Б. Виноградова [4], С.Л. Дударева [13], В.П. Филина [29], Г.В. Губарева [12]. Во втором случае анализируется генезис казачества, его участие в военном и политическом процессах на Северном Кавказе. Это направление наиболее полно и достоверно раскрыто в плане описания событий и фактов.

Основательно освещают сложные этапы продвижения терского казачества, а за ним и Российского государства на Кавказ С.А. Голованова [7], А.А. Гордеев [9], В.А. Потто [26] и другие. Что касается Терского казачьего войска, то мы имеем преимущественно ту историю, которую нам оставил В.А.Потто в своих произведениях, в трехтомнике «Казачьего словаря-справочника», изданного в США. В них имеется богатейший фактический материал, солидная документальная база, стремление к объективному показу истории казачества.

Многочисленные территориальные, национальные, демографические, административные перемены, непосредственно касавшиеся казачества на всем Северном Кавказе, представлены в работах П.И. Ковалевского [20], Н.С. Киняпина [18], A.M. Гонова [8] и других.

В третьем направлении рассматривается социально-классовая структура казачества, опыт формирования демократических отношений в условиях феодального окружения, специфика самых различных интересов и взаимосвязей с соседними государствами и разнородными родоплеменными образованиями.

В последнее время появилась масса новой литературы о терском казачестве. Заслуживают внимания произведения А.Н. Андреева и А.С. Дурандина [1] А.М. Гнеденко и В.М. Гнеденко [6], в которых авторы настойчиво обращаются ко многим дискуссионным темам. Тем не менее, на основании новых фактических данных и более широких методологических подходах такая задача вполне разрешима. И она требует дополнительных исследований.

Целью данного исследования является изучение основных тенденций формирования культуры терского казачества в процессе присоединения Северного Кавказа к России.

В задачи исследования входят:

- выяснение обстоятельств возникновения терского казачества, его места в социальной структуре российского общества в XVI - середине XIX вв.;

- исследование роли казачества в расширении границ Российской империи мирными средствами;

- показ вклада казачества в образовании Кавказской линии, ставшей не только военно-оборонительным бастионом, но и плацдармом для возникновения почти всех новых городов в горном крае;

- анализ вклада терцев в экономическое развитие региона, его участия в Кавказской войне и в укреплении российской государственности;

- обоснование необходимости поддержки государством возрождения
казачества в новых исторических условиях реформируемой России и его изменившейся роли в них.

Объектом исследования является культура и быт терского казачества, интеграция казачества с местным этническим населением.

Предметом исследования выступают обстоятельства и причины переселения казаков на Терек; характер связей, сложившихся между ними и горцами; содержание и тактика государственной политики в отношении казачества в общем контексте политики на Кавказе.

Методологическую основу дипломного исследования в ходе выявления сущности, определения цели и задач изучаемой темы составляют методы: сравнительный, проблемно-хронологический, статистический и обобщения.

Структура работы. Работа состоит из введения, двух глав, состоящих из пяти параграфов, заключения и литературы. Практическая значимость представленной работы состоит, прежде всего, в том, что материалы проведенного исследования могут быть использованы в учебном процессе, явиться подспорьем при разработке спецкурса по северокавказскому казачеству, проведении практических занятий по истории многонационального края.

ГЛАВА I. РАССЕЛЕНИЕ КАЗАЧЕСТВА НА БЕРЕГАХ ТЕРЕКА

1.1. Из истории терско-гребенского казачества

Казаками с конца XV века называли вольных людей, работавших по найму в северных районах или несших военную службу на пограничных окраинах России. Казаки, служившие на Северном Кавказе на нынешней территории Чеченской республики, проживали в предгорьях и ущельях горных отрогов, получили по месту службы имя «гребенских» (от старого казачьего слова гребень - гора), а позднее «терских», относящихся к низовью реки Терек [4, 6].

Терское казачество относится к наиболее древнему числу казачьих образований, датируемых XVI веком. Ранней группой терцев были гребенские казаки, поселившиеся вдоль реки Сунжи и далее, на запад, в центральных районах Северного Кавказа. И в этот ранний период казаки находились в тесных взаимоотношениях с представителями местных народов. В 1712 году гребенских казаков, по настоянию казанского генерал-губернатора М. Апраксина, переселили на левый берег Терека, где была образована первая российская оборонительная линия, протяженностью 80 километров. Затем оформилось три войска: Гребенское из потомков первых переселенцев, Терско-Семейное и Кизлярское из донских переселенцев, а также из армян и грузин.

Образование терского казачьего войска - его «старшинство», относится к 1577 году (хотя первое упоминание относится к 1552 году [21, 24]), когда гребенцы успешно оборонялись от крымских татар в первом русском Терском городке возле устья Сунжи, так называемом Сунженском городке или терки №1. В 1578-1579 годах, когда по требованию Османской империи русская крепость на реке Сунже была снесена, чтобы вести наблюдение за ситуацией в регионе, власти направили сюда казачьи отряды с Волги, которые приступили к службе совместно с гребенскими казаками. Московские цари в то время признавали эти земли «вотчиной кабардинских князей». Поэтому русский казачий отряд существовал здесь многие годы без прямой поддержки метрополии, но тайно поддерживался, прежде всего поставками пороха и провианта. Согласно документам XVI века, казаков взял под свое покровительство чеченский правитель Ших-Мурза Окуцкий - верный союзник Москвы, имевший до 500 воинов. Они находились на временной службе, поэтому жили без хозяйства и без семей. Число казаков в то время на Северном Кавказе, по данным военных реестров, колебалось от 300 до 500 человек [9, 43].

Задолго до появления на Северном Кавказе русских крепостей и казачьих городков, горцы теснили ордынские кочевья в степях за Тереком. К XVI веку они контролировали большую часть территории от устья Терека (по обоим его берегам) и до Дарьяльского ущелья. Тем не менее, постепенно Москва наращивала присутствие в этом районе казачьих отрядов. Складывание постоянного казачьего войска, оседлость русского населения здесь относится к середине XVII века. Именно этим периодом датированы первые сведения о земледельческих занятиях терско-гребенских казаков, о наличии такой организации как «войско», своеобразной самоуправляемой общины, имевшей выборного атамана и «войсковой круг», подобный общинному совету.

Население казачьих городков постоянно пополнялось за счет беглых крепостных крестьян и посадских людей из Центральной России, Поволжья, Украины. Приток беглого русского люда на Терек увеличивался в период крупных крестьянских войн и восстаний в XVII-XVIII веков. В терское казачество вливались и выходцы из горской среды, беглые и пленные разных национальностей. В казачьи городки, как в безопасное убежище, бежали кабардинцы, чеченцы, кумыки, грузины, армяне, закубанские черкесы - все, кому по тем или иным причинам (в том числе и из-за нарушения закона) нельзя было оставаться в родных местах. Многонациональность формировала своеобразный быт и нравы казачьих поселений, уже на раннем этапе своего существования.

Бесконечные вражеские набеги препятствовали прочной оседлости гребенских и терских казаков, селившихся в XVI-XVII веках на правом и левом берегах Терека. Укрепленные городки подолгу не существовали, разрушенные после очередного набега, они восстанавливались в другом, стратегически более удобном месте. И население не было постоянным: так уж повелось, что и казаки, и горцы беспрепятственно перемещались из своих поселений к соседям. Вот, например, как горцы уходили к казакам. «…Случалось, - пишет русский историк XIX века В.А. Потто в своей работе «Два века терского казачества», - что какой-нибудь Гассан похищал в соседнем селе красавицу Фатиму, и оба на одном коне, спасаясь от погони, являлись ночью в гребенской городок. А наутро Гассан превращался в казака Ивана, а Фатима становилась Марией, или, по-гребенски, Машуткой» [26, 34].

Казаки, также как и горцы, занимались земледелием, скотоводством, виноградарством и шелководством и другими, то есть и такими занятиями, которые ранее, практически не были известны в России. В то же время они вместе с горцами, в том числе чеченцами и ингушами, охраняли рубежи русского государства, вместе строили военные укрепления, а при переговорах с соседними владельцами выполняли роль проводников и переводчиков.

В 1721 году терско-гребенские казаки, как и все прочие «вольные» казаки, были по настоянию Петра I определены в ведение военной коллегии России, оформлены как военное сословие. К этому времени казачьи поселения окончательно переместились на левый берег Терека, где воссоединились в несколько крупных станиц, существующих и поныне. Линия поселения казачьего Гребенского войска по левому берегу Терека состояла из пяти укрепленных поселений, из которой самой западной являлась станица Червленная. В 60-80 годы XVIII века правительство Екатерины II создает новую оборонительную линию казачьих поселений между крепостью Моздоком и станицей Червленной путем переселения сюда казаков с берегов Волги.

Это шаг вызвал недовольство горцев, ибо тем самым у них отнимали левый берег Терека, вплоть до границ Большой Кабарды. Недовольство выражали и гребенские казаки, разделявшие с чеченцами и кабардинцами степи за Тереком в хозяйственных целях. Но если казаки глухо роптали, то горские отряды, численностью порой до 3 тысяч человек, открыли настоящую войну. В 70-80 годы XVIII века они совместно с конницей из Крыма неоднократно атаковали левобережье Терека, стремясь ликвидировать здесь новые крепости и станицы. Причем, осада станицы Наурской навеки вошла в летопись военных действий казачества с горскими народами Кавказа [13, 9].

В 1785 году началась антиколониальная война горцев Северного Кавказа под руководством имама Мансура. Под его удар попали крепости Кизляр, Владикавказ, Григориполис и еще малочисленные казачьи станицы. Окончательно же вопрос о левобережье Терека был решен в пользу России в 1859 году с разгромом и пленением Шамиля в отдаленном горном ауле Гуниб.

За многие годы происходили неоднократные изменения в структуре. Лишь в 1860 году были образованы Терская область и Терское казачье войско, которое подчинялось наказному атаману, назначаемому из столицы империи. Через тридцать лет для всех полков Терского казачьего войска был установлен единый войсковой праздник - 7 сентября - день Святого Апостола Варфоломея - небесного покровителя войска.

Накануне революционных событий терское казачество занимало значимое место в структуре казачьего населения страны, объединенного в 11 войсковых единиц и насчитывающего около 4,5 миллиона человек (примерно 2,5% населения страны). По опубликованным в 1917 году данным, в составе Терского казачьего войска числилось почти 280 тысяч человек. Они проживали в 70 станицах, большая часть из которых располагалась в бассейне Терека, на территории современного района Кавминвод, по долинам реки Кумы с притоками Подкумок и Золка и по течению Куры. Терская область занимала более 6,5 миллиона десятин, или примерно 72 тысячи квадратных километров. Казачье население владело 2,15 миллионами гектарами земли [15, 129].

