Сценарий театральной постановки"Чтобы помнили"

Сценарий театральной постановки «Чтобы помнили»

1. (бабы чинят мешки)

- Лизавета! Максим пришел!

(Лиза отшатнулась, взревев, помчалась к дому)

Надежда: Не мог мой живым остаться…Что на меня уставились? Не правда, что ли? Смертью храбрых…А что с его храброй смертью я теперь делать буду? Их, что ли, кормить? Кто теперь меня возьмет с этим табором? А мне только двадцать семь годов. Двадцать семь годов – и все, отжила. (Плачет) (Уходят с работы)

- ну ладно плакать – то, айдате а Лизавете, порадуемся. Надежда, я зайду за тобой. (Надежда отшлепала ребятишек).

Надежда: Хотела хлеб на два дня растянуть, а они умяли. Ну не прорва ли. Теперь я вас накормлю, теперь вы у меня три дня крошки не получите. Перестанешь ты или нет? Чем я вас дальше буду кормить, чем? Я уж два раза муку-то выписывала, мне ее больше никто не даст. Они хоть бы понимали. И ты, балбес, уж не маленький. Нет, лишь бы сейчас наглотаться, лишь бы мать обмануть. Я ее для себя, что ли, прятала? Для вас, чтоб завтра было что жевать, чтоб с голоду не подохнуть.

Сын: Скоро рыбу буду ловить.

Надежда: Помалкивай: рыбу он будет ловить. В прошлом году не проедали твою рыбу и нонче объедимся. Стой и молчи рыбак. В кладовке ты хорошо рыбачишь.

(Заходят):

Надежда: с возвращением!

Настена, Лизавета: еще утром не знала. Счастье-то, счастье-то, Господи!

Максим: ну, Настена, когда ты своего будешь встречать?

Настена: я уж и не верю, что доведется встречать. Потерялся где-то мой…В госпитале лежал, раненый. А после его опять на фронт. С той поры ни слуху ни духу.

Максим: Найдется.

Лизавета: я уж сегодня говорю: рубите куриц, чтоб встретить так встретить, вот тетя не даст соврать. Они пожалели. Даст бог, все наживем, только бы вместе быть. Я бы одна загибла, не выжила, от тоски бы загибла, а то руки, на себя наложила.

Надежда: значит, загибла бы?

Лизавета: загибла, бы загибла.

Надежда: а то руки на себя наложила?

Лиза: да?

Надежда: чего ты кривляешся, Лиза? Это что значит, мне, и ей, и ей руки на себя накладывать? Так, что ли? Думаешь, ты его больше всех любила, больше всех ждала? Думаешь, мы их сами потеряли? Ты, Лиза, не была в нашей шкуре и не говори. У меня бы и руки на себя не заржавело наложить, да ребятишек куда? Ты не знаешь, как все внутри головешкой обуглилось, уж и не болит больше. Ты теперь женой будешь, а нет, я только рабочая сила, затычка во всякую дырку, кормилица-поилица.

Ой бабоньки, не судите меня, не то говорю, не то…

(Плачет, остальные вытирают платком глаза).

Максим: ну, бабы, будет, будет. Эх, сплясали бы, спели. А мы, тятя, выйдем, посидим.

(слышен смех)

Дед: кобылы, язвы их…Все ржут и ржут, спасу нет. А ты на них, сынок, не обижайся. Все они на своих плечах вынесли, сутками ведь работают, нужда такая, похоронок столько принесли в село. Много горюшка, хлебнули, ой, много. Слыхать вон, орденами кого награждают. А бабам-то нашим всем ордена положены. Всем!

2. Мне на веку запомнилось не мало,

Но только детства вспомнить не могу:

Его война, как стебелек, сломала

Июньским днем за речкой на лугу.

Что помню я?

Вот завтрак немудреный – ржаной кусок с колодезной водой,

Вот стершаяся сумка почтальона,

Кому-то вновь грозящая бедой…

В осенний дождь, закинув в угол книжки,

Без лишних слов, как требует война,

До срока повзрослевшие мальчишки,

Мы на току трудились до поздна.

3. Дашенька: Василий Егорович, у меня валенки сгорели, что мне делать?

Василий Егорович: А что хошь делай, а чтобы к утру завтра была на работе. А то под суд отдам.

(Дашенька уходит, плачет, лоскутом перевязывает ноги)

Конюх: что, девка, ревешь?

Даша: валенки сожгла, бригадир сказал, чтоб завтра на работе была, а то под суд отдаст.

Конюх: пошли со мной, что-нибудь придумаем.

(Уходят. Дашенька садится на лавку, тут же засыпает. Конюх чинит старые отрезанные валенки)

Конюх: вставай, дочка. Ладно ли, нет ли, а все чего – то состряпал.

Дашенька: ой, спасибочки, ой не отдадут теперь под суд!

(Убегает, напевая)

4. Внук: деда, есть хочется.

Дед: погоди, милок, бабушка наша в город ушла, кое – что собрала поменяет там, чего продаст. Хлебца купит. Ага, вон и стучит. Идет.

Бабушка: (Достает из котомки каравай, кладет на стол). Отрежь скорее парнишке кусочек. Замер вовсе парнишка. И себе отрежь.

Дед: чего – ж не поела то? Дорогой свалилась бы.

Бабушка: да я отщипнула корочку. Режь, режь, ждет ребенок. Ты что, отец? Умер, что ли? Прямо беда с тобой…Ты что?

Дед: обманули тебя на базаре.

Бабушка: как обманули?

Дед: пустой каравай-то, внутри макина.

Бабушка: где глаза мои были? Ох, лучше бы помереть. Ой, жулики. А как я обрадовалась, когда увидела большой-то каравай. А продавцы-то пристойно выглядели, одеты в городское. А ты гложи корочку-то. Корочка-то хлебна. Мякину-то выковыривай и гложи. Всякий хлеб не без мякины, Отец, и ты поешь. Им, супостатам отольются наши слезы. Кто бедного обижает, тот гибель себе накликает.

5. Да разве об этом расскажешь…В какие годы ты жила!

Какая безмерная тяжесть на женские плечи легла.

Что стоишь, качаясь…

6. (Бабушка сидит, сматывает клубок)

Внук: бабонька!

Бабушка: сыночек, подойди, милок, перекрещу тебя. У меня в шею вступило. Испугаюсь или обрадуюсь – и стрельнет.

Внук: живой я остался бабушка.

Бабушка: молилась, молилась за тебя. Молилась, молилась. Дай – хоть погляжу на тебя. А меня бог не прибират. Да ведь в чужу могилку не заляжешь. Помру скоро. Устала я, батюшко. Вся устала. Восемьдесят шестой годок. Работы сделала – иной артели в пору. Тебя все ждала. А жданье крипит.

Внук: (обращаясь к залу) я виноват перед бабушкой. Пытаюсь поведать вам, чтоб вы своих близких людей не забыли, чтоб вечной была доброта. Нет у меня таких слов, которые смогли бы передать того мою любовь к бабушке. Я знаю, бабушка простила бы меня. Она всегда и все мне прощала. Но тепрь уже некому прощать. И живет в сердце вина. И потому помните о своих близких и любимых людях.