Во время Гражданской войны около 30% терских казаков перешли на сторону Советской власти. Но основная масса - прежде всего, офицерство и зажиточная часть казачества - воевала на стороне белой гвардии. Когда белогвардейцы были вытеснены с Северного Кавказа, территория исторического расселения терских казаков была занята красногвардейцами и на ней установлена советская власть. Терского казачьего войска в России было упразднено. Несколько тысяч терцев оказались в эмиграции (Константинополь, Белград, Прага, Париж, Берлин, города Северной и Южной Америки). Оставшиеся на родине претерпели тяготы раскулачивания и расказачивания [8, 156].

Во время Великой Отечественной войны терцы вновь оказались на двух сторонах фронтовых линий. Казачий боевой дух присутствовал с обеих сторон, но победили советские защитники родной земли, после чего казачьи части были расформированы, а попавшие в руки карательных органов терцы на долгие годы отправлены в спецлагеря. В дальнейшем тема казачества стала не популярной для правящей коммунистической партии.

Ситуация изменилась спустя несколько десятков лет. Терские казаки, осознающие свою преемственность с историческими терцами, приняли участие в начавшемся в 1990 году массовом движении возрождения российского казачества. В ходе этого сложного процесса в границах пяти субъектов Южного Федерального округа (Ставропольский край, Кабардино-Балкарская и Чеченская республики, Северная Осетия-Алания и Республика Дагестан) воссоздано Терское войсковое казачье общество, входящее в государственный реестр. Вследствие территориальных изменений, в границах Ставропольского округа оказался ряд станиц Кубанского казачьего войска, которые вошли в состав Терского войска с сохранением своей формы одежды. Объявленная численность реестровых казаков в ТКВО - около 35 тысяч человек.

В 1990-2000-е годы терские казаки в очередной раз прошли через трудные испытания, которые не преодолены полностью и сегодня. Ослабление российской государственности на Кавказе привели к массовому вытеснению и оттоку терцев с их исторических земель.

1.2. Этнические особенности казачьих групп

Вопрос об этнической основе, этногенезе казачества не сходит с повестки дня. В этой связи представляется целесообразным комплексное изучение элементов материальной и духовной культуры каждой исторически сложившейся казачьей группы. Работа, проведенная в отношении гребенского казачества, позволила выявить средне-северорусское его ядро, которое на разных этапах истории дополняли и видоизменяли иноэтничные пласты [29, 88].

О том, что этническая первооснова гребенской общности была великорусской (а не северокавказской, тюркской или иной), свидетельствует мощный пласт материальной и особенно духовной культуры [14, 78], собранной, как современными исследователями, так и ученными прошлого. Прежде всего, необходимо отметить, что в языке гребенцов явно присутствуют северорусские черты и практически, отсутствуют южнорусские. На Северный Кавказ они пришли с очевидным оканьем (хоровод, помочи и пр.), которое здесь постепенно отмирало, то есть окончательное оформление их говора как среднерусского произошло уже на новом месте жительства в результате тесного общения, смешения с прибывавшими сюда «южноруссами». Но даже если признать их говор изначально среднерусским, то территориально - это часть современной Новгородской и Тверской, а также Московской, Владимирской, Псковской области [29, 90].

Важнейшим показателем материальной культуры многих народов является жилище и основные подсобные помещения. В гребенских станицах, как и в северной зоне страны (современной Новгородской, Архангельской, Вологодской, Ярославской, Ивановской, Костромской, север Тверской и Нижегородской областей), было повсеместно распространено срубное строительство. Крепкие бревенчатые дома завершала крыша с резным коньком, окна и ставни, также были резными. Средне-севернорусским оставался общий план гребенской избы (печь помещалась справа от входа, а по диагонали от нее находился киот с деревянными иконами и литыми медными складнями).

Еще больше интересных параллелей мы находим в обрядовой практике гребенцов и северных русских областей. Важнейшей отличительной особенностью северорусской свадьбы являлся так называемый свадебный плач. У гребенцов, также за семь дней или накануне свадьбы невеста садилась в дальний угол и оплакивала свою горькую долю, зачастую вместе с ближайшими подружками. Как и у «северян» молодожены после венчания в староверческом молельном доме ехали в дом жениха. В казачьих преданиях в качестве наряда невест упоминается просторный сарафан (одежда северорусских девушек). Примечательно, что один из самых ранних городков гребенцов носил название Сарафанников, около современной станицы Шелкозаводской.

В западных и южнорусских областях Святки почти не праздновались, а в средне-северорусских и у гребенцов они превращались в большие, главным образом, молодежные, праздники. Общими элементами религиозного календаря было то, что и на севере страны, и у гребенцов широко отмечались Покров, Никола Зимний и Вешний, Пасха, Масленица, Троица, Успение и некоторые другие. И в то же время отсутствовали егорьевы обходы, купальские игры, дожинки и другие элементы аграрного календаря, поскольку роль земледелия была сведена к минимуму, ввиду отсутствия достаточного количества плодородных пашен на территории гребенских юртов.

Определенное сходство прослеживается и в фольклорной традиции. Эпические произведения всех жанров лучше всего сохранились на крайнем севере (Поморье) и юге страны (у казаков, особенно в старожильческих общинах). На Тереке героические былины сохранились главным образом в гребенских станицах. Примечательно, что в былинах гребенцов совершенно нет упоминаний о борьбе древнерусских князей с монголо-татарскими захватчиками.

В этой связи нельзя не отметить, что север Европейской России являлся районом преимущественно новгородской колонизации XIV-ХV веков. Среди первопоселенцев названы атаманы, князьки, беглецы. Здесь сохранилось много преданий о новгородцах, часто упоминается и Иван Васильевич, грозный царь. По-видимому, путь сюда проложили новгородские ушкуйники XII-ХIV веках. С ними северорусские предания связывают появление разбойных мест, причем их признаками являлись гористый рельеф, расположение при устьях рек и отдаление от населенных пунктов. Среди исследователей, занимающихся Русским Севером, существует гипотеза об ушкуйническом происхождении разбойных мест, что ассоциируется с ранним способом «новгородского» освоения Севера - набеги, грабежи, обложение данью [7, 12].

Подобная гипотеза (И.Д. Попко) существует и в отношении гребенского казачества. Известно, что и в XIV веке ушкуйники доплывали до Астрахани и, возможно, выходили в Каспий и Терек. В бассейне Терека есть археологические находки средне- и северорусских древностей. По-видимому, настала пора сместить акценты и связать большую их часть не с ордынскими пленниками, бежавшими от татарских мурз, которые оказались далеко за пределами своих территорий, а с новгородскими ушкуйниками [30, 64]. Они, «открыв» притеречные земли, подготовили массовые переселения сюда ранних групп казачества. Последние могли быть вызваны известными историческими событиями 70-80-х годов XV века (разгром и присоединение к Москве Новгородских, Тверских, Вятских земель; отметим, что в горах Ингушетии Е.И. Крупновым были обнаружены «вятические» подвески). К ситуации с гребенцами вполне применимы выводы историков о том, что бегство и уход от государственной власти составляли содержание истории России.

Первопоселенцы из средне-северорусских земель в Притеречье вступили в активное взаимодействие с северокавказскими народами. Этим и объясняется заметный северокавказский пласт в культуре гребенцов. В частности, в свадебной обрядности исследователями отмечены такие «горские» элементы, как обязательное включение в состав приданного и свадебных подарков металлических предметов и изделий, оставление части приданного в семье родителей, исполнение лезгинки и игра на местных музыкальных инструментах, спортивно-развлекательные игры и состязания, ряд элементов свадебной одежды и украшений [10, 111], что согласуется с преданием, записанным в середине ХIХ веке Л.Н. Толстым: «Теперь наш народ вырождаться стал; а то мы отец мой чистые азиаты были. Вся наша родня чеченская - у кого бабка, у кого тетка чеченка была» [15, 87]. Многие общие элементы свадебной обрядности гребенцов и вайнахов [14, 111], очевидно, являлись порождением именно межэтнических браков и постоянных контактов.

Северокавказское влияние не исчерпывается только «чеченской» составляющей. Дело в том, что в позднем средневековье Затеречье, где первоначально и поселились гребенцы и где у них окончательно сформировался новый военно-промысловый хозяйственно-культурный тип, контролировалось малокабардинскими князьями. В 1628 г. минеарологи С.Фрич и И.Герольд видели гребенские острожки выше кабаков Илдара и Келмамета, сыновей Ибака-мурзы, владельца малокабардинского. Кабардино-казачьи связи также были весьма результативными. Согласно письменным источникам, в XVII-ХVIII веках гребенцы вместе с кабардинцами участвовали в походах против правителей соседнего Дагестана, сражались с турецкими и крымскими войсками [22, 81]. Не случайно то, что в военной области казаки ценили кабардинское оружие, конское снаряжение.

Вторым важнейшим направлением взаимодействия казаков и кабардинцев следует признать этническую миксацию. С укреплением позиций российского государства на Тереке усилился поток в города и станицы кабардинских «ясырей», которые принимали здесь обряд крещения и назад владельцам уже не отдавались. Межэтнические браки были известны и позднее, даже в ХIХ веке. Гребенской казак Фролов, из старинной фамилии был женат на дочери кабардинского князя Таймазовой (добыта «похищением»), которая принесла в новую семью кабардинскую речь [2, 80]. Отдельные кабардинские слова давно и прочно вошли в лексику казаков. Дети и внуки не только Фроловых, но и других гребенцов носили кабардинские имена и прозвища, многие казаки имели в Кабарде приятелей и родственников.

Тесное взаимодействие охватывало не только военно-политическую, этническую, но и экономическую стороны. Из Кабарды поступали хлеб, изделия ремесленников в обмен на соль и рыбу. В казачьи городки приезжали кабардинские уздени и владельцы, и в то же время казаки часто ездили в Кабарду. Такая же ситуация сложилась и с другими народами, в первую очередь с чеченцами.

Кабардинское влияние отразилось на хозяйственных занятиях гребенских казаков, которые в земледелии стали использовать кабардинский плуг, долго выращивали просо, как основную зерновую культуру, дававшую максимальное количество урожая, при примитивных орудиях обработки. Во множестве разводили скот кабардинской породы. В системе жизнеобеспечения кабардинские элементы просматриваются в употреблении казаками «пасты» (густого пшена, которое ели чаще хлеба), строительстве турлучных жилищ из плетня обмазанного глиною, пошиве одежды по кабардинскому образцу. Таким образом, кабардино-казачьи связи, зародившиеся на заре пребывания гребенцов на правобережье Терека, оказали серьезное влияние на формирование северокавказских черт их культуры.

При этом «кавказские» заимствования не только вытесняли прежние элементы материальной и духовной культуры, но и сосуществовали параллельно с ними (бревенчатая изба и сакля, сусек и сапетка в одном дворе, складни в киоте и оружие по стенам, трепак и лезгинка, стойкость в пешем бою, присущая русским, и лихое горское наездничество и др.). Наблюдалось и смешение русских и северокавказских культурных компонентов и выработка на этой основе инноваций (одежда, свадебная обрядность) [11, 39].

В XVII веке начинается переселение гребенцов на левый берег Терека, окончательно завершившееся только в начале XVIII века. Перемещение было связано, как с давлением исламизированных соседей, так и с переходом все большего числа казаков на государственную службу, которая проходила на линии вдоль реки Терек, за что полагалась фиксированная плата от российского государства. На левобережье вместо прежних небольших городков были основаны более крупные: Червленный, Шадрин (Щедринский), Курдюков и Гладков (затем Старогладковский и Новогладковский). Эти городки (с конца XVIII века - станицы) протянулись ровной линией по левому берегу Терека. Вплоть до сегодняшнего дня, несмотря на трагические события последних десятилетий они являются основными поселениями гребенцов.

Влияние на культуру гребенцов их левобережных соседей - тюркоязычных народов - также весьма заметно. Отметим, что калым, избегание, характер одариваний и другое были характерны и для ногайцев. Как и у тюрок, невеста гребенцов отдавала предпочтение красному (алому) цвету свадебного платья, украшениям из монет и кораллов. Сходными были амулеты от болезней, мифические представления о земле, вихре, кометах, затмении. Некоторые песни казаков по тематике были очень близки тюркским «къазак йырлар». В речи гребенцов наличествовал заметный пласт тюркских слов, большей частью связанных со скотоводством (названия домашних животных, болезней скота, степных трав, пастушьей палки, веревки, кибитки на арбе, плаща-накидки, сумки, животноводческих продуктов питания и др.). Наряду с русскими, повсеместно бытовали и ногайские названия казачьих станиц. Многие казаки и в ХIХ веке хорошо знали «татарский» язык. Л.Н. Толстой в станице Старогладковской брал уроки местного «татарского» наречия. В этой связи гребенцы так характеризовали писателю свое положение: «Да и то сказать, живем мы в стороне азиатской, по леву сторону степи, ногайцы; по праву Чечня, так мы как на острову живем» [22, 87].

Проживание гребенцов в так называемой контактной зоне, тесные связи с соседними народами приводили к многочисленным заимствованиям, делали очень сложной их культуру. Но анализ ее составляющих («раскладывание по полочкам») позволяет выделить не только первоначальное этническое ядро этой «старой» казачьей группы, но и исторически мотивировать поэтапное появление в ее культуре тех или иных черт, присущих другим народам.

В этой связи особые сложности возникают при изучении «составных» казачьих групп Северного Кавказа (например, Кубанского казачества), которые, как правило, включали два ярко выраженных разноэтничных компонента (в данном случае - русский и украинский). Лишь со временем под влиянием целого ряда исторических факторов они вступали в активное взаимодействие, постепенно приводившее к унификации культуры, выработке инноваций, которых не было в каждой из взаимодействующих групп [14, 119].

По-видимому, и отдельные подразделения Кубанского казачьего войска задолго до его образования шли подобным путем, так и не достигнув в дореволюционный период стадии «однородности». Примером могут служить казаки Хоперского полка - старейшего казачьего формирования, созданного в 1775 г. и спустя два года осевшего на правом фланге Азово-Моздокской, а затем и Кавказской линии. Вопрос об их этногенезе недавно вновь был поставлен ставропольским исследователем В.А.Колесниковым [28, 22].

Автор проанализировал одну из первых кавказских ведомостей Хоперского линейного полка за 1782 г., где оказались зафиксированы посемейные списки станиц, возникших при Московской, Александровской, Ставропольской и Донской крепостях Азово-Моздокской линии, а также архивные данные об офицерах-хоперцах, проживавших во многих станицах на Кавказской линии [21, 11-12].

Богатый источниковый материал позволил автору заявить, что полк отличался пестрым этническим составом. В него входили донские и малороссийские казаки, однодворцы и государственные крестьяне, ссыльные поляки, крещеные закубанские горцы, а также такой достаточно редкий элемент, как выходцы из Ирана (персы) [20, 25-26]. Большая часть иноэтничных «вкраплений» относится к XIX веку и достаточно легко документируется материалами из архивохранилищ страны. Однако русский и украинский пласты культуры хоперцев поэтапной реконструкции не поддаются.

В этой связи отметим, что переселение хоперских казаков в Предкавказские степи совершалось из контактной зоны, которой являлись верховья реки Дона. В районе исхода отечественными исследователями отмечено смешанное, чересполосное проживание русских и украинцев, разные антропологические типы населения [24, 66-67], включая тюркский элемент. Здесь этнические процессы не были завершены, то есть прочное однородное этническое ядро так и не сложилось, не было единства материальной и духовной культуры.

И на Кубани переселенцы сохранили русские и украинские фамилии, русские и украинские элементы в одежде, фольклоре, языке и пр. Разнородные этнокультурные компоненты на новой территории не только «притирались» и смешивались (в частности, складывался говор, который не признавался ни русским, ни украинским), но и испытывали, как это было всегда, влияние соседнего окружения. Причем оно не было однонаправленным и однородным. Здесь, на Кубани, выходцы с реки Хопра, с одной стороны, ощущали великорусское этническое влияние, а с другой - украинское (идущее от черноморского казачества). Кроме того, в хоперские станицы Кубани и Кумы (Барсуковскую, Невинномысскую, Бекешевскую, Суворовскую и др.) в 1830-1831, 1838, 1848-1849 и последующие годы причислялись государственные крестьяне и казаки из Харьковской, Полтавской, Черниговской и Воронежской губерний [18, 27]. Это еще более усложняло и так, крайне запутанную этническую ситуацию в линейном полку. Нельзя не отметить и роль политического фактора, который в условиях Российской империи играл значительную роль в самоопределении населения.

В свете вышеизложенного можно утверждать, что исторически сложившиеся («старые») казачьи группы (гребенцы, донцы, запорожцы и др.) имели разные этногенетические корни. Их субстратной основой, костяком, вокруг которого происходило формирование более широкой этнической общности, могли выступать и русскоязычные (как «северные», так и «южные»), и украиноязычные, и тюркоязычные элементы. В документе XVI века, исходящим от русского правительства, в частности, сообщалось, что «на поле ходят казаки многие - казанцы, азовцы, крымцы и иные баловни казаки, а и наших украин казаки, с ними ж смешався, ходят» [5, 29]. Сводить все группы казачества к единому этническому ядру, единой прародине на сегодняшний день не представляется возможным. Отметим и постоянные процессы «смешения», которые происходили повсеместно, не всегда были завершены и очень сильно влияли на материальную и духовную культуру отдельных казачьих групп.

Главным фактором консолидации казачьих социумов выступал военно-промысловый хозяйственно-культурный тип (ХКТ), способствовавший выделению субэтнических общностей из больших этносов (русского, украинского и др.). Именно военно-промысловый ХКТ являлся важнейшим признаком казачества, при котором предпочтение отдавалось присваивающим отраслям хозяйствования - охоте и рыболовству. Другие черты, традиционно считающиеся этническими (язык, территория, материальная и духовная культура и пр.), у многих казачьих групп достаточно сильно отличались. Поэтому каждый социотип требует индивидуального подхода, тщательного изучения этнических процессов не только в местах новых поселений, но и в районах их предполагаемого исхода. У каждой казачьей группы была своя собственная этническая история.

ГЛАВА II. САМОБЫТНАЯ КУЛЬТУРА ТЕРСКО-ГРЕБЕНСКОГО КАЗАЧЕСТВА

2.1. Культура и быт казаков

Специфический быт казаков-первопоселенцев на Тереке, условия, в которых проходило заселение края, отразилось и на форме их поселений. Вероятно, на первых порах это были укрепленные поселения-станицы, окруженные частоколом, оборонительными валами и рвами, внутри которых располагались курени-землянки. Для своих поселений казаки выбирали наиболее по стратегическим соображениям места, используя различные естественные преграды - речные мысы, острова, крутые берега, защищенные оврагами и болотами и т. п.

«А на Терке город деревянный, не велик, только хорош. А стоит над рекою над Тюменскою на низком месте. А храмы, и ряда, и дворы в городе; а за городом монастырь один, а против города за рекою слободы великие, а через реку Тюменку мост деревянной на козлах высоко, под него проезд в лодках…». На основании этого раннего описания Терского городка, можно полагать, что он, хотя и был основан с учетом стратегических условий местности, стал уже типичным русским государевым «городком-крепостцой», каких много возводилось на границах российского государства в то далекое время [7, 8].

Традиционное жилище первопоселенцев на Тереке формировалось под влиянием нескольких факторов: экономического, исторического, этнического.

Земляные жилища строились, как правило, на зиму в специальных казачьих лагерях-станицах. В теплое время года или во время летних передвижений казаки ставили временное жилище - шалаш. Шалаш, временное сооружение, как правило, двускатный, конической формы, прямоугольный.

Наиболее распространенной формой жилища у первых терцев были землянки. Их строили на ровном, сухом, возвышенном месте, но обязательно рядом с источниками питьевой воды. Для нее выкапывали яму небольшого размера и по центру или углам вкапывали столбы. Крыша устанавливалась прямоугольная, трехскатная, стены, как правило, из плетеного хвороста. Снаружи крышу и выступающую на поверхность часть стен засыпали утрамбованной землей. Зимники (землянка и полуземлянка) были небольшими, однокамерными жилищами без окон; часто они топились по-черному.

В конце XVI века появляются прочные деревянные рубленные «государевы крепостцы» - с традиционной русской городской планировкой: храм, торговые ряды, дворы с огородами, слободы и т. п. Это уже является признаком прочной и длительной оседлости в отдаленном от метрополии регионе.

Во все времена турлучные постройки имели на Тереке самое широкое распространение. У зажиточных казаков помимо срубного имелся еще и турлучный дом. А если семья была слишком большая, то во дворе стояли 2-3 турлучных дома [16, 25], которые летом использовались под кухни, а зимою, ввиду дороговизны и нехватки дров, под жилье.

Не менее широко были распространены постройки из саманного кирпича, высушенного на солнце. На низком месте, чаще всего на берегу реки, выкапывали яму (выбирали местность с подходящей почвой). Глинистую субстанцию перемешивали с водой, рубленой соломой, раскладывали по деревянным формам.

Если дома были срубные, то имели подпол высотой 1,5-2 метра - для хранения мелкого сельскохозяйственного инвентаря, старых вещей и т.п. Казаки строили свои дома приподнятыми над землей, потому что их станицы были расположены по берегам бурных рек, и принимать меры от наводнения было необходимо.

К концу XIX века на Тереке вместе с переселенцами из внутренних губерний страны появляются новые способы строительства, более разнообразные и современные.

До конца XIX века на Тереке еще во множестве сохранялись жилища без каменного фундамента, без подклета, с простым глиняным полом. Чаще всего, это были турлучные или саманные дома, принадлежавшие станичной бедноте.

Самым распространенным видом покрытия жилищ было плоское плетневое, глиносоломенное покрытие. Встречались двух, трех скатные крыши. Здесь существовало два варианта: потолочное и беспотолочное покрытие. К концу XIX века строение крыши и способы ее покрытия претерпели некоторые изменения. У срубленных домов появилась 4-х скатная крыша, для кровли стали применять листовое железо. Старые способы покрытия крыш тесом тоже изменились - теперь часто стали крыть в два ряда, как в средней полосе России. Зажиточные казаки покрывали свои дома черепицей, но турлучные и саманные дома по-прежнему крыли камышом [12, 68].

При закладке фундамента будущего дома на Тереке бытовало большое количество строительных обрядов. На закладку фундамента звали священника, входили в новый дом перед восходом Солнца, при этом священник нес иконы, хозяин вез лапоть с домовым, хозяйка держала хлеб и соль и др.

Хозяйственные постройки. Кухня чаще всего состояла из двух комнат (хата и сени) небольшого размера. Крышу чаще всего делали из камыша. Летом в такой кухне пекли хлеб, а остальную пищу готовили на открытых печах во дворе.

Сараи распространены в основном двух типов: круглые закрытые, плетеные сапеты и открытые в виде навесов повитки. Сапеты, как правило, строили турлучные и реже - саманные, в которых насчитывалось не менее двух-трех комнат. Крыли их 2-х скатной соломенной или плоской крышей. Высота такого сарая достигала всего 2 метра, а ширина составляла от 2,5 до 5 метров.

Амбары в XVIII-XIX веках в станицах строили все вместе, по одной стороне улицы. Во дворах они стали появляться только к концу XIX - началу XX века. Чаще встречались турлучные амбары, крытые камышом или соломой.

Из других хозяйственных построек следует упомянуть хлев, саж (помещение для свиней), сушки, погреб, курник, баня [25, 54].

Площадь, отводимая под двор, была велика, однако хозяйственных построек на нем возводилось сравнительно немного. Это было вызвано тем, что казаки на одной из улиц или на краю станицы ставили общие хлева, амбары и т.п. Что же касается иногородних жителей, то они имели небольшие дворы, на окраине станиц. Приблизительно до 60-80-х годов XIX века большие казачьи усадьбы, как правило, обносились частоколом и плетнем.

Лицевой фасад здания выходил на южную сторону. В нем устраивались основные проемы - оконные и дверные. Задняя сторона была глухой, изредка в ней устраивали небольшое смотровое окно.

Внутренняя планировка и убранство. Когда на Тереке появились первые надежные срубные и другие постройки, наиболее распространенным типом стал 2-х камерные пятистенки с окружавшей их с 3-х сторон террасой. В одной из комнат стояла русская печь.

В XVIII-XIX веках на Тереке было распространено и 2-х камерное жилище украинского типа, состоящее из хаты и сеней. В хате стояла русская печь, в сенях хранился инвентарь.

Часто встречалось на Тереке и 3-х камерное жилище (хата+сени+комора). Комора (клеть) возникла путем присоединения к хате с сенями новой постройки - амбара.

У главной стены сеней размещали объемные сундуки. Если не было сундуков, то устраивали широкие лавки, покрывали их ковром, клали на них матрац и подушки. Обычно над этими лавками развешивали богато украшенное холодное и огнестрельное оружие. Убранство лавок ковром и оружием говорит о том, что в интерьере жилого помещения казаки некоторые мотивы заимствовали у горцев. Спали на дощатом настиле, лавках.

В конце XIX - начале XX века значительно меняются меблировка и украшения жилищ. Помост для сна заменяют скамейки и дощатые кровати. У зажиточных казаков появляются стулья, табуретки и т.д. Во внутреннее убранство жилищ стали проникать городские вещи (настенные зеркала, стулья, посуда).

«Хаты если и не новые, то все прямые, чистые, опрятно покрытые камышом, с высокими князьками, все они на столбах приподняты от земли на аршин, с разнообразными высокими крылечками; и расположены хаты не прижатыми одна к другой, а просторно и живописно, образуя широкие улицы и переулки. Перед светлыми большими окнами многих хат поднимаются высоко нежные акации с белыми душистыми цветами. Чистота и изящество в убранстве хаты составляют такую же необходимую привычку казачества, как и щегольство их в одежде. Хаты состоят из двух комнат; и в одной лежат ковры, одеяла, а вдоль лицевой стены, красиво прибранные друг к другу, подушки на лавке; под лавкой же арбузы, дыни, тыквы; на боковых стенах висят медные тазы и оружие, а в другой комнате большая печь, стол, лавка и иконы» [10, 126].

В сельской местности казаки строили избу, саклю и кладовую, так называемую «хатку». В станицах, прилегавших к Грозному, Владикавказу или к железной дороге, дома казаков приближались к городскому типу. Внутреннее устройство домов казаков и горцев мало отличалось. Сакля обычно делилась на две части, и обычная казачья изба имела две комнаты. Убранство комнат было также схожим. Л.Н. Толстой, живший в молодости в Чечне, писал о гребенских казаках, что они «устраивают свои жилища по чеченскому обычаю» [22, 98].

Горцы Северного Кавказа оказали определенное влияние на материальную культуру терского казачества, в том числе и на повседневную одежду.

Традиционно в каждом казачьем, так же как и в горском доме, имелся арсенал оружия. На одной из стен висели кобура для пистолета и кинжал в кожаной или серебряной оправе, тут же - шашка с серебряными бляхами, револьвер, берданка или двустволка и несколько штук кинжалов в простой оправе. Оружие для казака, так же как и для чеченца, ингуша, кумыка, кабардинца было неотъемлемой частью жизни. Казаки высоко ценили мастерство чеченских оружейников, владевших секретами закалки стали, поэтому о знаменитых староатагинских клинках говорится даже в старинных казачьих песнях.

Бельевая, или нательная, одежда, рубаха и штаны шились из отбеленного холста - наиболее прочного материала, иногда изготовленного станичными ткачами. Бешмет (надевали на рубаху) шили из разнообразных покупных на ярмарках тканей ярких цветов - красного, синего, длиной ниже бедер, с выкроенной спиной, с расширяющимися книзу клиньями по бокам, застегивался бешмет спереди крючками, воротник высокий, стоячий, длинный узкий рукав заканчивался манжетой, облегающим руку. Зимний бешмет был стеганым, а летний - на подкладке. На бешмет одевалась горская черкеска. Она шилась ниже колен, с низким вырезом на груди, открывавшем бешмет. Рукава делались широкими к низу, с широкими цветными отворотами. На груди на такую же цветную подкладку, обычно алую, нашивали газыри, служившие вместе с кавказским поясом, украшением черкески. Шилась она из фабричного сукна (темно-синего, серого, черного). В состав формы одежды входила бурка. Шилась она в виде длинной и широкой накидки из толстого домашнего сукна с застежкой или завязкой у горла [10, 130].

Зимней одеждой служили длинные прямоспинные шубы (кожухи), расходящиеся книзу колоколом, без застежки, с глубоким запахом и небольшим воротником из дубленых белых и черных овчин. Они шились похожими на бешмет и одевались под бурку.

Головной убор - шапку-папаху шили из овчины, реже - из дорогого и редкого каракуля. В XIX веке они были высокими, с суконным верхом и кантом по цвету линейного полка. Головные уборы носили даже летом. Дома и в поле надевали летом бриль - шляпу из тонкой вяленой белой или серой овечьей шерсти с коническим верхом и довольно широкими полями. В комплект с буркой входил башлык - капюшон из черного сукна на красной подкладке.

Горская одежда, приспособленная к укладу местной жизни, была принята и освоена казаками, как мужчинами, так и женщинами. Мужчины носили кавказскую бурку, бешмет, папаху, башлык, черкеску. Украшали себя кавказским поясом, кинжалом и газырями с металлическими или серебряными наконечниками. Праздничная одежда казака висела в избе на видном месте: несколько черкесок разных цветов, украшенных простыми и серебряными газырями, мягкая праздничная обувь - сапоги, ноговицы и чувяки с чулками, обшитыми галуном или бархатом. Чеченцы, ингуши, кумыки, черкесы, ногайцы в свою очередь, многое из одежды переняли у русских. «Последствия сближения с русскими, - отмечал в 1859 году современник, - были очевидны». Детей стали одевать в фабричные рубашки. А с течением времени и взрослые стали пробовать носить одежду европейского покроя. Терские казаки ввели в свою кухню ряд чеченских национальных блюд: лепешки с начинкой из сыра и овощей, пресный хлеб-пасту, дат-кодар - смесь творога с топленым маслом и многое другое. Горцы тоже оценили некоторые чисто русские продукты, в том числе удобные для кухни в зимние месяцы воблу и квашеную капусту [10, 132].

Горские музыкальные инструменты и танцы естественно вошли в жизнь терских казаков. На зурне, свирели, пондуре играли мужчины, а на гармошке играли женщины-казачки. А круговой и темпераментный танец Наурская лезгинка стал национальным танцем терских казаков. Так же естественно неотъемлемой частью жизни казаков стало участие в состязаниях по джигитовке, во время которых они демонстрировали смелость, находчивость и искусство верховой езды. А казачки, так же как и женщины-горянки, любовно и заботливо ухаживали за конями. Многонациональность региона неизбежно сказалась на взаимных языковых заимствованиях. В процессе общения и казаки, и горцы расширяли свой словарный запас. Благодаря этому сегодня мы можем, например, описать чеченскую одежду и обычаи.

2.2. Терская казачья община и ее землепользование

Сельская станичная община (курень) оказывала огромное влияние на экономическую, общественную и культурную жизнь терского казачества.

Несмотря на общие черты и сходство с традиционной земледельческой русской общиной, курень терских казаков имел специфические черты, объяснение которым можно найти в особых исторических условиях складывания данного института, в военизированном укладе жизни терского казачества.

Казачья община основана на уравнительном землепользовании, связанном с периодическими переделами земли, с коллективным владением угодьями. Одно из интересных явлений терской казачьей общины - функционирование ее как низшей административно-территориальной единицы. Юридически каждая казачья община могла совершенно самостоятельно решать свои насущные дела, но фактически она находилась под контролем государственной военной власти. В военном отношении община находилась в ведении атамана и главнокомандующего Кавказской армией, а по делам исковым, уголовным все население казачьей общины подчинялось окружным начальникам, общей полиции Терской области и находилось в ведении гражданских правительственных учреждений и властей [18, 29].

Вопросы управления, устройства, прав и обязанностей общины были детально разработаны в 1890-1891 годах «Положением об общинах». Полную законодательную и исполнительную власть осуществлял станичный сход (войсковой круг), станичный атаман, станичное правление и станичный суд.

Сход. Правом решающего голоса в терских казачьих станицах пользовались только лица войскового сословия. Женщины не обладали правом голоса и могли выступать только в роли простых просительниц. Станичный сход состоял из станичного атамана, его помощников, судей, казначея и казаков. В тех станицах, где было до 30 казачьих дворов, в сходе принимали участие все казаки, в станицах больше 30 казачьих дворов, но менее 300, на сход посылали около 30 выборных. В станицах, имеющих более 300 дворов, в сходе участвовали выборные казаки, по одному от каждых 10 дворов [1, 54].

Выборных выдвигали на один год простым большинством голосов. Избирать и быть избранным мог каждый казак, достигший 25 лет, не состоящий под следствием или под судом. Однако, очень часто на выборные должности попадали казаки обладающие определенным достатком, либо хорошо зарекомендовавшие себя на военной службе, отставные урядники и офицеры.

Постановление войскового круга имело силу, если на нем присутствовало не менее двух третей его участников, а также атаман или его заместитель. Выборных, не явившихся на сход без уважительной причины, наказывали денежным штрафом в пользу станичных доходов.

Лица невоенного сословия (иногородние), жившие на территории станицы и имевшие там собственные дома или другую недвижимость, также посылали своих выборных - по одному человеку от 10 дворов. Однако эти выборные могли участвовать в обсуждении вопросов, касающихся только иногородних.

Станичный сход созывался от 12 до 20 раз в год по воскресеньям или праздничным дням. Время и повестка очередного схода определялись на предыдущем.

К ведению станичного схода относилось: избрание войсковых должностных лиц, заведование войсковым имуществом, рассмотрение смет, составление доходов и расходов общины, сбор денежных и натуральных средств на станичные потребности (строительство станичных училищ, ссудно-сберегательных касс и хлебных магазинов), распределение хлебных запасов и денежных ссуд в станице, распределение земель и угодий между членами общины, распределение земских повинностей между казаками, назначение и распределение жалования должностным лицам, дела, касающиеся военной службы казаков, распределение призывников по родам войск [6, 42].

Казачья община имела право принимать новых членов и изгонять неугодных. Изгнание из общины было одной из наиболее суровых и крайних мер наказания провинившихся, поэтому применялась крайне редко, чтобы не позорить остальных членов семьи.

Решения станичных сходов могли быть обжалованы (например, распределение земель между отдельными хуторами), но не позднее шести месяцев со времени принятия решения, а по остальным делам - не позднее одного месяца со дня принятия решения. Жалобы подавались атаману, который либо решал их сам, либо передавал на рассмотрение начальству области.

Атаман осуществлял исполнительную власть в казачьих станицах. Назначался он выборными лицами, простым большинством голосов на три года. С согласия войскового начальства возможно было смещение атамана до истечение срока его полномочий или, наоборот, продление этого срока [24, 70].

В Терском казачьем войске атаман получал ежегодное жалование, размер которого зависел от количества дворов.

Для помощи станичному атаману при исполнении его служебных обязанностей станичный сход избирал одного или нескольких помощников атамана, в зависимости от количества населения, находящихся в его непосредственном подчинении.

Права и обязанности станичного атамана были очень широки: наблюдать за военным снаряжением призывных казаков и несением ими военной службы, следить за общим благоустройством станицы (содержание дорог и мостов, др.), контролировать исполнение обязанностей должностными лицами и иногородними, наблюдать за станичным общественным имуществом, за погашением недоимок по станичным расходам, следить за состоянием и способствовать развитию школьного дела в станицах.

Правление. Собиралось большей частью по воскресеньям и праздничным дням. Все дела решались простым большинством голосов. Однако выборный атаман имел два голоса. Ведению станичного правления подлежало ежемесячная проверка финансовых средств и работы хлебных магазинов станицы, проверка общественных лесов и прочего недвижимого имущества.

Атаман возглавлял станичное правление, куда входили его помощники, казначей, доверенные (три-четыре человека) и два писаря по военной и гражданской части. Все эти должностные лица получали жалование из станичных доходов [21, 33].

Станичный суд. Казачья община обладала и судебной властью. Станичный суд состоял из станичных судей и суда почетных судей, как правило, уважаемых стариков.

Суд станичных судей учреждался в каждой казачьей станице, а суд почетных судей - обычно на две соседние станицы. Суд станичных судей состоял из четырех-двенадцати казаков, избираемых станичным сходом. Станичный суд собирался по воскресеньям или праздничным дням не менее двух раз, а суд почетных судей - не менее одного раза в месяц. В суде решались дела казаков и иногородних, но членами суда иногородние не могли быть избранными.

В суде рассматривались тяжбы о движимом и недвижимом имуществе на сумму, не превышающую 100 рублей. Станичный суд разбирал дела о спорных земельных участках, кражах, а также иногда обиды, нанесенные побои и т.п. Обычно суд выносил одно из трех наказаний: денежное взыскание (не свыше 10 рублей), арест или общественные работы. Были некоторые вещи из имущества ответчика, которые ни в каком случае не подлежали продаже. К этим вещам относилось форменное обмундирование, снаряжение, оружие, строевая лошадь, иконы, а также дом и дворовые постройки. Решения станичных судов могли быть обжалованы в суде почетных судей [9, 62].

Источником доходов общины терских казаков были: различные денежные вознаграждения из государственной казны, доходы от рыбных промыслов на Каспийском море, сдаваемых в аренду, от нефтяных и соляных источников, арендная плата за общинные земли, сдаваемых в аренду общественных зданий, различные пошлины и проценты на общинный капитал, находящийся в центральных кредитных учреждениях страны и т.п. Поступления от устройства базаров и ярмарок тоже являлись доходом казачьей общины. Основные расходы общины были направлены на содержание местных административных учреждений, постройку и ремонт зданий, мостов, дорог и т.п.

Воинская служба и другие повинности. Весь служилый состав терских казаков делился на три разряда (приготовительный, строевой и запасной) [6, 50]. Казаки приготовительного разряда (18-21 год) обучались военному делу сначала в своих станицах, а на третьем году призывались в лагерный сбор на четыре недели. Казаки строевого состава служили двенадцать лет (21-33 г.). Первые четыре года казак находился в своем полку на действительной службе. Потом поступал в запасной полк. Числясь в нем, казак находился дома, но не имел права продать лошадь и амуницию, так как был обязан ежегодно являться на трехнедельный лагерный сбор. На 31 году жизни казака перечисляли в третью очередь. Теперь он имел право продать лошадь, но оставить себе амуницию. В запасном разряде состояли казаки от 33 до 38 лет. В это время они могли продать и воинскую амуницию. Таких казаков призывали на службу лишь во время боевых действий.

Когда казаку исполнялось 39 лет, его выносили из воинского списка. Кроме воинской повинности терские казаки несли и много других: квартирную, постойную, дорожную, подворную и др. На них лежала обязанность по доставке леса и строительного материала, по возведению и укреплению зданий, заградительных плотин на Тереке и многое другое. Каждую неделю, по очереди казаки отбывали в своих станицах внутреннюю охранную повинность.

Землепользование. Терская казачья область - это 2009047 десятин общественной земли, на одного человека мужского пола приходилось 19,8 десятин [3, 42].

До середины XIX века, когда пахотной земли, лугов и сенокосов было много, каждый казак обрабатывал земельные угодья без ограничений, по своим возможностям. В 1845 году было издано одно из первых положений о землепользовании казаков Терского войска, а в 1869 году - обнародованное утвержденное царем новое положение о поземельном устройстве в казачьих войсках. По этому положению все земли, занимаемые казачьими войсками, делились на три части: первая часть, получившая название «юртовая земля», отводилась для казаков, живущих в станицах, вторая часть - для наделения генералов, штаб-офицеров и обер-офицеров, а также чиновников войскового сословия, и третья часть получила название «войсковые запасные земли». Для станиц отводились земельные угодья, из расчета по 30 десятин на каждую мужскую душу, а также 300 десятин тем станицам, где находились приходские церкви. Для генералов, штаб-офицеров и обер-офицеров устанавливались другие, более высокие нормы земельных наделов. Положение, изданное в 1869 году, постепенно видоизменялось, уточнялось. Войсковое казачье начальство стремилось в конце XIX века закрепить общинное землепользование в станицах, не дать распасться казачьему сословию [18, 31].

Земли, отводимые станичным обществам для наделения казаков, распределялись на равноценные участки, называемые «паями». Земельный надел получал только юноша, достигший 17 летнего возраста. На рубеже XX века в отдельных станицах принимались решения наделять казаков землей с более раннего возраста. Такой надел подросткам казаки считали наиболее справедливым, так как, во-первых, с достижением 18 лет казак был обязан приготовить снаряжение для военной службы, в то время как он пользовался наделом всего один год. Между тем, снаряжение вместе со строевой лошадью стоило в конце XIX века 100 рублей, а в начале XX - свыше 200 рублей. Накопить такую сумму можно было только за несколько лет. Таким образом, наделение землей лет с 9-10, когда мальчик становился помощником в семье (пасет скот, погоняет быков, свозит копны и выполняет другие сельскохозяйственные работы) считалось более справедливым. Во-вторых, когда станицы перешли к разделу земли на участки, а последние - на паи на 3-4-летний срок, то подростки, не достигшие в год передела 17 лет, не получали пая до нового передела.

2.3. Семейные традиции и обряды

Терские казаки еще с середины XVI века установили добрососедские отношения с соседними народами. На протяжении длительного времени горцы и казаки жили мирно то рядом, то вместе, помогали друг другу во всем и роднились между собой. Среди многих свидетельств об этом - рассказ чеченского историка Умалата Лаудаева о своих дальних сородичах из станицы Червленной. В эту станицу бежали многие семьи из чеченского селения Гуни, нынешнего высокогорного Веденского района, не пожелавшие менять вероисповедание. Прожив там довольно долго, гуноевцы породнились с гребенскими казаками, хотя никогда не забывали своей прародины и всегда были рады встрече с земляками. Один из любителей старины писал: «Среди терских казаков… даже в типе их наружности проглядывают черты, общие с горцами; особенно характерны эти черты у казачек: наряду с лицом великорусской красавицы, круглым, румяным, мы встречаем продолговато-бледное, овальное личико с чеченской кровью» [7, 12-13].

Еще одно наблюдение о результатах соединения славянской и кавказской крови оставил в 1915 году местный краевед Ф.С. Гребенец: «Новогладковская женщина - местного происхождения. Она приобрела легкий стан от кавказского горца, а от казака заимствовала рост, мускульную силу и трезвый характер русской женщины. Таким образом, в каждой новогладовской казачке течет кровь чеченца, кабардинца или ногайца и многих других народностей Кавказа, которые так или иначе соприкасались с ними, входили в семью гребенцов и становились ее членами». Многие терские казаки были кунаками (друзьями) чеченцев. Они гордились этой дружбой, и верность ей передавали от поколения к поколению. А кунаки всегда роднились между собой. Читаем у Л.Н. Толстого: «Еще до сих пор казацкие роды считаются родством с чеченцами... Дедушка Ерошка говорил Оленину: - Вся наша родня - чеченская, у кого бабка, у кого тетка чеченка была» [22, 168].

Смешанные семьи возникали не только в казачьих станицах, но и в горных аулах. Так, во время Кавказской войны русские солдаты, а иногда и казаки линейных полков, порою в силу сложившихся обстоятельств уходили в малодоступные для российского командования аулы. Там они женились на чеченках, ингушках, черкешенках, кумычках, обзаводились хозяйством и начинали новую, мирную жизнь.

Веками шло взаимопроникновение русских и горских обычаев и традиций. И в результате разные нации пришли к общему семейному и общественному укладу.

В первый период заселение Терека здесь преобладали одинокие и малосемейные казаки. Возможно, они на первых порах брали себе жен из местного населения. Скорее всего, часть этих браков имела характер умыкания, но случались и отношения другого рода. В условиях постоянной военной опасности, при отсутствии прочного земледельческого базиса могла развиваться только малая форма семьи, способная прокормить всех своих членов [10, 146].

В XVIII веке численность населения на Тереке постепенно увеличивается. Однако военизированный уклад жизни казаков мало способствовал экономическому процветанию, снижал естественный прирост населения, увеличивал уровень смертности. Переселенцы неохотно селились в местах, разоряемых набегами и войнами, таким образом, приток населения из других областей тоже был невелик. Видимо, в этот период все еще ощущалась нехватка женщин. Их похищали не только у горцев, но и у других казаков. Похищение женщины из станицы позорило всех казаков, и участие в ее поиске принимало все мужское население станицы. Подобное умыкание девушек часто практиковалось по отношению к староверам, которые жили замкнуто, мало общались с православными, имели большие многодетные семьи. Быстрой реставрации в старообрядческой среде больших патриархальных семей способствовала замкнутость их быта, жизнь спаянной религиозной общиной, подчеркнутое сохранение старинных традиций и обрядов.

С середины XVIII и до начала XIX века на Тереке происходит процесс вторичного образование большесемейных казачьих коллективов. Государство, всячески поддерживая казачью общину, поддерживало и традиционные семейные институты в виде большой патриархальной казачьей семьи.

С 18 лет казак уходил на службу. Прослужив пять-шесть лет, он возвращался в родную станицу и, обычно, обзаводился семьей. Но практиковались и более ранние браки, чтобы заполучить бесплатную работницу в семью, во время отсутствия сына в полку. На стороне большой семьи оказывались и станичная администрация, и центральная войсковая власть, и общественное мнение, и сами родители - основатели большой семьи. Таким образом, во многих семьях число ее членов доходило до 25 человек и больше. Наиболее распространены были семьи, состоящие из трех, реже четырех поколений. Довольно редко встречались семьи, в которых наряду с женатыми сыновьями оставались замужние дочери со своими мужьями. Такие семьи назывались «с примаками». Казаки неодобрительно относились к примаку, даже презрительно. Его положение в большой состоятельной казачьей семье было довольно бесправным, мало чем отличавшимся от чужака - батрака [25, 118].

Значительную роль в жизни большой семьи играл ее глава - отец или старший брат, если отец по состоянию здоровья не мог руководить семьей. Глава казачьей семьи распределял работу, следил за тем, чтобы она вовремя выполнялась, он был хранителем общей семейной казны, руководил отправлением различных семейных и религиозных обрядов. Глава, или старшой, в казачьей семье обладал единоличной властью. Он творил домашний суд и расправу (побои были обычной формой наказания), представлял семью при решении общественных дел станицы. Почти такое же значение имела в больших казачьих семьях и мать. Она вела все домашнее хозяйство, во время отсутствия мужа распоряжалась работами, получала и хранила деньги и т. д.

Особенно тяжелым в больших патриархальных казачьих семьях было положение «чужеродцев» - примаков и снох. Сноха в такой семье - это вечная, безропотная работница, находившаяся в полном подчинении у главы семьи, свекрови, мужа, старшей снохи. Тяжесть положения невестки в семье усугублялась еще и тем, что единственный человек, к которому она могла бы обратиться за помощью - муж, часто отсутствовал, находясь на военной службе. Обособленность невестки в семье мужа сказывалась и в ее имущественном положении. Ее личное имущество состояло из принесенного приданого и свадебных даров. Приданое готовилось за счет общесемейного бюджета. Если девушка уходила в более бедную семью, то часть приданого оставалась в ее доме как гарантия для нее и ее детей, если брак окажется неудачным. Вероятно, здесь прослеживается отголосок соседнего горского влияния, поскольку подобные мотивы встречаются и в их традиции. Народные песни, пословицы, поговорки распространенные в казачьей среде на Тереке, ярко описывают бедственное положение невестки в доме мужа. Как правило, все снохи подчинялись в семье свекрови. Но непосредственно всеми необходимыми работами в доме руководила старшая сноха. Ее положение, по отношению к другим было несколько привилегированным [8, 122].

Когда глава семьи умирал, его заменял старший сын или мать, но чаще всего сыновья делились и заводили самостоятельное хозяйство. Братья делили все поровну. После смерти мужа, вдове выделяли ее имущество и одну седьмую часть земельного пая, после чего она могла выходить замуж вторично.

Свадебный обряд. Свадебный обряд терского казачества отразил пестроту этнического многовекового наслоения. Даже в различных районах Терека заметны некоторые различия в нем. Много общего свадебная обрядность терских казаков имела с великорусской и украинской традициями, но, выделяясь своими особенными чертами, развивалась и под влиянием местного населения.

У первых поселенцев на Тереке акт заключения брака состоял в объявлении на кругу о желании стать мужем и женой, в знак защиты и покровительства казак прикрывал женщину полой своего кафтана. Постепенно свадебная обрядность усложнялась и приобретала более установленную в стране форму.

Женились юноши в 17-19 лет. Церковь на Тереке официально не венчала юношей, не достигших 18 лет. О качествах невесты, которая обычно была старше жениха, судили по ее родителям. До середины XIX века выбором невесты, как правило, занимались родители жениха, но позже главная роль в этом вопросе стала отводиться самому жениху. Казак старался, по возможности отыскать себе невесту - ровню по материальному положению.

Мало было браков между казаками и иногородними. Казачка, выходя замуж за иногороднего, теряла свое привилегированное положение. Этому обстоятельству очень противились ее родители. Жены из иногородних не оказывали большого влияния на быт казаков, поскольку их положение в доме было вовсе бесправным. Редки были браки между старообрядцами и православными. Как правило, казаки брали себе жен из своей же станицы [11, 62].

Свадьбы у терских казаков устраивались в основном осенью и зимой, после сбора урожая и завершения основных сельскохозяйственных работ. Свадьбе предшествовала длительная и сложная процедура сватовства. Обыкновенно в сваты приглашали кого-нибудь из наиболее уважаемых родственников или родственниц. Процедура сватовства одинакова во всех терских станицах и имеет аналогии с восточнославянскими обычаями. Порядок сватовства имел часто обрядовое значение. Сваты под видом богатых купцов или странников входили в дом невесты и заводили иносказательную беседу. Если жених был совсем не по душе хозяевам дома, то они не предлагали даже сесть, и это означало окончательный отказ. Но если родители невесты и были рады сватам, то они все равно не давали сразу согласия - обычай требует, чтобы сваты приходили три раза. Когда родители невесты давали согласие на брак, вечером в их доме собирались родственники.

Невесту и жениха отводили в другую комнату на «первое свидание». Родня жениха угощала будущих родственников, даже в доме невесты вином, «хлебом-солью». Когда родственники невесты выпивали по три стакана вина, они усаживали за стол родственников жениха. Выпив вина, те приглашали всех идти «печи глядать», то есть осматривать хозяйство жениха, после чего в доме жениха совершался обряд рукобития. Родители вступающих в брак договаривались, сколько должна будет заплатить виновная сторона в случае расстройства свадьбы (40-200 рублей). Договор закреплялся рукобитием: родители жениха и невесты клали руки на стол, сверху клали руки все присутствующие. В первое после рукобития воскресенье устраивали своды или пропой. Обряд сводов о пропоек во многом повторяет сватовство. В эти дни стороны окончательно договариваются об условиях и дне свадьбы, определяют ее церемониал, расходы, приданое. Изменение этих условий после сводов не допускалось.

В день сводов на невесту одевали косник - повязка на голову из разноцветных лент, который невеста обязана была носить до дня свадьбы. Как только проходили пропойки, засватанная девушка официально объявлялась невестой. За день до свадьбы в доме молодых пекли из пшеничной муки вытушки (калачи), каравай, лежень и шиши (маленькие хлебцы), разливали вино. Все эти приготовления называли «лепить шишки». Особое значение имел процесс изготовления свадебного каравая. Для этого в доме невесты собирались соседские замужние женщины и родственницы. Старались позвать таких, у которых была благополучная семья. Каравай считался символом счастья и плодородия в новой семье. Накануне свадьбы у молодых устраивались вечеринки. В день свадьбы рано утром мать готовила невесту, а та - своих подруг. Часам к 10 утра от жениха к невесте приходила сваха и вместе с девушками, под их песни начинала «убирать невесту к венцу». [11, 65-67].

У староверов невеста одевала алую шелковую, длинную до земли юбку, алую рубашку с длинными, узкими рукавами, черный или синий шелковый кафтан и серебряный поясок. Обязательно одевались серьги, бусы, браслеты. Крепко заплетали косу, чтобы свахе, которая должна была в молитвенном доме расплетать косу, пришлось повозиться. Невеста разбирала свой косник и давала подружкам по ленте. У староверов невеста шла венчаться с непокрытой головой. Во всех станицах с нестароверческим населением в наряд невесты входило длинное белое платье, украшенное с левой стороны красным восковым цветком, и длинная фата, прикрепленная к веночку из белых восковых цветов. После того как невеста была убрана, она просила благословения у родителей.

Жених в это время наряжался в полную парадную казачью форму: брюки-галифе - темно-синие с кантами, легкие сапоги, белая рубашка, парадный бешмет с длинным узким рукавом. Поверх бешмета одевалась черная черкеска с козырями, в которые были вложены пустые гильзы. На черкеску с левой стороны прикалывался красный восковой цветок. Одевшись, жених просил у родителей благословения. После этого поезд жениха направлялся к дому невесты. Когда жених и невеста отправлялись в церковь, мать и отец невесты оставались дома и переносили приданое невесты в дом жениха. Приданое невесты состояло из сундука, постели, 6-15 подушек, одеяла, тюфяка, посуды и т.п.

Свадебный кортеж совершал три объезда вокруг храма, чтобы «закружить черта». В церковь первыми вступали жених и невеста. В углу сваха заплетала волосы невесты в две косы. После венчания все отправлялись на пир в дом мужа. Во дворе молодых усыпали хмелем, мелкими деньгами, конфетами и др. Выпив по три стакана вина, свадебный поезд отправлялся в дом невесты. Ее мать всем гостям повязывала на руки платки, а дружку и сваху крест-накрест через плечо перепоясывала рушниками. В конце свадебного пира присутствующие одаривали жениха и невесту. Кое-где на Тереке и в конце XIX века встречался обычай, когда под кроватью молодых всю брачную ночь лежал дружка. Специфика казачества, его военизированный быт отразились и в свадебном обряде. Почти все ключевые моменты свадебной церемонии сопровождались скачками, ружейной пальбой [11, 68-69].

Сокрушаясь о том, что в станицах не хватает медицинских работников, автор одного из исследований быта казаков XIX века замечает, что средств на содержание таковых можно было бы найти, если сократить некоторые расходы. «…Такими затратами могут считаться, например, расходы не свадьбы (гулянья), не только убыточные для брачующихся, но и для всей родни жениха и невесты. Разорительные пьянства во время свадьбы бывают два раза, а именно: при сватаньи невесты гуляют с неделю и саму свадьбу более недели. Это происходит таким образом: вся родня жениха и невесты собирается каждая к своему свату (тот, кто женит и тот, кто отдает) и пьют там до обеда; после обеда идут к кому-нибудь из родни, а потом опять к свату «до чепа» и пьют там до самого света. С рассветом собираются у жениха и невесты и похмеляются, а отсюда снова идут по дворам к очередным из родни и так повторяется каждый день, пока не обойдут всю родню. Во время этих гуляний бывает безобразий в виде неприличных песен, ссор, драк и даже разврата. Через свадьбу многие впадают в большой долг, который приходится выплачивать много лет...» [11, 70].

Родильные обряды. Казаки очень любили детей и были рады и мальчику, и девочки. Если казачка хотела, чтобы у нее родился сын, чтобы в последствие получить земельный пай из станичного юрта, она некоторое время носила на себе сорочку той женщины, у которой рождались одни мальчики и т.п.

Роды обычно проходили в каком-нибудь темном чулане. Принимала их бабка-повитуха, и только в самом конце XIX века в станицах появляются акушерки. Все уходили из дома, оставались в помощь бабке-повитухе только две-три пожилые, замужние родственницы. Для ускорения родов женщину заставляли прыгать с сундука или печи на пол, перегибаться на рукоятке кочерги и т.п. При трудных родах развязывали все узлы в доме, открывали все запоры, разряжали ружья, расплетали у роженицы косы, зажигали венчальные свечи, если это не помогало, просили священника открыть Царские врата. Новорожденного стремились как можно скорее окрестить, так как боялись, что его может подменить нечистая сила. Это же поверие о подмене ребенка известно и среди местных народов Северного Кавказа. Как правило, ребенку старались дать имя бабки или деда. В кумовья выбирали уважаемых соседей или родственников. Существовал обычай: если в семье до этого умирали дети, то в кумовья приглашали первых встречных. В целом родильные обряды терских казаков похожи на подобные обряды всех восточных славян [14, 123].

Образование. Первые учебные заведения в станицах Терского казачьего войска появились в первой трети XIX века. До этого центрами грамотности были церковные приходы, где обучение проводили местные священники. В школьных программах значились следующие предметы: закон Божий, чистописание, грамматика, арифметика, рисование и российская история. Школы открывались во многих станицах, но по количеству учащихся они были небольшие и в них обучались далеко не все станичные дети.

Все школы содержались за счет небольших станичных доходов. Организация учебного процесса была направлена на воспитание подростка-казака в духе патриотизма, верности своим традициям, безусловной дисциплине и т.п. Военная администрация принимала ряд мер по увеличению грамотности: увеличивается сеть учебных заведений, ассигнования на их открытие, а в некоторых станицах открываются «воскресные» школы.

Терское казачье войско не имело своих высших учебных заведений. Для получения высшего образования Войсковое правление выделяло специальные суммы на содержание стипендиатов. В 1915 году в высших учебных заведениях России обучалось 46 юношей и 4 девушки казачьего сословия [3, 46].

Помимо занятий в гражданских учебных заведениях, часть молодых людей направлялась в высшие, средние и низшие военные учебные заведения, где их готовили для управления казачьими формированиями. Однако численность этого контингента была малочисленной и по большей части относилась к зажиточным слоям казачества, к чиновничьим и офицерским семьям.

Терское казачье войско постоянно испытывало острый недостаток в высококвалифицированных специалистах. Средневековая сословная замкнутость предоставляла казакам возможность учиться лишь в станичных учебных заведениях и местных церковно-приходских школах. В дальнейшем казак попадал под действие закона 1882 года о прохождении военной службы, где он будет занят до 38 лет, а, следовательно, дорога в высшее учебное заведение для большинства казачества, за редким исключением, была закрыта.

Смерть и похоронная обрядность. Большинство терских казаков безоговорочно верили, что каждого человека со дня его рождения постоянно сопровождает злой и добрый духи. Чем бы ни заболел казак, считалось, что это козни нечистой силы, и вылечиться можно только религиозной молитвой, не прибегая к помощи медицины. Однако всевозможных знахарей и колдунов в станицах было немало. Для врачевания они использовали способы народной медицины, прежде всего, травы, в которых достаточно хорошо разбирались.

Приближение скорой смерти терцы связывали с некоторыми приметами. Умрет глава семьи, если трещат, оседая стены дома, или когда икона упадет на пол, если завоет дворовая собака без причины, дерево расцветет дважды и т.п. Умирающему старались облегчить смерть, помочь душе выйти из плоти: открывали двери, окна, задвижки в печи. Перед смертью необходимо было причаститься. Покойника терцы хоронили через два дня на третий. Все предметы и принадлежности туалета, употреблявшиеся при омывании и обряжении, сжигали потом на дворе, чтобы они не принесли вреда живым и чтобы ими не воспользовались для наведения порчи.

Покойника помещали на специально сделанную лавку, головой под образа, и священник читал над ним Евангелие или псалтырь. Во дворе, у сарая в это время делали гроб. Женщины готовили кушанья для поминального стола.

Старообрядцы-казаки хоронили покойников в чистой нательной рубахе саване. Членов семей казаков хоронили в обычной одежде, по возможности новой, но не яркой. Самого же казака хоронили торжественно, в полной парадной форме, с военными регалиями. Считалось, что казак, представший в полном параде на том свете, будет благосклонно встречен ангелами, узнан по одежде и лампасам своими товарищами и вместе с ними будет, если он праведный, проводить время в развлечениях и дружеских пирушках. Девушек терцы при похоронах наряжали как невест, клали в могилу букеты цветов, на голову надевали венок из цветов, заплетали косы, ибо были уверены, что каждая умершая девушка находит мужа-юношу, умершего неженатым.

В день похорон у старообрядцев покойника просто несли на кладбище. У православных его сначала несли в церковь, отпевали, затем родственники и знакомые прощались с ним, и все шли на кладбище, которое располагалось за станицей. После похорон все возвращались в станицу, и желающие шли в дом покойного справлять помин. Последующие поминки православные устраивали на 3, 6, 9, 40-й дни, затем ежегодно в день смерти отмечали очередную годовщину. В «родительские дни» устраивали на кладбище поминки по всем усопшим в семье.

Казаки полагали, что особенно плохо приходится на том свете самоубийцам и колдунам. Колдунов хоронили наравне со всеми, на кладбище, так как не знали наверняка, каких он дел сделал больше - плохих или хороших. Самоубийц, как и везде хоронили отдельно, за оградой кладбища.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В XVIII-XIX веках Восточное Предкавказье стало особым регионом российского государства. Ранее оно было частично (и стихийно) освоено различными казачьими группами и кочевавшими ногайцами. Но в рассматриваемый период сюда уже по воле правительства переселяются сотни казачьих семей из других регионов страны, закавказцы и др. Правительственное «освоение» преследовало вполне конкретные задачи: защитить, сохранить отдаленный регион в составе России, экономически освоить его.

Под влиянием внешних и внутренних социально-политических условий очень сильно, по сравнению с так называемым вольным периодом, изменился образ жизни большинства терско-гребенских казаков. Постепенное приспособление шло и к новой географической среде обитания. В то же время были сохранены язык, религия, остатки прежнего ХКТ, что позволяет отнести их (по терминологии С.В. Лурье) к «центральной зоне» казачьей культуры. Именно они в процессе социализации передавались новым поколениям, что и определяло преемственность в развитии казачьих групп.

Наши выводы о роли военно-промыслового хозяйственно-культурного типа в формировании и развитии казачества перекликаются с наблюдениями отечественных профессоров Н.П. Гриценко, С.А. Козлова, Н.Н. Великой и других исследователей казачества о нерасторжимой связи культуры этнических общностей (например, малых народов Сибири и Севера) с их производственной деятельностью. Те, которые прекращали заниматься традиционными видами деятельности, достаточно быстро подвергались ассимиляции, утрачивали иные этнические черты, в том числе и этноним [2, 119-120]. Аналогичные выводы делают и ученые, занимающиеся изучением малых народов зарубежья. По их наблюдениям, переход к иному хозяйственно-культурному типу всегда сопровождается колоссальными заимствованиями (орудий труда, пищи, жилища, одежды, языка и др.) и в конечном итоге приводит к быстрой ассимиляции соседними народами [5, 62].

Именно эти процессы утраты прежнего хозяйственно-культурного типа (вкупе с утратой диалектов, особенностей религии, традиционной материальной культуры и др.) происходили с казачьим населением региона со второй половины XIX века. Усиливающаяся деэтнизация некоторыми исследователями именуется расказачиванием. Важную роль в этом, в целом объективном процессе, играло советское государство, которое организованными переселенческими волнами размывало «старые» казачьи группы, вводило их в сословно-правовые рамки, определяло профессионализацию.

Указание известного краеведа И.Л. Омельченко о том, что этнос - это процесс, актуально и применительно к субэтносу. Казачьи социоры прошли по крайней мере 500-летний путь развития, в ходе которого изменялись районы проживания (например, у гребенцов - сначала горы-гребни, правобережье, а затем и левобережье Терека), окружающие народы, хозяйственные занятия (переход от присваивающей экономики к производящей) и др. Вольный период саморазвития сменился в XVIII-XIX веках условиями жесткого диктата властей, моделировавших казачьи социоры по типу крестьянских общин. К этому приводила и миграционная политика российского правительства, ставившая цель превратить казачество в часть русского земледельческого населения страны, при этом, не меняя его военной составляющей.

Деэтнизации «старых» казачьих групп на Тереке способствовало усилившееся влияние так называемой городской культуры, светского образования, а также распространение официального православия, усиленно боровшегося с расколом. Позиции последнего значительно окрепли в пореформенный период и тем самым казачьи группы лишались важнейшего этноразделительного признака, становились «духовно» однородными, близкими русским.

Отмеченные процессы происходили в общем русле унификации и модернизации русской культуры, когда стирались различия между этнографическими и субэтническими группами различных слоев населения страны.

В ХХ веке на территории Терского левобережья произошли огромные изменения в этническом составе населения, что во многом определялось политическими причинами. Как известно, казачество, в своем большинстве, не поддержало советскую власть, за что и было «наказано». По данным В.М. Кабузана, в 1917-1926 годах численность населения Северного Кавказа сократилась почти на треть, главным образом за счет русского (казачьего) населения [10, 109-110].

Национально-государственное строительство, проводившееся в регионе, учитывало интересы, прежде всего, горских народов. В казачестве видели лишь отжившее свое время имперское сословие, которое нужно ликвидировать, в том числе и физически. Казаки в годы советской власти стали этнографическими группами русского народа с перспективой полной утраты своей специфики.

Бедственное положение терского казачества в советский период до сих пор слабо изучено. Однако документы свидетельствуют, что с 1918 по 1921 годы было выселено и разорено одиннадцать казачьих станиц, вошедших в состав Горской республики (в том числе станица Калиновская на левобережье Тереке, состоящая к тому времени из 1382 дворов). Освобожденные для горских народов, они ими практически не заселялись, и как писали казаки: «Разрушаются здания, инвентарь, рамы, стекла и проч. увозятся в аулы, портятся фруктовые деревья. Сельскохозяйственный инвентарь разбросан, изломан, ржавеет и гниет... Русское население обезоружено и к физическому отпору и самосохранению бессильно. Аулы, наоборот, переполнены оружием, каждый житель, даже подростки лет 12-13 вооружены с ног до головы, имея и револьверы, и винтовки... Таким образом, получается, что в Советской России две части населения поставлены в разные условия в ущерб одна другой, что явно несправедливо для общих интересов» [15, 139].

В ходе дальнейших административно-территориальных преобразований советского правительства западная часть Терского левобережья (с городом Моздоком и станицей Луковской) оказалась в составе Северо-Осетинской, восточная - (с городом Кизляром и некоторыми терскими станицами) в составе Дагестанской АССР. Большая часть станиц все же была передана в Орджоникидзевский (Ставропольский) край, но ненадолго.

В связи с восстановлением Чечено-Ингушской АССР (после 12 лет депортации ее народов) Постановлением Правительства РСФСР от 7 февраля 1957 года центральная часть Терского левобережья была выделена из состава Ставропольского края и включена в границы ЧИАССР [3, 115]. В Наурский и Шелковский районы вошли все гребенские станицы: Червленная, Щедринская, Новогладковская (Гребенская), Старогладковская, Курдюковская, а также Бороздинская, Дубовская, Каргалинская, Ищерская, Наурская, Мекенская, Калиновская. Возвращавшимся из ссылки чеченцам запрещалось селиться в горах, их упорно размещали в казачьих станицах, закладывая тем самым бомбу замедленного действия [3, 148]. Лишь станицы Стодеревская и Галюгаевская остались в границах современного Ставропольского края.

Расширение административных границ автономных республик в советский период было воспринято «титульным» населением как расширение границ этнических. Началась «коренизация» населенных пунктов Терского левобережья. Уже в 1959 году в Наурском районе русские составили 83,2%, чеченцы - 7,3%, в Шелковском - соответственно 71% и 5,7% [3, 115]. В дальнейшем доля чеченцев как в целом по республике, так и по указанным выше районам постоянно росла, что и привело к трагическим событиям последних десятилетий.

Аналогичные процессы происходили и на территории соседнего Дагестана. В Кизлярском районе республики с 1970 по 1989 года русское население сократилось более чем в 2 раза, в то же время численность аварцев и лезгин возросла в 2 раза, даргинцев - в 3,5 раза, лакцев - в 7 раз и т.д. [3, 116-117].

Одна из причин этого связана и с тем, что демографическое развитие основных групп населения республик развивалось в разных направлениях. Горские общества продолжали оставаться традиционными с высоким уровнем рождаемости, господством патриархально-родовых норм. В то же время у русских (в меньшей степени терских казаков) в годы советской власти завершился процесс демографического перехода, то есть смены «традиционного» режима воспроизводства на «современный» (при котором более престижно иметь не большое количество детей, а детей, получивших хорошую профессиональную подготовку).

Урбанизационные процессы, которыми в большей степени были затронуты русские, делали для них притягательными и престижными города. По данным Г.В. Заурбековой, в конце 30-х годов в селах Чечено-Ингушетии проживало 44% русских, в конце 50-х годов уже 14,7%, в конце 70-х годов их осталось всего 4,6% [9, 165]. Дальнейшее развитие урбанизационных процессов привело к оттоку большого количества молодежи, старению населения станиц.

Демографическая ситуация здесь постоянно менялась. Не только низкий уровень рождаемости, вызванный демографическим переходом и урбанизацией, но и усиливавшаяся миграция за пределы автономных республик Северного Кавказа, привели к уменьшению численности «русскоязычного», в том числе и казачьего, населения. С развитием «перестроечных» процессов не столько недостаточные возможности для профессионального и культурного роста, сколько складывающаяся тяжелая морально-психологическая атмосфера подозрительности, «виновности» (за действия властей, как в дореволюционный, так и в советский периоды), которая все больше окружала русских на фоне стремительно шедшего национального возрождения, вынуждала их искать новые места для проживания [9, 170].

В перестроечный период происходила дальнейшая коренизация казачьих станиц, в том числе и в связи с целенаправленными действиями местных властей по переселению горских семей на равнину, что сопровождалось занятием административных должностей представителями титульных народов, скупкой домов, распространением новых моделей поведения и пр. [7, 35].

Этот процесс особенно ускорился в последнее десятилетие в связи с отсутствием условий для безопасности так называемого русскоязычного населения. Назовем в этой связи осетино-ингушский конфликт 1992 года (перешедший в тлеющую стадию), военные действия в Чечне в 1994-1996, 1999-2001 годах, нападение чеченских боевиков на Дагестан в 1999 году и др. Не случайно, что наибольшее число переселенцев в Ставропольский край дают Чечня, Дагестан, Северная Осетия-Алания, а также Карачаево-Черкессия [21, 123].

Терские казаки стали быстро терять свою малую родину, на которой их предки проживали несколько веков. У оставшихся, которые не могли смириться с мыслью стать вынужденными переселенцами и беженцами, усилилось стремление к объединению в рамках единого административного образования.

Однако разрозненность сил, нестабильность в регионе, отсутствие поддержки со стороны федерального центра не позволили им не только решить, но и приблизиться к решению известных проблем. И это несмотря на то, что терское казачество имело достаточно широкую базу. Городское и сельское «русскоязычное» население региона поддержало его «не по зову крови», а видело в казачестве форму социальной защиты от надвигающегося беззакония [7, 36-43].

И по сей день отсутствие условий для безопасной жизни, этнокультурного развития побуждают жителей Терского левобережья к переезду, что ставит на карту будущее всего региона. Необходимость разработки и реализации эффективной государственной политики в отношении приграничных районов - это вопрос будущего не только терского казачества, но и всего Восточного Предкавказья.

ЛИТЕРАТУРА

1. Андреев А.Н., Дурандин А.С. Слуги государевы. - СПб: Славянин, 2006.

2. Великая Н. Трепак и лезгинка. Откуда произошли казаки-гребенцы // Родина, 2004, № 5.

3. Великая Н.Н. Казаки Восточного Предкавказья в XVIII-XIX вв. - Ростов-на-Дону, 2001.

4. Виноградов В.Б. Актуальные проблемы истории низовьев Терского левобережья. - К истории низовьев Терека XIII-XIX веков. - Кизляр, 1991.

5. Гапаев А.И. Генетическое родство вайнахов с терскими казаками. Справедливость. - Грозный, 1990.

6. Гнеденко А.М и Гнеденко В.М. За други своя или все о казачестве. - М.: Международный фонд славянской письменности и культуры - 1993.

7. Голованова С.А. Ранние страницы русско-кавказских связей на берегах Терека // К истории низовьев Терека XIII-XIX веков. - Кизляр, 1991.

8. Гонов A.M. Северный Кавказ: актуальные проблемы русского этноса (20-30-е годы). - Ростов-на-Дону, 1997.

9. Гордеев А.А. История казаков. - М., 2001.

10. Гриценко Н.П. Быт и нравы кавказских горцев и терских казаков. Их взаимное влияние друг на друга // Археолого-этнографический сборник. Том III. - Грозный, 1969.

11. Гриценко Н.П. Социально-экономическое развитие Притеречных районов в XVIII - первой половине XIX в. Чечено-Ингушский научно-исследовательский институт истории, языка и литературы. Труды. Том IV. - Грозный, 1961.

12. Губарев Г.В. Казачий словарь-справочник в трех томах. - США: Кливленд, Охайо, 1966.

13. Дударев С.Л. К истории низовьев Терека XIII-XIX веков. - Кизляр, 1991

14. Заседателева Л.Б. Культура и быт русского и украинского населения Северного Кавказа в конце XVI-XIX веке // Кавказский этнографический сборник. Т.VIII. - М., 1984.

15. Заседателева Л.Б. Терские казаки (середина XVI - начало ХХ вв.). Историко-этнографические очерки. - М., 1974.

16. Заседателева Л.Б. Восточные славяне на Северном Кавказе в середине XVI- начале XX вв. Автореф. дисс... док. ист. наук. - М., 1996.

17. Карамзин H.M. История государства Российского (т. 1-12). - М., 1989.

18. Киняпин Н.С. Административная политика царизма на Кавказе и в средней Азии в XIX в. // Вопросы истории. - 1983. - № 4.

19. Ключевский B.O. Курс лекций в 9 томах. - М: Мысль, 1987.

20. Ковалевский П.И. Кавказ. История завоевания Кавказа. - СПб, 1915.

21. Козлов С.А. Русское казачество на Северном Кавказе. - СПб., 2005.

22. Л.Н.Толстой на Кавказе в записях современников (подготовка текстов, вступительная статья и примечания Б.С.Виноградова). Труды Чечено-Ингушского научно-исследовательского института истории, языка и литературы. Т.III. - Грозный, 1961.

23. Напсо Д.А., Чекменев С.A. Надежда и доверие. - Черкесск: Издательство Стелла, 1993.

24. Омельченко И.Л. Терское казачество. - Владикавказ, 1991.

25. Описание гребенских казаков - Косвен М.О. Этнография и история Кавказа. Исследования и материалы. - М., 1961.

26. Потто В.А. Два века терского казачества (1577-1801). - Ставрополь: Кавказская библиотека, 1991.

27. Соловьев С.М. Сочинения в восемнадцати томах. - М.: Мысль, 1988.

28. Ткачев Г.А. Гребенские, терские и кизлярские казаки. - Владикавказ, 1911.

29. Филин В.П. Образование языков восточных славян. - М.-Л., 1962.

30. Попко И.Д. Терские казаки с стародавних времен. Вып. 1. Гребенское войско. - СПб., 1880.